– Хорошо. Вы меня убедили.

– Вы, главное, не робейте, – Маципура усмехнулся. – Как говаривал Лаврентий Павлович: попытка – не пытка. Вас они так сразу не тронут.

– Они?…

Ему никто не ответил. Александр же не преминул про себя отметить, что ухмылка у начальника охраны вышла какой-то кислой. Его качнуло вперед. Машина притормаживала возле здания гостиницы.

– Какой бесконечный тоннель!

– Это волшебный тоннель. Он подарил нам ночь.

– А если что-то случилось?

– Но мы до сих по живы. Значит, все обстоит благополучно.

Женщина потерлась носом о его плечо.

– Как тебя зовут, кудесник?

– Не знаю. Забыл и не желаю вспоминать. Если хочешь, мы можем выбрать себе новые имена.

– Разве это разрешается?

– Это не может быть запрещено.

– Но мы привыкли к старым именам, разве не так?

– Мы привыкаем ко многому. Гораздо важнее то, о чем мы мечтаем. Итак, если ты не против маленького перевоплощения…

– Оно обязательно должно быть маленьким?

– Разумеется, я оговорился! Оно будет большим, глобальным – можно сказать, стратегическим!

– Тогда я выбираю имя Терезы! Тебе оно нравится?

– Смешной вопрос! Имя чудесное! От него пахнет розами и гвоздикой… А как мы назовем меня?

– Принц датский – это не слишком грустно?

– Это величественно! Даже чересчур.

– Но ты действительно похож на принца. Ты родился не здесь. Твоя страна – край замков и вечной радуги.

– Принимается. Хотя подобное имя ко многому обязывает.

– Зато я впервые побеседую с живым Гамлетом!

– Ты уже с ним беседуешь, Тереза. Там на полу мои королевские одежды. Можешь проверить. Это тончайший шелк, парча и бархат.

– Знаю. Кожаный пояс и длинная черная шпага… По-моему, я начинаю тебя видеть. Ты высокий, сильный и тебе ничего не стоит поднять меня одной рукой.

– Я готов сделать это прямо сейчас. На какое небо тебя доставить?

– На седьмое, мой Гамлет. Я слышала, такое еще существует.

– Оно уже здесь, в нашем купе.

– Но как?…

– Очень просто. Ты должна понять, мы ВНЕ сюжета, и такое тоже временами случается. То есть просто должно случаться. Без этого нет жизни, нет самого сюжета.

– Ты так красиво говоришь. Хотя, наверное, я мало что понимаю.

– Главное, что ты чувствуешь! Жизнь в сущности – ожерелье чувств, и помним мы прежде всего самые красивые из бусин, хотя и держатся они, казалось бы, на одной нитке.

– Я поняла! Мы – Вне сюжета!

– Правильно, родная!..

– Боже мой, как же мне хорошо сейчас!

– Значит, хорошо и мне.

– Но объясни, каким образом ты сумел разыскать меня? – Тереза прижала ухо к его груди. – Ты услышал биение моего сердца?

– Конечно. Оно излучало сигналы бедствия. Я не мог его не услышать.

– Но Дания, средние века – это так далеко!

– Напротив, это совсем рядом. Ближе, чем купе с юбиляром… Но опустим технические подробности. Главное – что я здесь.

– И ты не жалеешь об этом?

– Нисколько! О подобном я мог только мечтать. Кстати! Я еще не говорил, но у тебя волшебная фигура, чарующий голос органолы и к тому же… Подожди! Чему ты смеешься?

Женщина в самом деле смеялась.

– Я спрашиваю себя, что лучше? Сладкий обман или убогая правда?

– Но я не лгу!.. На лице твоем выражение, по которому я так часто тосковал. Эти губы не похожи ни на чьи другие! Они не приучены к жадности и умеют источать нежность. Я схожу с ума от твоей кожи, твоего запаха…

Она провела ладонью по его лицу, легкими щипками прошлась по груди и шее.

– А может быть, мы несем чушь? Отступи на шаг и прислушайся к тому, что ты говоришь.

– Это не чушь, это серьезно! И шагов назад делать нельзя. Ни в коем случае! Еще более глупо отступать, когда счастлив. Какая действительность людям еще нужна?

– Но это так необычно! Слова из сказок, из восемнадцатого века…

– Пусть! Не вздумай стесняться слов! Лапидарность и косноязычие отравили людей, но противоядие вот оно – под рукой. Его я и предлагаю тебе. Для чего же еще придуманы сотни красивых и добрых слов, как не для того, чтобы повторять их по возможности чаще?

– Ты сумасшедший, – она ласково поцеловала его в подбородок. – И я очень хочу стать такой же.

– Ты такой уже стала. Ты приняла ночь, как ее следует принимать любителям сказок. Им всем нужен свет, но зачем – они не знают. Ты не поверишь мне, но в этом поезде лишь семеро неиспугавшихся – и все они дети.

– А мы?

– Мы – ВНЕ сюжета…

– Да успокойте, кто-нибудь, женщин! Геннадий Васильевич, вы меня слышите?…

– По-моему, он уже на полу. Тут на столе что-то течет, – разлили вино, черти!

– Да плевать на ваше вино! Мы ослепли, понимаете? Ослепли!..

Федор Фомич в очередной раз потянулся к лицу, осторожно потрогал глаза. Никакой рези, никаких слез, но что же тогда стряслось? Опустившись на корточки, он зашарил руками по полу и не сразу отыскал свою зажигалку. Справа торопливо и жадно чавкал Семен. Похоже, он единственный еще не сообразил что к чему.

– Федор Фомич, вы здесь?

Чужая рука ткнулась в щеку, и Федор Фомич невольно отпрянул.

– Это я, Марковский.

– Ах, да, конечно. У меня тут, в некотором роде, зажигалка – так что пытаюсь экспериментировать…

– Давайте отойдем в сторону. Этот шум и гам еще не скоро успокоится. Вот сюда… Надеюсь, вы способны рассуждать здраво?

– Вероятно, да…

– А ощущения?… То есть, я имею в виду зрение. Видимо, то же самое, что у всех?

Федор Фомич кивнул, но, вспомнив, что собеседник не в состоянии что-либо разглядеть, поспешил поддакнуть.

– Самое странное, я не понимаю, что могло послужить причиной. Говорят, таким же образом слепнут от метанола, но ничего подобного на столе не было.

– Это во-первых. А во-вторых, отравление сказалось бы на общем самочувствии. Значит, дело в другом.

– В чем же? Вы можете объяснить?…

Что-то снова посыпалось со стола, испуганно ругнулся Семен.

– Мужики! Вызывайте бригадира! Надо чинить проводку.

– А может, это все-таки тоннель?

– Какой, к дьяволу, тоннель! Полчаса – один тоннель? Нет здесь таких тоннелей и никогда не водилось. Я, извините, восьмой раз уже катаюсь этим маршрутом.

– Вы что, видите собственные часы?

– Да ни хрена я не вижу.

– Почему же вы решили, что прошло полчаса?

– Ну… это так – приблизительно…

– Нечего тогда и путать людей! Приблизительно…

– Увы, Федор Фомич, придется прервать нашу приватную беседу, – Марковский возвысил голос. – Товарищи! Обращаюсь ко всем. Толку не будет, если мы не прекратим спорить и ругаться. И для начала, чтобы уяснить обстановку, попрошу ответить на некоторые мои вопросы…

– Кто бы ответил на мои!

– Мальчики! – тоненько проскулил женский голос. – Включите же наконец свет!

– Мда… Так у нас порядка не выйдет, – Марковский гулко прокашлялся. – Итак, спрашиваю. Есть ли в ресторане кто-нибудь, кто в состоянии еще видеть? Пусть самое слабое свечение, какие-нибудь контуры и тому подобное?

Немедленно вспыхнула разноголосица. В сущности говорили одно и то же, но отчего-то старались перекричать друг друга. Ниночка и Аллочка продолжали плакать, где-то под ногами с медным звоном перекатывались бутылки.

– Делаю вывод, – выкрикнул Марковский, – что все мы в одинаковом положении.

– Я же говорю, надо вызывать бригадира!

– Причем тут бригадир? Чем он нам поможет?

Федор Фомич по-ученически поднял руку и, встав, добавил от себя.

– Меня тревожит не темнота, а ее физическая первопричина. Кто-то зажигал спички, я высекал искры из зажигалки. Результат более чем подозрительный…

– Стало быть, электричество тут ни причем! Я и сам чувствовал пламя от свечки, чуть даже не подпалил брюки.

– И кроме того напоминаю: таких тоннелей здесь не водится.

– Кстати, почему вы так уверены в этом? В сталинские времена, я читал, строили секретные дороги. Скажем, в той же Москве прямо от Кремля и до Лондона, чтоб с Черчилем во время войны якшаться…