– Надень... Увидел тебя с подружками... Тогда включали трансляцию, помнишь? Музыку на территории? Ты пританцовывала на месте – переступала, попой вертела... в белых шортиках. Пока шел – сердце в голове лупило, как бешенное. Первый раз так боялся, что могут послать.

– А когда увидел?

– Понял, что повезло еще больше – хорошенькая. А потом… после уже – понял, что мне мало... и нужно брать тебя в постоянное пользование, – осторожно гладил он мою руку в перчатке.

– Не смешно. Дети могли унаследовать негроидные черты, – потянула я ее к себе.

– Ну… – улыбался Усольцев, – тогда я точно знал бы, что они от тебя.

– А сейчас? – улыбнулась нечаянно и я.

– Что мои – знаю точно, потому что похожи…

Раньше я толкнула бы его шутя, или полезла бы обниматься, или за поцелуем… Сейчас мы просто смотрели друг на друга и улыбки медленно таяли… исчезали. Стояло между нами... Это не замолчать. Наверное, не стоит откладывать?

Сбоку послышался шум, и мы дружно оглянулись. По широкой дорожке катил экскурсионный паровозик всего с парочкой вагончиков. Голубенький с белым, очень нарядный – настоящий привет из лета. Однажды мы катались на таком всей семьей, а потом, когда мальчишки подросли, уже решались отпускать их одних.

– Я думал – только летом катают, – тихо сказал Виктор.

– Было объявление – пустили пока теплые дни, бабье лето все-таки… есть желающие. Там Сережа и Рома, сказали – нарежут пару кругов.

Мы смотрели как, не спеша, приближается паровозик. Кроме наших ребят, в последнем вагончике ехала еще пара с двумя детьми. Те шумели, родители успокаивали их, а наши дети внимательно смотрели на нас с Виктором. Проезжая совсем рядом, дружно вглядывались в мое лицо. Отметили, наверное, как близко друг к дружке мы сидим. Я улыбнулась им и крикнула:

– Не проголодались еще, орлы?!

Сережка засмеялся, а Ромка показал – сыт по горло и погладил животик. Я помахала им рукой. Вагончик проехал дальше и две одинаковые головы склонились друг к другу – обсуждают нас…

– Профессия медика – уже защита, – вдруг сказал Усольцев, глядя им вслед: – Не переживай за них.

– Ты о чем? – не совсем поняла я.

– Профессия уважаемая, – объяснил он, – я командир, но медика воспринимаю равным себе – не по должности, а по статусу. Мужики над ними стебутся – бездельники, в штатном режиме почти ничем не заняты. Но уважение есть всегда. Даже если наших распределят в плавсостав, прессовать их там не станут – сработает внутренний ограничитель.

– Ты мог убедить их поступить в подплав. Мог… – кивнула я своим мыслям, – но давить не стал?

– Решали сами, я только рад за них… – помолчал он, а потом заглянул мне в глаза: – Скажи мне, пожалуйста – я могу хотя бы надеяться? Может не сейчас, не по живому… Или еще что-то…? Ты хочешь еще что-то знать?

Я глубоко вздохнула… Замолчать вещи неприятные не получится, как ни откладывай – не за этим мы здесь. Точно не для того, чтобы вспоминать и говорить о хорошем. Его письмо, конечно, многое объяснило, что-то разъяснила Роза, но мне и правда нужно было вот так – глаза в глаза. Поговорить и понять для себя. А потом я очень сильно постараюсь спихнуть Сысоеву на самое дно памяти, в самую глубокую и вонючую яму. Сделаю это в любом случае, забуду, как страшный сон – как бы у нас ни сложилось. Время поможет.

Ну, значит… Алина Сысоева? Имя царапало... Имя делало ее живее и человечнее, будто давало право на жизнь... или даже на что-то большее. Да, я хочу объяснений – не приглаженных, не продуманных, как в письме, а сумбурных и искренних , на нервах – его нервах и моих…

– Я говорила с Давлятовной, – вытолкнула я из себя через силу, – она объяснила все твои действия грамотно и очень убедительно… с научной точки зрения. Ощущение – обеляла изо всех сил.

– Я не просил ее, – процедил он сквозь зубы.

– Только не вздумай выяснять отношения, – вздохнула я, отстраняясь: – Это не она, а я ей звонила. Просто хочу знать – тебе она уже озвучила свою версию про… длительное неосознанное желание к… Алине Сысоевой? Или нет?

– Я имени ее не знал! – дико взглянул он на меня, – на хрена оно мне вообще, Зоя? Не было длительного желания. Я, может, и не психиатр, но не идиот же?!

– Не ори. Странность есть… согласна – как это можно не понять, что женщина нравится?

– Не нравится! – дернулся он, снял фуражку и положил ее на скамейку рядом с собой. Пригладил волосы и глубоко вздохнул: – Извини. Я устал доказывать это всем причастным и себе заодно… после того, как мне внушают обратное. Все было бы намного проще, если бы нравилась.

– Проще? – протянула я.

– Понятнее. И сразу прекратилось бы – за ненадобностью. Я могу объяснить, но ты не поймешь и даже обидишься. Мужик поймет – любой, даже наши мальчишки.

– Так объясни, – шевельнулась я, – может и пойму.

Усольцев неопределенно пожал плечами, помолчал, а потом медленно заговорил, глядя мне в глаза и осторожно подбирая слова:

– Так бывает – нечасто, даже редко… но иногда случайно, по разным причинам внимание привлекают другие женщины и даже…

– … чувствуешь тепло в паху, – невесело озвучила я версию Артема и встала. Засиделась…

– Такое может быть, – подтвердил Виктор, тоже вставая, – но это нечаянно, Зоя. Весной у наших пацанов стояк случился прямо на уроке – кто-то неправильно вышел к доске. А у них сразу – паника, потому что из-за парты не встать. Оно им нужно было? Монахи вериги носили не из-за того, что отбивную захотелось, а усмиряли желания плоти. Потому что плоть эта сама по себе – независимо… Но это совсем острые случаи – они из-за другого. И даже с ними люди справляются.

Он чуть помолчал и заговорил уже увереннее. Очевидно, моя нейтральная реакция успокоила его.

– А так, как ты говоришь… это вообще не трудно, даже если мимолетно мелькнет в голове картинка – как могло бы быть… Потому что тебе это не нужно, не стоит того – даже мыслей. И быстро уходит, и забывается. Как только осознаЕшь дурной интерес, он или сам сходит на нет, или ты делаешь все для того, чтобы больше не провоцировать его. Потому что не заинтересован. Здесь этого не было вообще.

– Вас могли видеть! Как ты допустил эти встречи?! – нечаянно вырвалось у меня наболевшее.

– Что было видеть? Нас? Насне было, Зоя, рядом даже не было. Она кривлялась, возникала, как черт из табакерки, чушь несла... Мне не могло понравиться это!

– Я видела другое! – резко отвернулась я, закусывая губу до боли, почти до крови. Только бы не расплакаться! Лицо перекривилось, плечи дрогнули, срочно понадобилось глубоко вдохнуть…

– Каждый... хренов ... гормон я уже знаю по имени, но они мои, блять – собственные! И контролировать их я обязан! – выдохнул он и угрюмо продолжил: – Я виноват, сильно виноват. Все, чего не понимаю – выясню. А лучше просто больше не допущу – осознанно это или нет.

Шагнул ближе, притянул меня к себе и обреченно отметил:

– Так нельзя… так я доведу тебя до инсульта. Только не плачь. Зоя... что бы там ни вылезло – психология, физиология, нужно оно не было. А ты очень сильно нужна... Я очень сильно люблю тебя – запредельно. Не веришь? Совсем...?

Что-то случилось с его голосом – будто передавило горло, и слова вырываются с трудом – негромко, тяжело и хрипло. Я выпросталась, взглянула на его лицо и испугалась. Подняла руки в больших мужских перчатках и обхватила его щеки. Большими пальцами стерла с них слезинки. А он, кажется, даже не заметил этого, продолжая доказывать мне:

– Я не прошу тебя простить. Прощения прошу, а простить – нет. Чтобы простить, нужно хотя бы понять. А я сам не понимаю, но разберусь, потому что свое «спонтанно» привык контролировать сам. Психолог так психолог – я дал согласие, может и объяснит… – он тоже взял в ладони мое лицо, провел пальцами по щекам, как и я перед этим:

– Не плачь только… сердце рвет, – и снова прижал меня к себе, придерживая голову рукой.