– Сто рупий! – прорычал Панкратило. – Или будешь бит!

– Яволь, пан Панкратило. Если вы страждете и желаете…

Неловко подпрыгивая на коротеньких ножках, Громбальд присоединился к хозяину. Держа Регину за плечи, Александр попятился. На пистолетик, очутившийся в ее руке, он взглянул, как на детскую погремушку.

– Это бесполезно, Регина. Совершенно бесполезно…

Они увидели, как на четвереньках Громбальд настиг корейца и, обхватив за туловище, с воплем покатился с ним по траве. Расстреляв патроны, Маципура с руганью швырнул револьвер в огненное чудовище. Панкратило с хохотом поймал оружие, лязгнув зубами, отхватил ствол.

– Что ж, пора заняться и вами!

Он уже шагнул было вперед, когда неожиданно что-то произошло. Остановившись, пан кандидат вскинул голову. Пламя с шипением сползло на землю и исчезло. Панкратило вновь стал самим собой.

– Зинка! Ты слышишь?

Только сейчас они разобрали, что где-то неподалеку идет яростная стрельба. Изрядно поцарапанный Зиновий уже ковылял к хозяину.

– Я же говорил вам! Это Мамонт! Наверняка, он уже там. Возле гостиницы.

– Как возле гостиницы?! – в голосе Панкратило прозвучал неприкрытый страх.

– Но я же сразу говорил! – Громбальд тоже чуть не плакал. От отчаяния он гнул пальцы и, кажется, ломал их один за другим. – Я же миллион раз предупреждал! Не надо было драться. Так разве ж вы послушаетесь! Лишь бы за меч подержаться!..

Схватив себя за волосы, Панкратило протяжно взвыл. Лицо его было перекошено от ужаса. Взмахнув рукой, он уцепил Громбальда за ворот. Над головами людей зашипело, заискрило разрядами. Сумрачный вихрь, налетел на двух кудесников, закрутил в пыльном смерче.

Несколько позже Маципура утверждал, что Панкратило с Зиновием вознеслись к небу. Александру показалось, что магов поглотила земля.

Здание гостиницы нависло над ними мрачной махиной. От него веяло холодом и грозовой готовностью. Разобраться в этом странном ощущении Мамонт был не в состоянии, но в одном он не сомневался: каменная громада чувствовала их враждебную близость и, как боксер, застывший в углу ринга, собиралась с силами для отпора. Злые флюиды покалывали затылок, заставляли сердце биться с перебоями, и ни сигара, которую он тискал зубами, ни усмешка, предназначенная для подчиненных, не смягчала их действия. Группа бойцов, столпившихся возле машин, тоже не казалась уже грозной и впечатляющей. Совсем некстати вспомнилось ехидство Регины и беспокойство Лесника. Может быть, в чем-то он ошибся?… Мамонт поежился. Ведь они боялись этого места! Как пить дать, боялись…

Ощущение налетело, как ветер, и тут же в голове явственно всплыло:

– Черта-с два! – посерев от страха, Мамонт передернул затвор автомата. Он проделывал это уже в третий раз, и третий патрон, со звоном высвободившись из неволи, поблескивая, покатился по тротуару. Помощники, стоявшие справа и слева, настороженно переглянулись. Поведение босса их пугало.

Голос звучал монотонно, скрипучим гулом заполняя череп. Это не было приказом, это не было просьбой. В мысленной фразе слышались безразличие и усталость. Пьеса, которую разыгрывали ОНИ, не предусматривала зрителей. Голос, который он слышал и не слышали его гаврики, вполне мог принадлежать говорящему роботу. Их не пытались уговаривать. Их попросту предупреждали.

– Нет! – разом решившись, Мамонт вскинул автомат и надавил спуск. Грохот взорвал полуденный покой площади. Редкие прохожие шарахнулись в боковые улочки, троллейбус, тормозивший на углу, так и не затормозил, с гудением помчавшись прочь. Теперь уже палила вся команда. Автоматическое оружие с блеском исполняло хоровую программу. Гильзы градом летели под ноги, одно за другим окна в гостиничном здании раскалывались вдребезги. Подобной канонады в городе, должно быть, не слышали со времен Великой Отечественной. Сотни пуль впивались в плоть здания, но крови не было. Вместо нее ручьями осыпалось дробленое стекло, стены покрывались дырами и трещинами, всплескивая дымным измельченным мрамором.

Появление на крыльце гостиницы бородатого человека картины не изменило. Мамонт отчетливо видел, как свинцовые потоки крошат ступени под его ногами, дверь за спиной незнакомца раскачивалась, прошиваемая насквозь. Это казалось страшным и необъяснимым. Вышедший из гостиницы человек стоял несокрушимо, совершенно недосягаемый для снующей вокруг смерти. Выглядел он скорее озабоченным, нежели встревоженным, и у Мамонта мало-помалу крепла догадка, что голос, слышимый им, принадлежал не роботу, а этому насупленному бородачу.

Огонь постепенно затихал. Сам собой. У кого-то кончились патроны, некоторых доконало нервное напряжение. Вблизи странного бородача тем временем возникла пара силуэтов: усач в широкополой шляпе и коротышка, которого Мамонт видел совсем недавно на дороге. Понурясь, они стояли перед бородачом, и маленький человечек, переминаясь на недоразвитых ножках, что-то быстро говорил.

Патрон в автомате Мамонта перекосило, и он вдруг с ужасом понял, что больше никто не стреляет. Тишина обрушилась девятым валом, самым мощным, самым безжалостным. Стоило ему прокатиться над головами, как до людей донеслась визгливая речь коротышки.

– …разве же, это нравы? Это черт-те что! Слово чести! – так и передайте благородной ассамблее – меня били по лицу и обзывали клоуном. Я стоял грудью, настаивал, но разве можно отстоять заветы, когда перед носом покачиваются ПТУРСы? Не менее дюжины тяжелых устрашающих стволов! Ей богу, не сойти мне с этого места, мы делали все, что могли!..

– А могли мы немногое, – робко вставил Панкратило.

– Скройтесь с глаз моих, – тускло проговорил бородач. На коротышку с усачом он даже не смотрел. – И не вздумайте на глаза показываться кому-нибудь из магов.

– Одну минуту, ваше сиятельство! Одну крохотную секунду! Позвольте оправдаться! Так сказать, слово для защиты… Взгляните на нас! Пан Панкратило напоминает дуршлаг, я похудел. Семь с половиной кило, почти девятнадцать фунтов!..

– Все! – бородач поднял руку, и усач с коротышкой пропали. Так же, как и появились. Громко икая, Мамонт попятился. За его спиной хлопнула дверца, другая, взревел чей-то мотор. Бросая оружие, гаврики торопились к машинам. Никто из них не кричал, бегство происходило молча. Странный человек на пороге гостиницы чуть повернул голову и устремил взор прямо на Мамонта.

«УБИРАЙСЯ ЖЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!» Голос прогремел разорвавшейся бомбой. Небо стало огненно-розовым, резкая боль штыком пронзила голову и позвоночник. Откуда-то издалека до Мамонта дошла мысль, что ни ног, ни рук он больше не чувствует. Земля, качнувшись, помчалась навстречу, залитым в асфальт кулаком ударила по лицу. Разбитые зубы, солоноватая кровь на языке и губах… Это он еще чувствовал, а больше ничего. Кажется кто-то тащил его к машине, с кряхтением усаживал на меховые подушки, но до сознания его уже мало что доходило.

– Босс, очнитесь же! Что с вами? Вы ранены?…

«Ранен… Действительно ранен. У меня нет ни рук, ни ног… – Мамонт криво улыбнулся. Одной половинкой рта. – Мое тело мне больше не принадлежит. Его отнял бородач. Там возле гостиницы…»