Гейли быстро распахнул дверь. У стойки, в углу комнаты, стоял детина огромного роста и очень широкий в плечах. На нем была куртка из буйволовой кожи мехом наружу, придававшая его и без того свирепой физиономии нечто звероподобное. Необузданная жестокость сквозила во всем его облике. Если читатель способен вообразить бульдога, разгуливающего на задних лапах в куртке и шляпе, он получит полное представление об этом человеке. Его спутник был полной противоположностью ему. Маленький, щуплый, он напоминал движениями кошку, а его настороженность и явную пронырливость еще больше подчеркивали пронзительный взгляд черных глаз, длинный лисий нос и темные волосы, нахальными вихрами торчавшие надо лбом.

Великан налил полстакана виски и выпил его залпом. Маленький стал на цыпочки, повертел головой, словно принюхиваясь к бутылкам, и наконец дрожащим, тоненьким голосом заказал себе порцию мятной. Получив стакан, он бросил на него самодовольный взгляд, видимо, уверенный в правильности своего выбора, и стал потягивать мятную маленькими, осторожными глотками.

– Ну и подвезло мне! Какая приятная встреча! Здравствуй, Локкер! – сказал Гейли, подходя к стойке с протянутой рукой.

– Вот черт! – последовал вежливый ответ. – Как ты сюда попал, Гейли?

Его спутник, которого звали Мэркс, мгновенно отнял стакан ото рта и, вытянув шею, уставился на незнакомца – ни дать ни взять, кошка, когда она собирается сцапать сухой лист или какой-нибудь другой движущийся предмет.

– До чего же я тебе рад, Том! У меня такая беда стряслась! Помогай! Вся надежда на тебя одного.

– Ну конечно! – буркнул тот. – Уж если ты кому рад, значит, это неспроста, значит что-нибудь понадобилось. Ну, говори, в чем дело?

– Это твой приятель? – спросил Гейли, недоверчиво глядя на Мэркса. – Наверно, компаньон?

– Да. Познакомься, Мэркс. Это тот самый, с кем я работал в Натчезе.

– Очень рад, – сказал Мэркс, протягивая Гейли свою длинную, сухую, как птичья лапа, руку. – Имею честь видеть мистера Гейли?

– Он самый, сэр, – ответил работорговец. – А теперь, джентльмены, по случаю такой счастливой встречи разрешите вас угостить. Эй ты, любезный, – обратился он к человеку за стойкой, – подай-ка нам горячей воды, сахару, сигар и побольше живительной влаги. Сейчас закатим здесь пир на весь мир.

И вот свечи зажжены, огонь в очаге пылает, и трое наших почтеннейших джентльменов восседают за столом, на котором выставлены все перечисленные выше угощения, способствующие дружеской беседе.

Гейли весьма трогательно описал свои неудачи. Локкер хмуро молчал и слушал его внимательно. Мэркс хлопотал над приготовлением пунша по собственному рецепту, но время от времени отрывался от этого занятия и совал свой острый подбородок и нос чуть ли не в самое лицо Гейли, стараясь не проронить ни одного слова. Конец рассказа, видимо, доставил ему огромное удовольствие, ибо он затрясся от беззвучного смеха, скривив свои тонкие губы.

– Выходит, здорово вас надули! Хи-хи-хи! И как все чисто сделано!

– Одни хлопоты с этими мальчишками! – вздохнул Гейли.

– Да-а! Вырастить бы такую породу женщин, которые не любили бы своих детенышей! Вот это было бы усовершенствование! – И Мэркс сопроводил свою шуточку легким смешком.

– Вот именно! – сказал Гейли. – И чего они так за них цепляются, ей-богу, не понимаю! Ведь им с этими ребятишками одно горе. Уж, кажется, отделались от такой обузы, и слава богу. Так нет! И ведь, глядишь, заморыш какой-нибудь, ни цента не стоит, а им такие будто еще милее.

– Передайте-ка мне горячую воду, мистер Гейли, – сказал Мэркс. – Да, сэр, с вами нельзя не согласиться. Когда я еще занимался торговлей, попалась мне раз одна негритянка – здоровая, рослая и к тому же смышленая, а мальчишка у нее был хворый какой-то, горбатый, что ли, не знаю. Я отдал его одному человеку задаром – рискни, мол, может, что и заработаешь. Мне и в голову не пришло, что мать будет так убиваться. А вы бы посмотрели, что она вытворяла! Мальчишка больной, капризный, казалось бы – одно мучение с ним, а она в нем души не чает. И притворства тут никакого не было – плачет-разливается, места себе не находит, будто одна-одинешенька осталась на всем белом свете. Смех смотреть! Да, женщины народ нудной, от них всего можно ждать.

– У меня тоже был такой случай, – подхватил Гейли. – Прошлым летом купил я на Красной реке одну негритянку с ребенком. Ребенок был ничего – смазливенький, глаза такие живые, блестящие, и, представьте себе, оказался слепой. Ничего не видит! Ну, думаю, сплавлю это сокровище куда-нибудь, и уже сговорился сменять на бочонок виски, а попробовал взять его у матери, ну куда там – сущая тигрица, и не подступишься. А дело было у пристани, мы еще не отчалили, и вся моя партия была без кандалов. Так как вы думаете, что она сделала? Вскочила на кипу хлопка, точно кошка, и выхватила нож у одного матроса. Все от нее шарахнулись кто куда, а потом она поняла, что все равно не убежишь, и прямо вниз головой и кинулась в реку вместе с ребенком – только их и видели.

Том Локкер, слушавший их рассказы с плохо скрываемым презрением, громко фыркнул.

– Растяпы вы оба! У меня негритянки таких штук не проделывают.

– Да ну! Как же ты с ними справляешься? – живо спросил Мэркс.

– Как справляюсь? А вот как. Скажем, покупаю я негритянку, и если при ней ребенок, которого можно продать, я тычу ей кулаком в нос и говорю: «Вот, видала? Попробуй только пискнуть, изобью нещадно. Чтоб я от тебя ни слова, ни полслова не услышал. Ребенок, – говорю, – мой, а не твой, и ты о нем забудь. Я его продам при первом же удобном случае, и не вздумай тут буянить, не то пожалеешь, что на свет божий родилась». Уверяю вас, они прекрасно понимают, что со мною шутки плохи, и молчат, как рыбы. А если какая-нибудь вдруг начнет голосить… – Мистер Локкер стукнул кулаком по столу, заменив этим выразительным жестом недосказанные слова.

– Убедительно, что и говорить! – сказал Мэркс и, ткнув Гейли пальцем в бок, захихикал. – Ну и штучка наш Том! Хи-хи-хи! Он какого угодно безмозглого негра образумит. Да, Том, если ты и не сам дьявол, так родным братцем ему приходишься.

Том выслушал эту похвалу с подобающей скромностью, а Мэркс тут же обратился к Гейли:

– Так чего же вы от нас хотите? Чтобы мы поймали вашу беглянку?

– Мне на нее наплевать, она не моя, а Шелби. Все дело в мальчишке. Дурак я был, что связался с этим чертенком!

– А ты всегда был дураком, – буркнул Локкер.

– Ну-ну, Том, брось грубить! – сказал Мэркс и облизнул губы. – Насколько я понимаю, мистер Гейли предлагает нам выгодное дельце. Помолчи минутку, я сам обо всем договорюсь, это по моей части. Итак, мистер Гейли, что это за женщина? Какая она?

– Красивая, цвет кожи светлый, хорошего воспитания. Я бы за нее ни восьмисот, ни тысячи долларов не пожалел – и то бы неплохо на ней заработал.

– Цвет кожи светлый, красивая и хорошо воспитана, – повторил Мэркс, и его нос, рот и черные глазки пришли в движение. – Слушай, Локкер, а ведь это соблазнительно! Давай возьмемся. Поймаем их обоих, мальчишку, конечно, вернем мистеру Гейли, а мать отвезем в Новый Орлеан и продадим. Плохо ли!

Локкер, слушавший своего приятеля с открытым ртом, щелкнул зубами, словно собака, которой достался кусок мяса, и погрузился в размышления.

– Дело обстоит так, – сказал Мэркс, обращаясь к Гейли и помешивая свой пунш: – здесь, на реке, очень покладистые судьи. Они нам палок в колеса не будут вставлять. Том мастер по кулачной части, зато когда надо присягнуть в чем-нибудь, тут уж на сцену выступаю я. Разоденусь в пух и прах, сапоги начищу и явлюсь в суд. Вы бы посмотрели, как у меня это получается! – воскликнул он, сияя от гордости. – Сегодня я мистер Твикем из Нового Орлеана, завтра плантатор, только что приехавший с Жемчужной реки, где у меня до семисот негров, а то еще назовусь дальним родственником Генри Клея или какого-нибудь другого почтенного джентльмена из Кентукки. Таланты бывают разные. Например, когда нужно пустить в ход кулаки, лучше Тома этого никто не сделает, но приврать он не умеет – не выходит это у него. А вот если понадобится присягнуть в чем угодно и кому угодно и скорчить при этом постную физиономию, то на это я дока, лучшего во всей стране не найдете! Я в любую щелку пролезу, даже если бы судьи у нас были построже. Иной раз просто обидно становится, что нет у них настоящей строгости, – слишком уж легко все дается, никакого удовольствия не получаешь.