Морган и Дункан, поклонившись, последовали за процессией. На город опускалась ночь.

В Рильском ущелье было уже темно, когда Дерри и его конвоиры наконец достигли Кардосы. Дерри привязали к седлу — как багажный тюк, и он был уверен, что это сделали, чтобы еще сильнее унизить его. Полпути, пока ехали в гору, его голова свешивалась со спины лошади, ему было холодно, он весь промок. Всякий раз, когда переходили вброд реку, его голова оказывалась под водой. Руки, связанные поводьями, затекли и опухли, ноги превратились в ледышки.

Но людей, сопровождавших его, это ничуть не беспокоило. Лишь когда они остановились в маленьком темном дворе, веревки, связывавшие Дерри, перерезали, и он свалился с седла. Его раненое плечо сильно болело, и он чуть не потерял сознание от боли. Дерри едва стоял на ногах и был почти рад, что стражники поддерживают его с двух сторон.

Дерри попытался осмотреться, надеясь, что это поможет ему забыть о боли. Они находились в Эсгаир Ду — неприступной черной крепости, преграждавшей дорогу в Кардосу. Дерри видел только огромный крепостной вал, но больше ничего разглядеть ему не удалось, так как двое солдат в белых фурстанских мундирах подошли и взяли его у конвойных — прикосновение их грубых пальцев опять доставило ему жуткую боль.

Он старался запомнить дорогу — бесчисленные переходы и повороты, по которым его вели, но ноги плохо повиновались ему, боль была слишком сильной, а дорога слишком запутанной, и он почти ничего не запомнил. Они дошли до обитой железом двери, один солдат втолкнул его в комнату, другой запер дверь ключом. Вспомнить, как он добрался от двери до кресла и опустился в него, Дерри потом тоже не мог.

Конвойные привязали его руки к ручкам кресла и ушли. Постепенно боль ослабела, и Дерри открыл глаза, заставляя себя осмотреть комнату.

Это была одна из отборных темниц в Эсгаир Ду. При свете факелов он разглядел, что пол покрыт соломой. Стены не были сырыми, это его весьма удивило и обрадовало — он почему-то больше всего боялся сырости тюремных стен.

И все-таки его окружали стены темницы, и в них там и сям были вставлены железные кольца, а на кольцах — цепи и другие приспособления, о предназначении которых он предпочитал не думать. Еще он разглядел какой-то обитый кожей сундук, производивший довольно зловещее впечатление: было совершенно неясно, зачем он здесь. На сундуке поблескивал какой-то металлический значок, бросавшийся в глаза на гладкой черной коже. Но свет был слишком тусклым, а сундук находился слишком далеко, Дерри так ничего и не разобрал, однако понял, что сундук находится здесь не случайно и что ему совсем не хочется встречаться с его владельцем. Оторвав от него глаза, он продолжил осмотр комнаты.

Вдруг он понял, что здесь есть окно, почти незаметное в сумеречном свете. Дерри присмотрелся: узкое и высокое, несколько футов в глубину и не больше десяти дюймов в ширину, окно было зарешечено; даже если бы он мог подойти к нему, через эту узкую щелочку ему ничего бы не удалось разглядеть. Кроме того, он, пожалуй, даже не смог бы дотянуться до окна — на гладко обтесанных камнях стены не было ни единой выщербинки.

Дерри еще раз окинул взглядом темницу и вздохнул. Да, отсюда не уйти. Все это навевало мысли о самоубийстве — но он понимал, что мертвым не принесет уж совсем никакой пользы.

А если будет жив — может быть, сумеет уйти или хотя бы передать Моргану, пока не поздно, то, что ему довелось узнать.

А что он скажет герцогу Аларику, если успеет? Дерри задумался. Что ж, хорошо, пока у него не сняли с шеи медальон святого Камбера, еще есть возможность связаться с Морганом и сообщить все самое важное.

Он рассчитал в уме, когда герцог ожидает связи с ним, осознавая, что может случиться, если он будет небрежен. Он должен был это сделать — должен, хотя не представлял, как это ему удастся в его нынешнем состоянии.

Глубоко вздохнув и помолившись, чтобы ему было даровано время сделать то, что он должен, Дерри попытался принять более удобную позу и сосредоточиться на медальоне. Морган говорил ему, что нужно взять медальон в руки, но сейчас это было, разумеется, невозможно, и он надеялся, что хотя бы прикосновение медальона к коже груди как-нибудь поможет ему.

Вот он. Дерри почувствовал медальон чуть левее середины груди. Только бы получилось...

Дерри закрыл глаза, попытался представить себе медальон, вообразить, что он у него в правой руке. В его мыслях возникли слова заклинаний, которым учил его Морган. Он ощутил, как в его пустой ладони словно бы ожило воспоминание о медальоне Камбера, и стал погружаться в забытье; его тело ощутило приятную прохладу — это были первые признаки транса. И вдруг Дерри с ужасом услышал скрип дверных петель и шаги. За спиной у него появился кто-то с факелом, и он с трудом удержался, чтобы не повернуть голову и не посмотреть, кто там.

— Хорошо, я позабочусь об этом,— сказал холодный, учтивый голос.— Диган, у вас еще что-нибудь?

— Только депеша от герцога Лионеля, государь,— подобострастно ответил второй голос.

Дерри услышал хруст разламываемой печати и шелест пергамента. Он ощутил холодок в желудке, услышав эти слова,— потому что только одного человека могли звать в Эсгаир Ду «государь». Не успел он осознать этот печальный факт, как в темницу вошел кто-то еще и на стену легла огромная устрашающая тень. Сердце Дерри оборвалось. Он понимал, что размеры тени не соответствуют настоящему росту ее владельца, и все-таки его охватил дикий ужас. Каждым уголком своего сознания Дерри знал и то, что один из этих людей — Венцит Торентский, а это значит, что теперь с Морганом не связаться.

— Я разберусь с этим, Диган. Оставьте нас,— произнес ровный голос.

Судя по звуку, пергамент сложили, потом кто-то, поскрипывая кожей ремней, направился к двери. Дверь со щелчком закрылась, свет факела сдвинулся влево, но приближались к Дерри с правой стороны.

Мягкий звук шагов по соломе отзывался в голове Дерри, как бой сотен колоколов.

ИБО СКОРБЬ БЛИЗКА, А СООБЩНИКА НЕТ»[32]

Церемония возвращения в лоно Церкви двоих заблудших Дерини в соборе Святого Сенона в Дхассе была в самом разгаре. После того как вся процессия, состоящая из восьми епископов и бессчетного числа священников, монахов и служек, вошла в собор, Морган и Дункан торжественно предстали перед Кардиелем и публично заявили о своем покаянии. Затем оба они преклонили колени на первой ступени алтаря, слушая, как Кардиель, Арилан и другие читают традиционные слова, которые обычно произносятся в подобном случае.

Настал опасный момент, требующий большого внимания, так как им обоим следовало вовремя отзываться на замысловатые слова литургии, которые то говорились, то пелись. Наконец началась часть службы, когда обоим кающимся почти не нужно было ничего делать и говорить. Они избегали смотреть друг на друга; радом с каждым из них стояло по два монаха, в сопровождении которых они и поднялись на широкое возвышение перед самым алтарем. Там они пали ниц и должны были лежать распростертыми на ковре, пока продолжалась эта часть церемонии.

— Благослови, Господи, раба Твоего,— говорил Кардиель,— да не забудется благостыня Господня: злозаконие твое простившего, прегрешения твои искупившего...

Пока епископ бубнил, Морган пошевелился, повернул голову, лежащую на сложенных вместе ладонях, и немного переместил руку, на которой был перстень, так, чтобы увидеть грифона. Сейчас, пока епископы поглощены службой, у него было время попробовать связаться с Дерри, только быстро. Если у Дерри все в порядке и он выйдет на связь, то можно хотя бы назначить другое время для контакта. Позже вечером обстоятельства будут более благоприятны для этого.

Он приоткрыл глаза и увидел, что Дункан наблюдает за ним и что никто, кажется, не обращает на них внимания. У него было пять минут в запасе, и Морган рассчитывал, что этого достаточно.