– Ни один шаман не может держать в себе чужие души до бесконечности, – обреченно прошептал Донгар…

– Не-е-ет! – Аякчан рванулась к нему, но Донгар уже шагнул в пропасть.

Свистнул воздух… Здоровенная ручища ухватила Донгара за ногу, и он повис вниз головой.

Богдапки перевернул шамана, поднял, как щенка, на вытянутой руке… крепко взял пальцами за горло, сдавил.

– Вы что делаете, дяденька Богдапки? Вы ж были за нас! – Хадамаха повис у Кремень-старика на руке. Медвежья сила ничего не значила против камня.

Но Богдапки лишь грустно улыбнулся и сжал горло Донгара сильнее. Глаза у мальчишки выкатились, рот широко раскрылся. Серая тень ринулась вон из него. И тут же попала в рот Богдапки. Зубы Кремень-старика с каменным стуком сомкнулись.

– Рановато вам, детишки, еще в Нижний мир, – пробубнил он, отбрасывая Донгара прочь и направляясь к трубе.

– Я там уже бывал, – простонал Донгар.

– Значит, навестишь, – буркнул Кремень-старик, ступая на трубу и сильно отталкиваясь от края.

– Не надо! – слабо крикнул Хадамаха.

Но было поздно. От сильного толчка труба качнулась и заскользила вниз, стремительно складываясь внутрь себя и унося Богдапки. Свесившиеся с карниза ребята видели запрокинутое лицо, морщинистое, как обветренный камень.

Бах-дзонг-трах-дах! – труба переломилась – раз, еще раз, еще… И рухнула в пылающее Озеро огня. Вместе с ней полетела вниз громадная фигура Богдапки. К гранитному своду взвилось Алое пламя и полный отчаяния крик. Хадамаха твердо знал, что кричит не Богдапки.

Поверхность Озера пошла волнами, словно там, под черной водой, сошлись в битве великаны. Пламя выплеснулось из черных скал, поднялось выше, еще выше… Скальный карниз задрожал. Ребята шарахнулись от края. Кусок гранита откололся и обрушился вниз… Стены заходили ходуном.

– Отсюда нас никакой Хадамаха не вытащит! – в панике завопила Аякчан.

– Почему? – тупо переспросил парень.

– Да потому, что ты тоже здесь, чуд несчастный! – рявкнул Хакмар.

– Все ко мне, живо! – закричала Аякчан.

Ребята рванули к ней, жрица Кыыс схватила Хадамаху за руку, у ноги он почувствовал тепло тигриного меха и ощутил сотрясающую Амбу судорожную дрожь.

– Меня, возьмите меня! – толстуха жрица втиснулась между ними в самый последний миг.

Аякчан лишь досадливо щелкнула языком и… Хадамаха чуть не заорал. Тонкий, как ледок над прорубью, и прозрачный, как вода, шар Голубого пламени окутал их и поднял в воздух. И в тот же миг карниз, на котором они стояли, обвалился целиком. Сквозь пузырь Хадамаха видел, как несчастные твари, вереща, мечутся среди рушащихся под их лапами гранитных стен.

– А они? – прошептал Хадамаха. – Они же ни в чем не виноваты! Возьми их, Аякчан!

– Наверх? В Средний мир? Сдурел! – рявкнула девчонка.

– Нет! – крикнул Донгар. – Вниз! В Нижний! Там они смогут жить!

– Молчи лучше, самоубийца, – окрысилась на него Аякчан. – А, ладно! – и длинная лента Голубого огня просочилась сквозь их пузырь.

Голубой поток, текучий, как вода, подхватил испуганных тварей и понес вниз.

– А теперь – держитесь! – гаркнула Аякчан.

Все утонуло в сплошном слитном вопле – их пузырь ринулся вверх.

И с маху влетел в выжженную взбесившейся трубой дыру в гранитном своде. Ударился в уцелевшую тонкую перемычку, зажужжал, как рассвирепевшая пчела… Придавленный ко дну пузыря навалившейся на него Амбой Хадамаха успел увидеть, как гранитные стены подземного храма Рыжего огня рушатся в породившее его Озеро. Проход между двумя мирами исчез, заваленный обожженными глыбами камня. Их шар проплавил гранит насквозь… мимо промелькнули ледяные стены верхнего храма…

– Выпустите меня тут, выпустите немедленно! – завизжала толстуха, молотя пухлыми кулаками в стенку Огненного шара.

– Я тебе что, рейсовый олень? – рявкнула в ответ Аякчан. – А ну прекрати!

Лежащая на Хадамахе тигрица повернула тяжелую морду и рыкнула толстухе в ухо. Вместо того чтоб утихомириться, та заорала еще громче, а шар заколебался сильнее. Сидящих внутри принялось кидать от стенки к стенке. Шар взлетел к ледяной крыше храма, пробурился сквозь нее… Застывший над городом кроваво-алый купол с треском лопнул – и навстречу ребятам ринулись тени мертвецов. Туманным маревом пронеслись мимо и растворились от соприкосновения с обледенелой землей.

– Они уходят! – счастливо выдохнул Донгар. – Мертвецы возвращаются! У нас все получилось!

– Да, – так же тупо кивнул Хадамаха. – Получилось. Возвращаются. А кое-кто уже никогда не вернется.

Кувыркаясь, шар пронесся над городскими стенами, над вырубкой… и с маху врезался в стену таежных деревьев. И с громким хлопком лопнул.

– А-а-а! – пассажиры шара с воплями полетели в глубокий снег.

П-ш-ш! – сосна, об которую ударился шар, коротко вспыхнула и погасла.

– А-ах! – жрица Кыыс крутанулась, вздымая снег, и со всей силы врезала кулаком в челюсть жрице Синяптук.

Три зависшие в воздухе женщины: одна – тоненькая, похожая на хрупкую девочку в нежных, как утренний туман над водой, голубых кудряшках, вторая – приземистая, вся с ног до головы замотанная в грязные тряпки, так что походила на куль грязного белья, и третья – средних лет, чьи голубые волосы венчал золотой с сапфирами обруч, проводили глазами кувыркающийся в темных небесах шар Голубого огня. Дружно посмотрели вниз, на простирающийся под ними город. Черными столбами дыма поднимались к звездам догорающие пожары. Мелькали люди в форме городской стражи – тушили. Даже с высоты был слышен резкий голос их тысяцкого, говорившего с четким южным акцентом. На месте дворца верховных зиял громадный провал, а храм выглядел так, словно выдержал долгую осаду, причем не только снаружи, но и изнутри – угол здания начисто обвалился, засыпав весь двор осколками льда, а в центральном куполе зияла ровная, как выпиленная, дыра.

Три женщины переглянулись и медленно опустились с небес на полуразрушенный дворик перед храмом.

– Что здесь произошло? – громко сказала та, что с золотым обручем в волосах. – Отвечайте, когда ваша Королева спрашивает!

Но ответом ей были только тишина и молчание. Наконец обломки льда зашевелились, и, покряхтывая, из-под них вылез щуплый мужичонка в куртке сотника храмовой стражи.

– Это все он… медведь… Хадамаха… – пялясь на женщин безумными глазами, забормотал он.

– Какой еще медведь? – нетерпеливо переспросила та, что походила на хрупкую девочку. Голос у нее оказался неожиданно старушечий – скрипучий и склочный.

– Черный… а может, бурый… Не помню, – пролепетал сотник. – А еще пауки и тигры… В городской страже служит…

– Пауки и тигры?

– Не… – он мотнул головой. – Только медведь…

Хрупкая девушка подняла руку – и клуб Голубого огня взорвался прямо под сотником, подбросив его в воздух.

– Встать! – рявкнула она своим старушечьим голосом. – До сотника дослужился, а стоять перед верховными жрицами… и Королевой… так и не выучился? Как зовут?

– Пыу, – с трудом выпрямляясь после удара, пролепетал сотник.

– Так вот, Пыу… – верховная жрица Айбанса приблизила свое лицо вплотную к нему, и с руки ее сорвался новый клуб Пламени, с силой ударив сотника в живот. – Я буду продолжать это делать, пока ты не сумеешь внятно объяснить мне, что здесь произошло. Ты же сотник – тебе и ответ держать!

Сейчас, когда погасли пожары, видно было, что небо над их головами уже начало сереть, как всегда бывает перед Рассветом. Звезды потускнели, словно подглядывающие через них духи убедились, что представление закончено, и отправились почивать. А Ковец-Гри-шамана с его представлением подвели, но раскаиваться еще и за это у Хадамахи не оставалось сил.

– Почему жрица сказала, чтоб мы уходили? – чуть не со слезами в голосе выдохнул Донгар, глядя на цепочку следов, ведущую от границ тайги к ледяным стенам города. Отпечатки босых женских ног мешались с отпечатками тигриных лап, и все это перекрывала широкая полоса – будто кого-то тянули волоком. – Ведь мы же сражались вместе! Мы же… почти подружились!