А со мной Ремень разговаривал без мата, как со взрослым — фильтровал, значит, базар. Господи, и такую-то шпану я когда-то держал за серьезных врагов? Сам был примерно их возраста, конечно. Это же просто одинокие, брошенные, запущенные дети. И как так вышло, что когда население сокращается и из каждого утюга несутся призывы беречь и всесторонне воспитывать молодежь, эти парни оказались никому не нужны? Ютятся в грязи между гаражами, им даже податься некуда в дождь и вьюгу…

О, ясно-понятно, как склонить их на свою сторону. Дожидаюсь паузы в обмене матерными репликами и говорю:

— Пацаны, такая тема. Вы мне помогаете прижать эту сволочь, которая на вашей территории воду мутит. А я вам в знак уважения дарю гараж. Любой из тех, которые продаются. Прямо сегодня. Выбирайте.

Ребята снова переглядываются — на этот раз с воодушевлением.

— Ненуачо, Рёма, — раздумчиво говорит пацан в худи. — Будет у нас репбаза. Я калорифер с дачи притащу, в тепле тусить будем. Диванов надыбаем… заживем!

Ух ты, они еще и музыканты. Спрашиваю:

— Что играете?

— Разное, — важно отвечает Ремень. — И гранж, и металл, а Бурый вон рэп фигачит. Лады, пацанва, берем гараж Семеныча, он его за полтос отдает. — И поворачивается ко мне: — Нормас?

— Нормас.

Вполне приемлемая цена за информацию, которая мне жизненно необходима.

Виталя с пацанами вызванивают Семеныча, а Ремень отводит меня в сторону.

— Короче, новые это барыги, борзые — жесть. Фарид за главного у них.

— А ходят под кем?

Ремень вздыхает:

— Под Рязанцевым. Потому мы их и не можем отмудох… ну, решить вопрос, короче. Слышь, Саня, а нам точно не прилетит за то, что я тебе их слил?

— Точно. Не переживай.

— А… почему?

Улыбаюсь:

— Потому что я сотру их в порошок.

Рязанцев сидит, глубоко откинувшись в кресле, и постукивает пальцами по подлокотнику — не нервно, скорее рассеянно. Больше никакого движения нет ни в его лице, ни в огромной туше.

— Какую интересную историю ты рассказал, Саня… — говорит он безо всякого выражения.

Телефона Рязанцева у меня не было, и я просто к нему приехал. Он принял меня сразу — в бархатном халате, богато украшенном золотыми галунами. Я прикинул по пути так и эдак — этого криминального авторитета мне не обмануть, потому просто рассказал все как есть.

Рязанцев на самом-то деле для меня менее опасен, чем неизвестный отмороженный барыга. Тот мог слить Юлькины фотки в сеть просто от тупой злобы, а от опытного дельца такой импульсивности ждать не приходится. Он должен знать, на кого я работаю, и понимать, что с этой конторой никому не стоит портить отношения.

— Значит так, — веско говорит Рязанцев. — Проблему твою я порешаю. Во-первых, из уважения к тебе. Во-вторых, из уважения к тем, кто за тобой стоит. В-третьих, чтобы обезопасить себя. Фарид зарвался и берега попутал — с распространением детской порнографии теперь шутки плохи. Так что это в моих же интересах. И мне, считай, повезло, что я узнал об этом от тебя. А Фариду не повезло по-крупному, ну да это уже не твоя печаль. Езжай домой, Саня. Завтра тебя наберу.

Слишком все просто выходит… Как писали в одной старой фантастической книжке — бесплатных закусок не бывает. Не хочется говорить этого, но лучше сразу внести ясность:

— Я ведь буду тебе должен, Павел Михайлович.

Рязанцев меряет меня своими умными непрозрачными свиными глазками:

— Дело говоришь. По понятиям выходит, что за тобой должок будет. Ну да не надо бежать впереди паровоза. Порешаю твой вопросик — тогда и поговорим. Или тебя что-то не устраивает, Саня? Учти, пока фотографии у этих отморозков, я ничего не могу гарантировать…

Вспоминаю зареванное лицо Юльки. Ничего не поменялось. Как и много лет назад — я на все пойду, только бы она перестала плакать.

Сильный жрет слабых, говорил Рязанцев в нашу первую встречу. Что же, я и сам теперь не из слабых, так что еще посмотрим, кто кого. Телефон у меня в кармане — в Штабе слышат каждое слово. Меня подстрахуют, не позволят впутать в настоящее дерьмо — я слишком ценен.

Но ведь Рязанцев — чертовски умная свинья. Скорее всего, он предусмотрел и это.

Встаю из глубокого, слишком мягкого кресла:

— Действуй. Жду звонка.

Выхожу с прямой спиной и не могу отделаться от мысли, что вот теперь-то у меня и начнутся настоящие неприятности.

— Всё, мне на работу пора, — Оля ловко выворачивается из моих объятий. — А ты поспи, что ли, полседьмого всего. Федька сам позавтракает, не маленький. Обед в холодильнике, поешь нормально… Пока-пока!

С улыбкой наблюдаю, как она мечется по спальне, собирая разбросанную одежду. Пусть свадьба вчера получилась скомканная, зато первая брачная ночь удалась на славу, да и первое брачное утро не подкачало. За всеми этими приятными занятиями вчерашние тревожные мысли несколько отступили. Но когда Оля уходит, они начинают одолевать меня с новой силой.

Правильно ли я вчера поступил? Не угодил ли из огня в полымя? Как Рязанцев воспользуется материалами, которые попадут к нему в руки? Не дурак же он, чтоб шантажировать сотрудника спецслужбы… Должен понимать, что с моей конторой лучше не связываться — прихлопнут, как муху. С другой стороны, много ли я знаю о Рязанцеве?

И какую услугу он потребует взамен? Контора не позволит впутать меня ни в какой криминал, конечно… Но мало ли есть вещей, не перечисленных в уголовном кодексе, однако по-своему достаточно скверных.

Заснуть не получается, хотя ночью я не то чтобы много спал. Встаю, готовлю яичницу себе и Федьке. Провожаю приемного сына в школу — документы на усыновление мы уже собрали и подали. Хотя, должен признать, отец из меня так себе пока что: уже и не припомню, когда в последний раз сидел с Федькой над его игрой или олимпиадными задачками. Обещаю себе наверстать как только так сразу, а то у нас впереди переходный возраст, установить крепкие доверительные отношения надо до того, как паренька станут одолевать гормоны. Я, конечно, неплохо обеспечиваю семью — ноутбук Феде новый купил, смарт-часы, крутые кроссовки для футбола. Но ведь деньги — это далеко не все…

В школу Федя собирается и уходит сам, он вообще самостоятельный юноша у нас. Пытаюсь вникнуть в рабочие процессы, но безуспешно: не получается сосредоточиться. С текучкой ребята довольно успешно справляются без меня, а понять, какие глобальные проблемы можно порешать, я сейчас не в состоянии. Ладно, разберусь с Рязанцевым и сделаю вторую попытку.

Чтобы скрасить ожидание звонка, погружаюсь в новости.

Оказывается, дорожные аварии с летальным исходом для владельцев транспорта, многократно превышающего допустимый шумовой порог, случаются теперь время от времени в разных городах — видимо, ревнитель тишины отправился на гастроли. Полиция напоминает авто- и мотолюбителям о необходимости наличия исправного глушителя.

Писатель Морковин, лауреат длиннющего списка премий, поднял вопрос о том, могут ли одаренные писатели участвовать в тех же литературных конкурсах, что и неодаренные; и вообще, может считаться текст, написанный с помощью Дара, произведением искусства? Или же это что-то вроде нейрогенерации — ведь в создании произведения участвует не только человек, но и нечто сверхчеловеческое? А вот уважаемые коллеги, получившие Дар, пишут, конечно, быстро и захватывающе, так, что читатели книжные прилавки штурмом берут в день выхода новинки — но где художественная ценность? Где новаторские идеи? Где развитие? Писатель Морковин ничего этого там в упор не видит, следовательно, этого и нет. Ясно-понятно, достался писателю Морковину Дар ковыряния в носу, вот и плюется ядом в более удачливых коллег.

Криминальная хроника. Ранее судимый семнадцатилетний гражданин признался в убийстве собственной бабушки. В качестве мотива назвал стремление забрать себе ее Дар. Ох, ё… Пасечник, три месяца назад заявивший о том, что перенял Дар у умирающего деда, комментарии давать отказался; однако его мать обратилась к прессе и призналась, что сынуля никакого Дара не получал — то есть банально вводит в заблуждение доверчивых граждан. Ну кто бы сомневался. Полиция призывает сохранять спокойствие… Эксперты — ишь, выискались — сообщают, что природа Дара нам не известна до сих пор, потому просят воздержаться от сомнительных экспериментов… бла-бла-бла.