Пока я была погружена в воспоминания, рыдания Фели утихли, и она угрюмо уставилась в окно.

— Кто жертва? — спросила я, пытаясь подбодрить ее.

— Жертва?

— Ну ты знаешь, бедолага, которого ты собираешься отвести к алтарю.

— О, — сказала она, встряхивая волосами, и выболтала ответ с удивительно минимальным подбадриванием с моей стороны. — Нед Кроппер. Я думала, ты уже слышала это у замочной скважины.

— Нед? Ты же его презираешь.

— С чего ты взяла? Нед собирается однажды стать владельцем «Тринадцати селезней». Он хочет купить гостиницу у Тулли Стокера и перестроить ее целиком: эстрадные оркестры, дартс на террасе, боулинг на лужайке… вдохнуть свежий воздух в это дышащее на ладан место… принести в него двадцатый век. Он собирается стать миллионером. Ты только подожди и увидишь.

— Ты меня дуришь, — сказала я.

— Ну что ж, ладно. Если ты так хочешь знать, это Карл. Он умолял отца разрешить мне стать миссис Пендракой, и отец согласился — главным образом потому, что верит, что Карл происходит из рода короля Артура. Наследник с таким происхождением — бриллиант в короне отца.

— Что за дерьмо, — сказала я. — Ты меня за нос водишь.

— Мы будем жить в Америке, — продолжала Фели. — В Сент-Луисе, штат Миссури. Карл собирается сводить меня на матч, посмотреть, как Стэн Мьюжел выбьет дух из «Кардиналов». Это бейсбольная команда.

— На самом деле я надеялась, что это будет сержант Грейвс, — сказала я. — Я даже не знаю его имени.

— Жаль, — произнесла Фели, мечтательно разглядывая свои ногти. — Но с какой радости мне выходить замуж за полицейского? Я даже помыслить не могу о том, чтобы жить с человеком, который приходит домой каждый вечер после убийства.

Похоже, Фели неплохо справляется со смертью мистера Колликута. Вероятно, в ней все-таки есть хоть капля крови де Люсов.

— Это Дитер, — сказала я. — Это он подарил тебе кольцо дружбы на рождество.

— Дитер? Ему нечего предложить, кроме любви.

Когда она дотронулась до кольца, я в первый раз заметила, что она носит его на среднем пальце левой руки. И при упоминании имени Дитера она не смогла сдержать улыбку.

— Точно! — боюсь, я завопила. — Это Дитер!

— Мы начнем все сначала, — сказала Фели, и ее лицо стало таким нежным, каким я его никогда не видела. — Дитер выучится на школьного учителя. Я буду преподавать фортепиано, и мы будем счастливы вдвоем, как голубки.

Я не могла не пожать сама себе руку. Яру! — воскликнула мысленно я.

— Кстати, где Дитер? — поинтересовалась я. — Я его давненько не видела.

— Он поехал в Лондон сдавать экзамен. Это отец устроил. Если ты проболтаешься хоть словом, я тебя убью.

Что-то в ее голосе сказало мне, что она сдержит слово.

— Я нема как могила, — сказала я, тоже собираясь сдержать слово.

— Год мы будем помолвлены, пока мне не исполнится девятнадцать, — продолжила Фели, — просто чтобы сделать приятное отцу. А потом — коттедж, лютики и место, где можно будет при желании хоть на голове ходить.

Фели в жизни своей ни разу не ходила на голове, но я поняла, что она имеет в виду.

— Я буду скучать по тебе, Фели, — медленно сказала я, осознавая, что вложила душу в эти слова.

— О, как же это трогательно, — отозвалась она. — Ты справишься.

Когда я немного не в духе, я размышляю о цианистом калии, ведь его цвет так чудесно соответствует моему настроению. Так приятно думать, что растение маниока, растущее в Бразилии, содержит огромное количество этого вещества в своих тридцатифунтовых корнях. Но, к сожалению, все оно вымывается до того, как растение используют для приготовления нашей повседневной тапиоки.[17]

Хотя мне потребовался целый час, чтобы признаться в этом самой себе, слова Фели задели меня за живое. Вместо того чтобы поразмышлять об этом, я достала с полки бутылочку с цианистым калием.

Дождь за окном прекратился, и в окно лился столб теплого света, заставляя голубые кристаллы ярко сверкать под лучами солнца.

Следующим ингредиентом был стрихнин, по случайному совпадению, получаемый из другого южноамериканского растения, из которого также делают кураре — еще один яд.

Я уже упоминала о моей страсти к ядам и особенной нежности к цианистому калию. Но, если быть совершенно честной, я должна признать, что испытываю также слабость к стрихнину — не за то, чем он является, а за то, чем он может стать. Например, в присутствии образующегося кислорода эти довольно заурядные белые кристаллы сначала приобретают глубокий синий цвет, а затем поочередно становятся пурпурными, фиолетовыми, алыми, оранжевыми и желтыми.

Идеальная радуга уничтожения!

Я аккуратно поставила стрихнин рядом с цианистым калием.

Следом шел мышьяк: в виде порошка он выглядел довольно скучным рядом со своими братьями — больше всего напоминая пекарский порошок.

В виде оксида мышьяк растворяется в воде, но не в спирте или эфире. Цианид растворяется в щелоке и в разведенной соляной кислоте, но не в спирте. Стрихнин растворяется в воде, этиловом спирте, хлороформе, но не в эфире. Это все равно что старая задачка про волка, козу и капусту. Чтобы проявить их суть, каждый яд нужно держать в отдельной емкости.

Открыв окна для вентиляции, я уселась ждать час, пока все три раствора дойдут до кондиции.

— Цианистый калий… стрихнин… мышьяк… — я громко произнесла их названия. Вот что я называю моими «успокоительными химикалиями».

Разумеется, я не первая придумала соединять несколько ядов в единый губительный напиток. В XVII веке в Италии Джулия Тофана сделала бизнес на продаже «аквы тофаны» — раствора, содержащего помимо прочих ингредиентов мышьяк, свинец, белладонну и свиной жир, — более чем шестистам женщинам, желающим, чтобы их брак химически растворился. Говорили, что это вещество было прозрачно, как вода, и аббат Гальяни утверждал, что в Неаполе не найти женщины, которая не держала бы секретный флакончик среди своих духов.

Говорили также, что жертвами сего напитка стали два римских папы.

Как же я обожаю историю!

Наконец мои мензурки были готовы, и я радостно замурлыкала, смешивая растворы и фильтруя их в приготовленную бутылочку.

Я взмахнула рукой над дымящейся смесью.

— Нарекаю тебя «аква флавия»! — провозгласила я.

Ручкой дядюшки Тара со стальным пером я написала свежепридуманное название на этикетке и приклеила ее к бутылочке.

— «Ак-ва фла-ви-я», — громко произнесла я, смакуя каждый слог. Звучит прекрасно.

Я создала яд, который в достаточных количествах может убить слона. Что он может сотворить с нахальной сестрой, жутко представить.

Один из аспектов ядов, на который зачастую не обращают внимание, — это удовольствие, когда тайно злорадствуешь, представляя, как используешь его.

К тому же какой-то мудрец сказал, что месть лучше подавать холодной. Причина этого в том, конечно же, что, пока ты с ликованием предвкушаешь это событие, у жертвы есть предостаточно времени беспокоиться, когда, как и где ты нанесешь удар.

Например, можно представить себе выражение лица жертвы, когда она понимает, что то, что она потягивает из симпатичного стаканчика, — не просто апельсиновый сок.

Я решила подождать.

«Глэдис» терпеливо ждала там, где я ее оставила, свежевычищенная ливрея красиво блестела в утреннем свете, льющемся в окна моей спальни.

— Изыди! — воскликнула я. Это устаревшее слово я узнала от Даффи в один из наших обязательных культурных вечеров, когда она читала вслух «Ламмермурскую невесту». — Мы обе изыдем! — пояснила я, хотя на самом деле в этом не было необходимости.

Я вскочила в седло, оттолкнулась и выкатилась из спальни, покачиваясь, проехала по коридору, сделала резкий поворот налево и через несколько секунд остановилась наверху восточной лестницы.

С высоты велосипеда ступеньки кажутся круче, чем на самом деле. Далеко внизу в вестибюле черные и белые плитки напоминали зимние поля, видимые с горной высоты. Я крепко схватилась за тормоз и двинулась вниз под опасным углом.