— Записывайте! Имя — Ефим, фамилия — Сорокин. Дату рождения надо? Тогда…

Я помедлил. Ладно, число и месяц пусть будут настоящие, а вот год, соответственно, с поправкой на минус 80 лет.

— 12 декабря 1900 года.

— Записано, — чирканул на клочке бумаги Шмейхель. — Так что заходите через три дня, ваши документы будут готовы.

— Хорошо, но у меня ещё к вам один вопрос. Не подскажете, где можно сделать ставку на исход боксёрского поединка?

— Отчего же, подскажу, — с готовностью согласился Шмейхель. — А лучше провожу. Вы тут человек новый, к вам могут отнестись с настороженностью, а меня уже знают, я в этом районе практически вырос.

Идти оказалось недалеко, через несколько минут мы спустились в такой же подвал, однако народу здесь оказалось не в пример больше. В воздухе витал табачный дым, раздавались крики на английском, итальянском, вроде на идиш или иврите, и даже двое — судя по выправке, чуть ли не бывшие офицеры царской армии — общались на чистом русском.

Ставки от 10 долларов здесь делались в основном на лошадиные бега и бейсбол. Но на исход боксёрского поединка между Луисом и Шмеллингом тоже можно было поставить, и уже вскоре я диктовал букмекеру свои имя и фамилию, протягивая две купюры с портретом 18-го Президента США Уллиса Гранта. Причём здесь же принимались ставки на раунд, в котором тот или иной боксёр может победить нокаутом. Если угадывал и раунд — твой выигрыш увеличился в несколько раз. Не угадывал — даже в случае верного исхода боя мог оказаться в проигрыше. Я не преминул этим воспользоваться, указав, что Шмелинг ляжет в первом раунде, на что букмекер удивлённо приподнял брови.

Как-то всё слишком просто, думал я, покидая заведение. Понятно, что приём ставок без документов мне в данный момент только на руку, но тем не менее…

Спустя три дня я стал обладателем новеньких водительских прав на имя Yefim Sorokin. С маленькой чёрно-белой фотографии с печатью в уголке на меня смотрел серьёзный мужик, в глазах которого трудно было что-то прочитать.

— Не отличить от настоящих, — довольно потирая руки, сказал Шмейхель.

Лейбовиц, посмотрев права, удивился:

— Вы же так переживали, что за вами могут начать охоту какие-то спецслужбы, а тут взяли и свои настоящие данные указали…

— Волков бояться, Абрам Моисеевич — в лес не ходить, — со вздохом махнул я рукой.

Антиквар, таким образом, был поставлен перед фактом, и далее он объявил, что завтра я еду в аэропорт покупать два билета на рейс Нью-Йорк — Лос-Анджелес и два билета на обратный рейс, с тем расчётом, чтобы обернуться одним днём. Ну или двумя, что само собой подразумевалось, если ты вылетаешь вечером, как рекомендовал антиквар.

— Берите билеты на 26 мая, желательно на вечерний рейс, — напутствовал меня Абрам Моисеевич.

Билеты я приобрёл в ближайшем офисе «Американских авиалиний», до которого было идти всего пара кварталов. Два билета в один конец и два обратно на самолёте «Дуглас» серии «DC-3», совершавшем регулярные пассажирские перевозки по этому маршруту, обошлись по 33 доллара каждый. Вылет должен состояться в 19.30 из аэропорта Ньюарк, расположенного в часе езды от Манхэттена, но номинально уже находящегося в штате Нью-Джерси.

Также я узнал, что полёт с восточного на западное побережье США должен занять порядка 17 часов, тогда как обратно можно было долететь всего за 15. Как оказалось, виной всему — встречный ветер, дувший преимущественно в восточном направлении. По пути предстояло сделать три посадки для дозаправки. Однако… Хотя, что это я тут удивляюсь, хорошо ещё, не на поезде путешествовать будем. При нынешних скоростях неделю тащились бы через весь континент.

Вечером четверга, 26 мая, мы вылетели из аэропорта Ньюарка. Погода благоволила, голубое небо лишь местами было расчерчено перистыми облаками. А вот комфортом в салоне и не пахло. Хотя по нынешним временам, наверное, даже такие тесные места с узким проходом считались явлением вполне обычным. Народ в эту эпоху был куда как менее избалованным, нежели в моё время.

Большая часть полёта проходила ночью, и из-за дозаправок выспаться толком так и не удалось. Трижды переводили часы, поскольку восточное и западное побережье разделяют три часа. Но все-таки не 7, как Москву и Владивосток. Лейбовиц не расставался с маленьким саквояжем, в котором покоился тот самый кинжал, стоивший 10 тысяч зелёных бумажек. Я же постоянно находился при антикваре в роли телохранителя, однако без огнестрельного оружия. Абрам Моисеевич меня проинструктировал, что досмотра багажа и ручной клади в это время при посадке на самолёты не производилось, а что металлодетекторов пока ещё не изобрели — это я и сам догадывался. Проверялось только наличие билетов и вес багажа. Если человек был очень толстым, то могли попросить его взвеситься. Проносили всё, что угодно, но за опасное поведение во время полёта уже существовали санкции. И пусть почти во всех штатах страны оружие можно было приобрести без лицензии, я решил не рисковать, всячески ограждая себя от возможного рода негативных последствий.

Аэропорт Лос-Анджелеса представлял собой весьма убогое зрелище. Это было просто лётное поле под названием «Майнес-филд» с несколькими строениями, одно из которых и оказалось терминалом.

— Вчера я звонил пресс-секретарю мистера Уорнера, за нами должны были прислать машину, — сказал Лейбовиц, от слепящего солнца надвинув на глаза шляпу-федору. — О, а вот, кажется, и она!

К краю поля неторопясь подкатил «Кадиллак» с открытым верхом, за рулём которого сидел щеголеватый водитель. Он вальяжно выбрался из автомобиля, увидев, как мы приближаемся, сделал несколько шагов навстречу.

— Вы мистер Лейбовиц? — обратился он к мкинжалоему партнёру.

— Да-да, это я, — несколько суетливо ответил антиквар. — А это — мой помощник, мистер Сорокин.

— А я просто Тони. Вещей у вас при себе немного, — кивнул на саквояж водитель.

— Мы же сюда ненадолго, одним днём, у нас даже куплены билеты на вечерний рейс до Нью-Йорка.

— Что ж, надеюсь, за это время вы решите все свои дела. Прошу в машину.

Мы уселись на задние просторные сиденья, напоминавшие обтянутый дорогой кожей диван, впрочем, уже изрядно прогретый на голливудском солнце. Я тут же невольно начал крутить головой по сторонам, поймав на себе в зеркале веселый взгляд Тони. Небось думает, мол, приехали из Нью-Йорка, типа крутизна… А самая роскошь — вот она, это вам не каменные джунгли вашего мегаполиса. Тут я с ним и не спорил бы, и впрямь здесь было на что посмотреть.

Сначала мы миновали Беверли-Хиллз, где на Эльм-драйв водитель показал нам «скромный» домик Сергея Рахманинова.

— Вон, видите, репортёры толпятся? Ждут, когда пианист выйдет из дома.

Что нам Рахманинов с его достаточно трудной для моего уха музыкой! Я вот с Утёсовым общался, этим и впрямь можно гордиться.

— Вон справа «Китайский театр Грумена», - между тем продолжал свою экскурсию Тони. — Там же Аллея славы с отпечатками рук и ног всяких знаменитостей.

Сказал он это столь небрежно, будто на Аллее уже успели появиться и его отпечатки.

Далее начались более претенциозные постройки. Виллы, многие из которых, как выяснилось, принадлежали знаменитым артистам, режиссёрам и продюсерам, впечатляли, некоторые из них и вовсе напоминали дворцы.

— Здесь живёт Джудит Баррет. А вон там — видите, за пальмами — особняк самого Кларка Гейбла. А там жила Тельма Тодд, которую нашли мёртвой три года назад. Поговаривают, это была месть знаменитого гангстера Лаки Лучано за то, что она отказалась с ним встречаться, — понизив голос, как бы по секрету добавил Тони.

Мой взгляд тем временем зацепился за видневшиеся на холме справа огромные белые буквы, складывавшиеся в надпись «HOLLYWOODLAND». Вот не знал, что в это время в знаке Голливуда ещё присутствовали четыре лишние буквы.

— Абрам Моисеевич, а что это за Уорнер, к которому мы едем? — по-русски негромко задал я антиквару мучивший меня всё это время вопрос.