– Ты куда собрался? – Пыу всей тяжестью повис на локте у парня. – Нам дальше идти надо!

– Без меня! – дернув локтем, буркнул Хадамаха, не отрывая глаз от сворачивающей в переулок троицы.

Но стряхнуть Пыу оказалось не так просто, тщедушный стражник вцепился в него как летний клещ-кровопийца – не оторвать.

– Вот только попробуй уйти – сразу доложу! Поплатишься!

– Э, Хадамаха, Хадамаха, – всполошился дядя. – Это ж такой дятел подлый, что и впрямь храмовницам настучит! – не обращая внимания на побагровевшего Пыу, он ухватил племянника с другой стороны. – Оно тебе надо?

Хадамаха замешкался. Поглядел на старших… На встревоженное лицо дяди… на злобную крысиную мордочку Пыу… и покачал головой. Один раз он уже поосторожничал, когда за толстой жрицей следил. Вот и живет теперь, не зная – на его совести смерть мальчишки из бедняцкой слободы или нет? Остановится он сейчас – как будет стоять над телами тех, кого погубит камлание черного шамана? Хадамаха рванулся. Пыу и дядя разлетелись в разные стороны. Медное било с грохотом свалилось под ноги щуплому десятнику, и Хадамаха спрыгнул с помоста.

– Куда рвешься-то, дурень? – чуть не плача, крикнул ему вслед дядя.

Хадамаха оглянулся, мгновение подумал и скороговоркой бросил:

– Передай тысяцкому – сдается, знаю я, где эта девчонка и ее подельники прячутся. Пусть высылает подмогу в кузнечную слободу! – и, расталкивая толпу, заспешил прочь.

Вслед ему летел гневный визг Пыу:

– Да сбежали они оттуда давно! А твой племянник только и думает, как исхитриться, чтоб его начальство заприметило!

– Куда прешь? Ногу отдавил, медведь здоровый!

Не обращая внимания на окрики, Хадамаха вырвался с площади и отчаянно завертел головой, высматривая беглецов. Никого! Черный и его подручные скрылись. Хадамаха судорожно раздул ноздри, пытаясь поймать знакомые ему запахи. Вонь дубленой кожи, мерзлой морошки и мяса, птичьего помета, прогорклого жира, выгоревших жаровен Голубого огня – сложный аромат торговых рядов ударил ему в нос, заставив заметаться по улице, как потерявшего след пса. Удрали! Пока он там наговаривался! А если Черный решит бежать прямо как есть – без припасов? Может, и олени ему не нужны – вызовет из-под земли какого злобного куля, на нем и ускачет? Хадамаха тихо зарычал от злости, представив, как тысяцкий с отрядом явится в кузнечную слободу – и никого не найдет! То-то Пыу обрадуется! Хадамаха со всех ног пустился бежать по улице. Только бы перехватить!

Едва не взрывая пятками песочную присыпку на тротуарах, он свернул с ярко освещенных центральных улиц в темные переулки. Поскользнулся, с трудом удержался на ногах, побежал дальше. Народу вокруг становилось все меньше, буйство запахов стихало, сменяясь усиливающейся вонью Голубого огня и железа. Хадамаха остановился, водя ноздрями туда-сюда, будто жевал ими воздух. Точно! Перебивая смрад Голубого пламени, со стороны кузнечной слободы недвусмысленно тянуло зловещей алой гарью. Повеселевший Хадамаха кинулся вперед… и остановился.

Кузнечная слобода была погружена во тьму. На белом утрамбованном снегу не плясали тени от пылающего в горнах Огня, не летели искристые брызги раскаленного металла, не стучали дробно мелкие молоточки, не ухали тяжелые молоты, не шипело, исходя паром, брошенное в ледяную воду прокованное железо. Даже собаки не брехали! Даже луна спряталась за тучами, как перепуганная! Ни Огонька. Ни звука. Невольно оробев, Хадамаха пошел мимо молчаливых и мрачных, словно враз опустевших подворий. Черная тень шевельнулась в распахнутых воротах и тут же истаяла, стоило Хадамахе приблизиться. Снег тихо скрипнул за спиной – мальчишка стремительно обернулся. Никого. Чувствуя, как страх горячим тяжелым комком ворочается в животе, Хадамаха пошел дальше. Неслышные шаги за спиной возобновились. Волосы на голове у Хадамахи зашевелились – кто-то пристально глядел ему в затылок.

– Кто здесь? Есть тут кто? – срываясь на рев, хрипло спросил Хадамаха.

– Есть, конечно, – послышался очень спокойный, слегка удивленный голос. – Чего орешь-то? – Дверь ближайшей кузницы распахнулась, и на порог, отирая руки замасленной ветошью, вышел широкоплечий мужик в кожаном фартуке кузнеца.

Хадамаха почувствовал острое, почти обессиливающее облегчение.

– Что у вас тут делается? Темно почему? – переводя дух, выдохнул он.

– А это чтоб всякие в наши дела не лезли, – вежливо сообщил кузнец, глядя поверх плеча Хадамахи.

В последнее мгновение мальчишка успел метнуться в сторону – тяжелый удар вскользь обрушился на плечо, опрокинув Хадамаху в снег.

– Не прибил? – тревожно спросил кузнец, темной тенью возникая у ворот.

– Не! У меня ж не молот, а колотушка деревянная – оглушил только! – над Хадамахой выросла вторая темная тень – такая же кряжистая. – Сам понимаешь – вот только стражи нам тут сейчас и не хватало! – Колотушка взметнулась снова… и со всей наработанной у наковальни силой кузнец шарахнул мальчишку по голове. Хадамаха попытался вскинуть руку, защищаясь. Страшная боль прошла от локтя до плеча, в ушах загрохотало ненавистное медное било, а перед глазами вспыхнули кольца Рыжего и Голубого огня.

– Здоровый какой, чисто наш брат кузнец! – Его ухватили за ноги и потащили во тьму.

Хадамаху тошнило. Темнота вокруг казалась расчерченной еще более темными полосками. Ровными. Он судорожно заморгал и наконец понял, что смотрит на темную улочку сквозь редкий забор. Рядом, припав лицом к щели, кто-то сидел.

– Я прихожу, а она спит, и шрам вот так, вот так поперек лица! – со всхлипом частил в темноте истерический женский голос. – Доченька моя, доченька! – зашлась плачем женщина. – Помогите, господин шаман, спасите!

Шаман? Хадамаха невольно шевельнулся и тут же настороженно замер.

Поскрипывание снега приближалось. Щели в заборе потемнели, будто мимо, шумно и почему-то многоголосо дыша, проплывало большое животное, вроде мамонта-Вэс. Кто-то высморкался и тут же сконфуженно притих. Хадамаха понял, что вдоль забора торопливо и целеустремленно движется толпа. Впереди неслышно, как призрак, скользил человек в плаще из белых птичьих перьев. Действительно, шаман. Но белый. Белый-то что тут делает? Хадамаха приподнялся, позволив глазам измениться. Темнота Ночи вспыхнула, наполняясь отчетливыми деталями. Теперь Хадамаха различал контуры домов, людей в толпе и даже маленькую спящую девочку на руках у белого шамана и… тощую, нескладную мальчишескую фигуру, торопливо поспешающую за Белым. Вот он, Черный! Из горла Хадамахи невольно вырвался ненавидящий рык. Припавший к щели забора человек вздрогнул и обернулся.

– Ты чего это? Очнулся? – настороженно сжимая в руках деревянную колотушку, пробормотал он. Хадамахе отлично видно было, как он щурится, пытаясь разглядеть мальчишку в темноте. – Ты, стражник, нам мешать не моги! Девчонку жалко, конечно, да только у всех дети! – срываясь на визг, как бывает, когда не уверен, что прав, и собственным криком пытаешься себя убедить, завопил он. – Если уж Ночные твари за людей взялись, так ни стража твоя, ни… – он опасливо понизил голос, – ни жрицы не помогут! Только шаман знает, что делать.

Хадамаха понял – черный шаман опять пакость замыслил и всю кузнечную слободу втянул. Обманул, обшаманил! Ох, не к добру они ребенка понесли! Мальчишка начал подниматься…

– Не мешай, кому говорят! – снова завопил охраняющий его кузнец. – Лежи! Лежи, а то вдарю, Небесными кузнецами клянусь! Ну, считай, сам напросился! – с угрозой в голосе процедил он и шагнул вперед, занося колотушку. И вдруг замер, будто враз превратившись в одну из ледяных статуй на городских крышах.

От земли, приподняв тяжелую лобастую голову, на мужика с интересом – ну, теперь-то что станешь делать? – смотрел молодой медведь.

Трусливых на кузнечной слободе не водилось. Яростно процедив:

– Еще одна нижнемирская тварь! Получай, подлый авахи! – мужик кинулся на медведя.