— Да. Раз уж ты так говоришь, то да.

— Я думала об этом. Это напечатано на вашей визитке: исследования.

— Очень проницательно с твоей стороны.

— Пожалуйста, не нужно снисходительности, мистер Сауэрби. Я не ребенок. Ну, на самом деле, строго говоря и в глазах закона, предполагаю, я ребенок, но тем не менее ненавижу, когда со мной так обращаются.

— Я брошусь ниц перед тобой и буду проливать горячие слезы на ковер, — с ухмылкой сказал он, размахивая руками, как сумасшедший.

Я промаршировала к выходу.

— Флавия, погоди.

Я остановилась.

— Извини. Трудно перестать валять дурака за одну минуту. Это все равно как съехать на мотоцикле с дороги в поле: нужно несколько ярдов, чтобы остановиться.

— Может быть, нам лучше выйти наружу, — сказала я, — пока мисс Танти не спустилась и не обнаружила, как вы копаетесь в ее вещах?

— Боже мой! — воскликнул он. — Ты хочешь сказать, она дома?

— Наверху, — ответила я, указав подбородком.

— Тогда exeunt omnes,[42] — прошептал он, прижимая длинный палец к губам, и зашагал к дверям, преувеличенно высоко поднимая ноги, словно замаскированный взломщик в пантомиме.

— Вы и правда глупы, — сказала ему я. — Лучше бы вам прекратить это дело.

Мы стояли на берегу реки в конце Кейтер-стрит, подальше от ушей мисс Танти. Дошли туда мы в полном молчании.

Теперь единственными звуками были шум текущей реки и приглушенное кряканье парочки уток, плавающих кругами по течению.

— Извини, — повторил он. — От старых привычек не так легко отделаться.

— Это часть вашего прикрытия? — спросила я. — Валять дурака?

Я слышала, как термин «прикрытие» использовался в детективных передачах Филипа Оделла на «Би-би-си». В «Деле любопытной королевы», если я правильно припоминаю. Это означает притворяться кем-то другим. Кем-то, кем ты не являешься.

Крайне редко мне подворачивалась возможность использовать этот прием самой, поскольку почти все в Бишоп-Лейси прекрасно знали Флавию де Люс. Только когда я оказывалась на безопасном расстоянии от дома, я могла надеть маску другого человека.

— Пожалуй, да, — сказал Адам, покрутив себя за нос. — Вот. Я это выключил. Теперь я снова я.

Его ухмылка исчезла, и я ему поверила.

— Мисс Танти считает, что мы должны объединить усилия, — сказала я. — Сформировать что-то вроде детективного клуба.

— Делиться информацией? — уточнил Адам.

— Да, полагаю, она хочет именно этого.

— Я не был в курсе ее расследовательских устремлений, — сказал он. — Хотя, вероятно, следовало бы. И это значит, конечно, что ее вчерашнее отвратительное представление в церкви было чистой воды притворством. Равно и как широко разрекламированный нервный срыв сегодня утром. Ты очень ловко разгадала ее маневр, молодец.

— Я тут ни при чем. Она сама созналась.

— Но почему? Это же бессмысленно. Зачем предпринимать столько усилий, чтобы потом проболтаться, причем по собственной инициативе?

Сейчас он разговаривал со мной, как со взрослой, и надо сказать, мне это пришлось по вкусу.

— Может быть только одна причина, — сказала я, делая ему ответную любезность. — Она хочет сделать меня своим союзником.

Адам на миг прикрыл глаза и затем произнес:

— Думаю, скорее всего, ты права. Готова вступить в игру?

До этого момента мое согласие обычно подтверждалось кивком, но не в этот раз.

— Да, — сказала я.

— Хорошо, — ответил он. — Я тоже.

Он протянул руку, и я просто пожала ее, чтобы не говорил лишних слов.

— Теперь, когда мы партнеры, так сказать, есть кое-что, что тебе следует узнать. Но сначала ты должна торжественно пообещать мне, что не скажешь никому ни слова.

— Торжественно клянусь, — ответила я. Где-то я уже слышала это выражение, и мне показалось, что оно прекрасно подходит для этой ситуации.

— Еще я хочу, чтобы ты пообещала, что не станешь рыскать по церкви, по крайней мере в одиночестве. Если тебе покажется, что тебе зачем-то туда надо, дай мне знать, и я пойду с тобой.

— Но почему?

Не имею ни малейшего желания позволить верховодить мной человеку, годящемуся мне в отцы.

— Ты когда-нибудь слышала о «Сердце Люцифера»?

— Разумеется, слышала, — ответила я. — Нам рассказывали в воскресной школе. Это легенда.

— Что ты помнишь?

— Говорится, что после распятия Господа нашего, — начала я, повторяя почти слово в слово рассказ мисс Лавинии Паддок, проливавшийся в наши детские уши, — Иосиф Аримафейский доставил в Британию Святой Грааль — сосуд, содержавший кровь Христа. Когда Иосиф сложил свой посох в аббатстве Гластонбери, тот пустил корни, и вырос куст, подобный которому никогда прежде не видели. Это был знаменитый терновый куст Гластонбери, и из его ветки для нашего дорогого святого Танкреда вырезали епископский посох, или посох пастыря, куда вделали драгоценный камень под названием «Сердце Люцифера», который, как утверждали, упал с неба, и некоторые считали, что это и есть Грааль. — И я добавила: — Звучит запутанно.

— Отлично, — сказал Адам. — Ты можешь видеть верхушку его посоха, высеченную рядом с его лицом.

— Которое кровоточит, — с энтузиазмом добавила я.

— Ты подтвердила это в лаборатории? — поинтересовался Адам.

— Я собиралась, но мне помешали. Я видела, вы пробовали это вещество в церкви. Что вы думаете?

— Я подожду твоего химического анализа. А потом мы посмотрим, совпадут ли результаты в твоих мензурках с моими вкусовыми рецепторами.

— Что вы хотели мне сказать? — спросила я. — О чем я должна знать?

Лицо Адама стало неожиданно серьезным.

— В последние дни войны человек по имени Джереми Поул, с которым я был знаком в университете, проводил исследования в Национальном архиве и совершил поразительное открытие. Изучая кипы довольно скучных хартий, он наткнулся на маленькую книжечку, которая когда-то хранилась в библиотеке или скрипториуме аббатства Гластонбери, разграбленного — нет другого слова, чтобы описать произошедшее, — Генрихом Восьмым в тысяча пятьсот тридцать девятом году, несмотря на то, что бенедиктинские монахи, как говорили, были в хороших отношениях с королевской семьей. Полагаю, это доказывает тот факт, что королевская семья не была в хороших отношениях с бенедиктинцами. Вестминстерское аббатство, как ты помнишь, началось как монастырь бенедиктинцев.

Их библиотеки славились редкими и уникальными документами; а в Гластонбери хранилось большое количество свидетельств о ранней истории Англии.

На самом деле я ничего не помнила. Эту часть истории я никогда не знала, но мне понравилось, как Адам делает вид, что я в курсе. Он явно прогрессирует с каждой минутой.

— В открытии Поула была некая странность; хотя старинная переплетенная в кожу книжица была засунута среди множества заплесневелых судебных свитков из сыромятной кожи, ни над ней, ни под ней не было никаких указателей или отметок.

— Ее поставили туда недавно, — сказала я.

— Отлично. К такому выводу пришел и Поул.

— Кто-то ее там спрятал.

— Пять баллов, Флавия, — сказал Адам. — Отличная работа.

Я с трудом сдержалась, чтобы не отмахнуться.

— Пролистав ее, он пришел к выводу, что это хозяйственная книга, написанная по-латыни, и что ее вел келарь аббатства Гластонбери, некий Ральф: расходы и прочее, и тому подобное. Ничего особенно любопытного. Несколько заметок там и сям о происходящих в аббатстве событиях: ужасных бурях, смертях и засухах. Не хроника как таковая, а скорее дневник занятого человека, в первую очередь обеспокоенного кладовой, пчелами и состоянием огорода с травами, и именно поэтому Поул обратил на него мое внимание.

Как это бывает со многими монастырскими документами, книга была испещрена заметками на полях — теперь мы именуем их сносками; короткими записями на разные темы, например: «не забыть яйца», «медовуха для живота отца-настоятеля» (медовуха — это приправленный специями медовый напиток, ферментированный результат пчеловодства, модный в монастырях, что-то вроде современного пива «Гиннесс»).