Кусок плоти, ещё недавно бывший всемогущим мафиози Нью-Йорка, кулем свалился на иранский ковёр, подаренный главе клана Бонанно год назад одним из друзей семьи. Телу предстояло лежать здесь до половины восьмого утра, пока обеспокоенный отсутствием босса Тартамелла не толкнёт входную дверь.

Похороны Джозефа Бонанно получились пышными. Сначала было длившееся около часа отпевание в храме Святого Апостола Павла в верхнем Вест-Сайде, затем процессия переместилась на кладбище Грин-Вуд, где предполагалось захоронить останки покойного.

Собрались главы всех как нью-йоркских семей, так и семей из Чикаго, Баффало и Лос-Анджелеса. Каждый счёл своим долгом выразить соболезнования вдове покойного, добавляя, что готов оказать всемерную помощь ей и детям, стоит только к ним обратиться. Почерневшая от горя Фей Лабрузо лишь механически кивала, не поднимая глаз. Лишь однажды она осмелилась посмотреть в глаза подошедшему. Этим человеком был Фрэнк Костелло, одетый в тёмный, с иголочки, костюм. Он по-отечески обнял вдову, прошептав ей на ухо:

— Сочувствую твоему горю, Фей. Поверь, для всех нас это тяжёлая утрата, всем нам будет не хватать твоего… нет, нашего Джо. Он был мне как брат.

— Я понимаю, Фрэнки, — бесцветным голосом ответила женщина.

— Мы с ребятами возместим все расходы на похороны Джо. И поверь, через месяц над его могилой сомкнутся своды склепа, краше которого Грин-Вуд ещё не видел.

— Спасибо, Фрэнки, за заботу, только моему Джо уже всё равно, где лежать.

Гримаса страдания на мгновение исказила её лицо, и Костелло прижал вдову к своей груди:

— Что поделать, Фей, это нужно просто пережить. А подлого убийцу мы найдём, поверь, он не уйдёт от заслуженного возмездия.

Отстранив от себя женщину, он погладил макушки детей покойного — 6-летнего Сальваторе и 4-летней Катерины — и с полминуты постоял у богато украшенного гроба. Джо выглядел достойно, хотя этого и следовало ожидать. Как-никак Бонанно при жизни владел самой обширной в Штатах сетью похоронных бюро, и в одном из них неплохо поколдовали над внешностью убитого босса. Входное отверстие на лбу было совсем незаметно, на щеках играл румянец, казалось, Джо сейчас поднимется из гроба и произнесёт: "Ну что, Фрэнки, думал, избавился от меня?" После чего разразится дьявольским хохотом.

Живо представив подобную картину, Костелло невольно вздрогнул и поспешил отойти в сторону, присоединившись к боссам остальных кланов. Сегодня вечером им предстоит снова собраться, чтобы решить, кому какой кусок достанется от приличного наследства покойного. Сразу, конечно же, раздевать догола семью Бонанно не стоит, это будет выглядеть некрасиво даже в их собственных глазах. На всё нужно время. И хорошо бы предложить Фей и детям съездить в Кастелламаре, откуда родом и она, и её покойный муж. Пусть погостят у родни, а ещё лучше, останутся там навсегда и забудут про Америку. Глядишь, получится перенести прах Джо на Сицилию, чтобы родственникам недалеко было ходить на могилу. А вдове можно назначить пансион, включая оплату будущего обучения детей Бонанно. Нужно сегодня же этот вопрос тоже обсудить с парнями.

"А помимо этого нужно разрулить вопрос с русскими, — морщил лоб в раздумьях Костелло. — Оставлять дело на самотёк никак нельзя, из этого может вырасти большая проблема. Странно, что сам Большой Иван лично нигде не проявился, везде мелькает лишь его помощник, этот, как его… Фил Бёрд. Может, он и есть реальный босс, а Большой Иван — всего лишь хорошо разыгранный фантом? Хорошо бы прищучить этого Бёрда, поговорить с ним с глазу на глаз, желательно с позиции силы. Не назначать встречу, а заставить приехать силой. Кому можно поручить столь деликатное дело? Анастазия хорош, только когда нужно кого-то устранить или покалечить, а здесь пока необходимо без лишнего шума выследить человека и доставить его по назначению. Пожалуй, для этой роли подойдёт Энтони Карфано по прозвищу "Маленький Оджи Пизано". Точно, сегодня же дам ему задание, тем более за ним имеется кое-какой должок, так что пусть отрабатывает"

Ожиданий Лейбовица я не обманул, появившись утром пятницы в его магазинчике. Тот, не мешкая, предъявил артефакт. На сей раз это было нечто, смахивающее на серп без рукоятки, но, как пояснил антиквар, этим серповидным кинжалом древние ацтеки перерезали горло тем счастливчикам, кто удостаивался быть принесённым в жертву Кетцалькоатлю — богу жизни, света и мудрости, повелителю ветров и правителю Запада. Само божество было изображено вдоль режущей кромки в виде довольно-таки неплохо различимого пернатого змея.

— И сколько крови он испил, этот серп? — поинтересовался я, вспомнив сказанные когда-то слова Лейбовица о кинжале Саладина.

— Да, немало, — поддакнул Абрам Моисеевич. — Хотя ведь в жертву богам приносили не только людей, но и птиц с животными. Так что раньше времени пугаться не стоит.

— Из чего он сделан, что за металл?

— Если верить продавцу, то из метеоритного железа. Рукоятка, наверное, была деревянной, а может, и не деревянной, в любом случае, этого уже не узнать.

— А кто продавец, если не секрет?

Столь, казалось бы, невинный вопрос заставил Абрама Моисеевича закашляться. Впрочем, он всё же ответил:

— Скажем так, что мне его продал один археолог. Наверное, это незаконно, но и мистер Уорнер покупает у меня кинжал без документов. Ни ему, ни мне лишняя шумиха не нужны. Вы отдаёте ему кинжал, он вам — 8 тысяч долларов наличными, которые вы доставляете мне. А здесь получаете свою долю — 700 долларов.

В этот момент мой взгляд упал на старинную тумбу в углу, где лежали видавшие виды боксёрские перчатки из тёмной, потрескавшейся кожи, при этом с начертанным на них белой краской не очень изящным чьим-то автографом. На левой вроде бы написано "Джек", а на правой — "Джонсон".

— А что это за перчатки?

Из короткого рассказа антиквара выяснилось, что перчатки некогда принадлежали первому "чёрному" чемпиону мира Джеку Джонсону. Эту пару Лейбовицу вчера приволок какой-то спившийся любитель бокса, а вместе с ними как доказательство — небольшая фотокарточка. Он тут же продемонстрировал мне фото, на котором и впрямь какой-то лысый негр был изображён в серых трусах, чёрной спортивной обуви и с этими вот перчатками на руках, причём уже подписанными. На обороте фотокарточки присутствовала подпись чернилами: "Мердоку на память от Джона Артура Джонсона".

— Абрам Моисеевич, а продайте мне эти перчатки.

— Продать? А на что они вам?

— Хочу подарить их одному знакомому, любителю бокса. У него как раз день рождения был вчера.

Не знаю уж, почём антиквар отхватил перчатки у спившегося продавца, но мне он их всучил за сотню баксов. Требуемую наличность я кое-как наскрёб, и тем же вечером, не прибегая к услугам Демида — на метро и пешком — заехал в зал к Джордану. Тот, увидев перчатки и прилагавшееся фото, не смог сдержать удивлённого возгласа.

— Вот это стоящий подарок! — воскликнул он, пожимая мне руку. — Сам Джек Джонсон… Он же дерётся 1 сентября, буквально через пару недель, а ведь Джеку уже… Дай-ка подсчитаю… Чёрт, ему уже 60 лет. Ты представляешь, Фил?!

— Ничего себе, — искренне удивился я. — В таком возрасте всё ещё дерется!

— Правда, форма у него уже не та, чаще проигрывает куда более молодым, но его фирменная улыбка при нём. Возможно, это последний бой Джонсона, так что я уже купил билет на поединок. Не хочешь присоединиться?

— Через неделю, говоришь? К тому времени я по идее должен уже вернуться из Лос-Анджелеса. Если не найдётся уважительной причины пропустить бой, то постараюсь прийти.

После этого мы немного поговорили о делах, а затем я отправился покупать билет на самолёт до Лос-Анджелеса. 19 августа на краю уже знакомого мне лётного поля "Майнес-филд" меня поджидали Адам и Тони.

— Как долетели, мистер Бёрд? — поприветствовал меня Миллер, протягивая руку.