Хадамаха одним прыжком перемахнул через колонну и бегом рванул к выходу.

– Эй, парень, ты куда? – крикнул ему вслед Кремень-старик, но Хадамаха даже не оглянулся. Девочки, которые ходят сквозь стены, и подземный Огонь – еще ладно. А вот пялящийся на него со сморщенного лица храмовой уборщицы мутно-белесый глаз черной твари из чукотского валкарана да женщина из Амба с каменным мячом в руках – вот это уже серьезно!

– Ох! Прощенья просим, достославная! Я это… не того… не хотел в достославную… вступать… Кто ж знал, что достославная тут лежит – жрицы обычно на дороге не валяются. – Хадамаха попятился, едва не ревя от злости. Злой дух Сакка, надо ж так вляпаться! Выскочить из храма, чтобы увидеть у себя над головой закрывающую лунный свет тень гигантского орла, и… тут же растянуться, зацепившись за распростертую в песке внутреннего дворика жрицу! И никто ведь не станет разбираться, что она тут и до Хадамахи валялась. Огненным шаром долбанут – и прости-прощай!

Жрица поднялась каким-то нечеловеческим, угловатым движением, как деревянная кукла. Все панические мысли мгновенно вылетели у Хадамахи из головы. Потому что это была она – та самая широколицая толстуха с пустыми глазами, за которой он таскался по бедняцкой слободе! И уж теперь-то она от него не уйдет!

Уйти не уйдет, а улетит запросто. Взвихрив покрывающий двор песок, толстая жрица взмыла в воздух и точно как в прошлый раз пронеслась у самого носа Хадамахи. Мальчишка заметался по замкнутому пространству дворика, в отчаянии оглядывая отгораживающие его высокие гладкие стены. И калитки не видать! Конечно, на что жрицам калитка, они ж летают! Рыча от злости, мальчишка рванул к ледяному забору, на бегу сдирая с ног стражницкие сапоги рыбьей кожи. Руки и ноги утолщались, обрастая шерстью, – и сшитые специально для таких случаев «на вырост» рукава куртки аж затрещали от распирающих их медвежьих лап. А соседка-кожевница еще выспрашивала, зачем да зачем такие широкие! Со свойственной его племени вроде бы неуклюжей стремительностью Хадамаха принялся карабкаться. Подтянулся, перекинул лапу, громоздясь на забор… и тут же едва не сверзился вниз.

Со стены открывался отличный вид на городские крыши. В другое время Хадамаха залюбовался бы вытесанными изо льда крутыми скатами в виде молочно-белых еловых лап, вьющимися над карнизами голубыми цветами, застывшими фигурами животных… Но сейчас перед ним было зрелище покруче!

Мерно взмахивая громадными крыльями, над крышами летел гигантский орел! Птиц такого размера на Сивире просто не могло быть, такую птичку весь Средний мир бы не прокормил! На спине невероятной птицы, зарываясь в жесткие перья, сидела та самая голубоволосая девчонка! За ней, в развевающихся тряпках и ореоле Голубого пламени, неслась приземистая тварь из храма – неужели и впрямь верховная Демаан? Во пакость-то! За верховной Демаан, сильно отставая, но не сдаваясь, прямо по крышам бежала женщина из Амба! Ишь, как с карниза на карниз сигает!

И словно этой компании мало, прячась за ледяными фигурами на крышах, за ними осторожно поспешала та самая толстая жрица! Хадамаха снова зарычал – да что ж это в его городе делается! Шерсть с рук моментально исчезла. Мапа – они прыгуны не очень. А вот игроки в каменный мяч… Мальчишка поднялся на гребне стены и, напружинившись, сиганул через улицу – на карниз соседнего дома. Размазавшись, как растертый ладонью рисунок, под ним промелькнул провал между домами. Прикосновение ледяного карниза обожгло босые ноги. Пятки Хадамахи заскользили на вздымающейся над окном Океанской волне, выточенной из подсиненного льда. Хадамаха резко бросил тело вперед. Кувырок – и мальчишка на крыше, подальше от коварного карниза. Теперь проще, есть где разбежаться! Перемахивая через глубокие канавы улиц, он помчался по крышам. Толстуху жрицу потерял из виду, но впереди, качаясь на воздушных потоках, скользил орел, а за ним, почти нагоняя черную крылатую тень, легкими длинными прыжками неслась по крышам Амба. Известно, Амба бегают лучше Мапа. Удирать, поджав хвост, у них отлично выходит! Хадамаха почувствовал настоящее отчаяние – не нагнать!

Впереди раздался тонкий вопль, похожий на крик летучей мыши, и Хадамаха увидел, что летящая за орлом Демаан вдруг замерла в воздухе, как наткнувшись на невидимую стену. Что-то маленькое, басовито жужжащее промелькнуло в воздухе – и верховная заорала, будто ее живьем на части резали! Хадамаха побежал быстрее…

– Вжик! Вжик! Вжик! – теперь Хадамаха ясно видел – стремительно вертясь, с соседней крыши вылетел десяток маленьких стальных дисков… и вокруг каждого крохотным смерчиком закручивался язычок Рыжего пламени! Между украшающими крышу ледяными завитками мелькнула гибкая фигура – вжик! – новый диск взвился в полет.

– Так тебя, ведьма голубоволосая! – раздался торжествующий вопль, и Хадамаха наконец разглядел стрелка. Подавшись вперед и хищно сузив глаза, на краю карниза балансировал скуластый! Словно почувствовав устремленный на него взгляд, парень обернулся. Мгновение мальчишки глядели друг на друга поверх разделяющей их улицы…

Омерзительный запах горелой шерсти и грязных тряпок ударил Хадамахе в нос, заставив судорожно чихнуть. Распуская вокруг себя клубящиеся струи черного дыма, верховная Демаан вертелась в воздухе, как волчок. В тот же миг Хадамаха услышал… звон шаманского бубна. И чуть не свалился с крыши от изумления. Какой дурак вздумал камлать в Ночи – делать ему нечего, все равно ведь ничего не полу…

Окутанная черным дымом Демаан рухнула из поднебесья, как сбитая камнем ворона. Прямо на любимую Хадамахой крышу с фигурами зверей – точно под копыта вытесанному из белого льда кабану. Бубен взорвался неистовым звоном… и ледяной кабан медленно повернул голову!

Хадамаха ясно видел, как в его маленьких глазках разгораются алые точки. Хадамахе даже показалось, что он слышит тихое шипение Пламени, вспыхнувшего в темных зрачках зверя. Выточенные изо льда кабаньи клыки подцепили дымящуюся жрицу, кабан мотнул башкой – Демаан подбросило, точно сверток грязных тряпок. Лапы стоящего рядом ледяного медведя медленно разошлись и тут же сомкнулись, стискивая вопящую жрицу в настоящем медвежьем объятии.

С небес, будто гром, рухнул яростный орлиный клекот. Хадамаха запрокинул голову… Орел исчез! И только спланировавшее из вышины огромное перо напоминало, что чудовищная птица все же была. Вместе с ним пропала и девчонка. Стих рокот шаманского бубна. И на соседней крыше никого. Пустое темное небо перемигивалось огоньками звезд. Похоже, подглядывающие сквозь них верхние духи сейчас покатывались от хохота, наблюдая за обалделой физиономией мальчишки.

– Черный шаман! – неверяще прошептал Хадамаха. – Клянусь Хозяином тайги – настоящий! Но… Они же вымерли! Как… как мамонты!

И тут же вспомнил, что вроде бы вымершие мамонты нынче благополучно бродят совсем невдалеке от городских стен! Неизвестно, откуда взялся черный шаман, может, тоже отморозился, но он сейчас здесь! В городе! Но тогда… Хадамаха аж зажмурился от оглушительного понимания! Он ведь и сам думал, что за чэк-наями и явлением мэнквов, за всеми бедами Югрской земли могли стоять люди – ежели их могущество равно Храмовому! Но ведь тысячу Дней назад такие люди были! Черные! Но тогда мухоморно-бредовая идея дядьки Пыу – про нижнюю ведьму-албасы с одним глазом и одной рукой – вполне могла оказаться правдой! Что стоит черному шаману из Нижнего мира себе ведьму накамлать? Вот та теперь людей и жрет, а шаману что, шаману плевать, для этих Черных, говорят, люди были – что гнус болотный. И с Рыжим подземным огнем все становится понятно. Только неясно, при чем здесь Содани, он-то никак не шаман… И главное – при чем здесь жрицы?!

– Освободи меня! Освободи! Вытащи! – раздался истошный визг.

На мгновение Хадамахе показалось, что кричат ему, но тут же понял, что ошибается. Упираясь ладонями в колени и тяжело, надрывно дыша после неистового бега, у края «фигуристой» крыши стояла Амба. Шипастый каменный мяч на цепи валялся у ее ног. А орала стиснутая в медвежьих объятиях верховная Демаан. Ожившие ледяные звери больше не шевелились, вновь застыв истуканами. Зато сама Демаан шевелилась, и очень даже активно. Медвежьи лапы сомкнулись вокруг нее плотным ледяным кольцом, так что Демаан не могла ни вырваться, ни взлететь, а только гневно посверкивала единственным алым глазом и скребла лед пальцами крепко прижатой к телу руки. Кажется… кажется тоже – единственной!