Отец и наставница только и знали, что бегать за ней. Но стоило им поймать ее, как она снова исчезала, точно летнее облачко. Ей прощалось все, и, пользуясь этим, девочка носилась где вздумается. Белое платьице легкой тенью появлялось в самых неожиданных местах, оставаясь все таким же свежим и чистым. Не было такого уголка на пароходе, где не раздавались бы легкие шажки этой феи, где не мелькнула бы ее золотистая головка.

Разгибая усталую спину, кочегар ловил взгляд ее широко открытых глаз, устремленных сначала на яростное пламя топки, потом – с ужасом и жалостью – на него, словно ему грозила страшная опасность. Штурвальный улыбался, глядя в окно рубки, где, как на картине, появлялась на миг ее фигурка. При виде этой девочки по хмурым лицам скользили необычно мягкие улыбки, суровые голоса слали ей вслед благословения. А когда она бесстрашно подбегала к опасным местам, черные от сажи, мозолистые руки протягивались к ней со всех сторон, оберегая каждый ее шаг.

Том с интересом наблюдал за девочкой, ибо негры, со свойственной им добротой и впечатлительностью, всегда тянутся ко всему чистому, детскому. У него было наготове множество бесхитростных приманок для нее. Он умел выпиливать крохотные корзинки из вишневых косточек, вырезать забавные рожицы из орехов, делать прыгунчиков из бузинной мякоти, а уж что касается свистулек всех сортов, так другого такого мастера, как Том, не нашлось бы на всем свете. Его карманы были полны всяких интересных вещиц, которые в свое время предназначалась для хозяйских детей, и теперь он извлекал эти сокровища одно за другим, стараясь с их помощью завязать знакомство и дружбу с девочкой.

На первых порах малютка дичилась, и приручить ее было не так-то легко. Она усаживалась, словно канарейка, на каком-нибудь ящике или тюке, смотрела, как Том мастерит свои произведения искусства, и застенчиво принимала их в подарок. Но в конце концов они подружились.

– А как зовут маленькую мисс? – спросил однажды Том, решив, что время для более близкого знакомства настало.

– Евангелина Сен-Клер, – ответила девочка, – хотя папа и все другие зовут меня просто Евой. А тебя как?

– Меня зовут Том. А в Кентукки детвора называла меня дядей Томом.

– Тогда я тоже буду звать тебя дядей Томом, потому что ты мне нравишься, – сказала Ева. – А куда ты едешь, дядя Том?

– Сам не знаю, мисс Ева.

– Не знаешь?

– Нет. Меня везут продавать. Кому еще я достанусь, бог весть…

– Мой папа может купить тебя, – живо сказала Ева. – А если он купит, тебе будет хорошо у нас. Я сегодня же попрошу его об этом.

– Благодарю вас, моя маленькая леди, – сказал Том.

Пароход остановился у небольшой пристани погрузить топливо. Ева, услышав голос отца, сорвалась с места и убежала. Том пошел помочь грузчикам и вскоре принялся за работу.

Ева стояла с отцом у поручней, глядя, как пароход отваливает от причала. Колесо сделало два-три поворота, и вдруг девочка потеряла равновесие от сильного толчка и, не удержавшись, упала за борт. Отец, едва сознавая, что делает, хотел броситься за ней, но стоявшие позади удержали его, ибо у девочки уже был спаситель, и куда более надежный.

Падая, Ева пролетела как раз мимо Тома, стоявшего на нижней палубе. Он видел, как она ушла под воду, и кинулся за ней не раздумывая. Ему ничего не стоило продержаться на воде несколько секунд, пока девочка не всплыла на поверхность. Тогда он схватил ее и поплыл назад, к пароходу. Десятки рук протянулись им навстречу. Через секунду Ева была уже в объятиях отца, и он понес ее, мокрую, бесчувственную, в дамскую каюту, обитательницы которой засуетились и, казалось, делали все от них зависящее, чтобы помешать друг другу привести девочку в сознание.

На следующий день, в духоту и зной, пароход подходил к Новому Орлеану. На палубах и в каютах царила обычная в таких случаях суматоха. Пассажиры складывали вещи, стюарды[24] и горничные чистили, скребли, убирали красавец пароход, приготовляя его к прибытию в большой город.

Наш друг Том сидел на нижней палубе и время от времени с тревогой посматривал на корму.

Он видел там Евангелину, чуть побледневшую после вчерашнего происшествия – никаких других следов оно на ней не оставило. Возле нее, небрежно облокотившись на кипу хлопка и положив перед собой открытый бумажник, стоял элегантный молодой человек. Достаточно было одного взгляда, чтобы признать в нем отца девочки. Та же благородная посадка головы, те же золотистые волосы, большие синие глаза, только взгляд другой – не мечтательный, а ясный, смелый; в уголках красиво очерченного рта то и дело мелькает горделивая, насмешливая улыбка, в каждом движении сквозит непринужденность и вместе с тем чувство собственного достоинства.

Этот молодой джентльмен насмешливо, но добродушно слушал Гейли, расхваливавшего качество своего товара, из-за которого у них шел торг.

– Словом, полный каталог всех христианских добродетелей, переплетенный в черный сафьян! – сказал мистер Сен-Клер, когда Гейли умолк. – Ну хорошо, любезнейший, ближе к делу. Сколько вы за него заломите? Довольно тянуть, говорите!

– Что же, – сказал Гейли, – если назначить тысячу триста долларов, я на этом негре ничего не заработаю. Честное слово!

– Бедняга! – воскликнул молодой джентльмен, насмешливо щуря свои синие глаза. – И все-таки я надеюсь, что вы отдадите негра за эту цену исключительно из особого уважения ко мне.

– Что ж поделаешь! Да и маленькой барышне, как видно, очень хочется, чтобы вы его купили.

– Ну разумеется! Мы только на ваше бескорыстие и рассчитываем. Итак, если вы такой уж бессребренник, говорите, сколько вам не жалко уступить, чтобы сделать одолжение маленькой барышне.

– Да вы посмотрите на него! – воскликнул работорговец. – Грудь колесом, сильный, как лошадь. А лоб какой высокий! По такому лбу сразу видно, что негр смышленый. Я уж это не первый раз замечаю. Да если б такому молодцу бог ума не дал, он и то стоил бы больших денег. А Том, ко всем своим прочим достоинствам, умнейшая голова. Поэтому и цена на него выше. Ведь он – да будет вам известно – управлял у своего хозяина имением. У него сметки на все хватит.

– Скверно, совсем скверно! Что может быть хуже умного негра? – сказал молодой джентльмен с той же насмешливой улыбкой. – Такие умники только и знают, что бегать от хозяев да заниматься конокрадством. И вообще от них, кроме неприятностей, ничего не жди. Придется вам скостить сотню-другую, принимая во внимание его ум.

– Это вы правильно говорите, но ведь он ко всему прочему и благонравный. Я вам покажу, какие у него рекомендации от хозяина. Там сказано, что другого такого смирного, набожного негра днем с огнем не сыщешь.

– Значит, его можно будет использовать и в качестве домашнего проповедника? Недурно! Тем более что избытка набожности в нашем доме не наблюдается.

– Вы шутите!

– Откуда вы это взяли? Ну хорошо, покажите, какие там у вас бумаги.

Если б работорговец не приметил лукавых искорок, игравших в больших синих глазах джентльмена, и не понял, что в конце концов все эти шутки обернутся звонкой монетой, терпение у него давно бы лопнуло. Так или иначе, он извлек из кармана засаленный бумажник и начал озабоченно рыться в нем под насмешливым взглядом молодого джентльмена.

– Папа, купи его! Не все ли равно, сколько он стоит! – тихонько шепнула Ева, взобравшись на ящик и обняв отца за шею. – Ведь я знаю, у тебя много денег, а мне он очень нравится.

– Зачем он тебе, крошка? Что ты с ним будешь делать – играть, как с погремушкой, или скакать на нем, как на деревянной лошадке?

– Я хочу, чтобы ему хорошо жилось.

– Нечего сказать – своеобразный довод!

Но тут Гейли выудил из бумажника рекомендацию, подписанную мистером Шелби. Джентльмен взял ее кончиками своих длинных пальцев и небрежно пробежал глазами.