Повсюду. Кровь.

Вот что связывает нас воедино, Даффи, Фели, отца и меня.

В этот момент я точно знала, что мы — одно целое. Несмотря на дурацкие сказки, которыми изводили меня сестры, моя кровь сейчас кричала мне, что мы — одно целое, и никто не разлучит нас.

Самый счастливый и при этом самый печальный момент в моей жизни.

Мы простояли целую вечность, Даффи и я, обнимая друг друга, не желая разлучаться и не глядя друг на друга. В моменты вроде этих лучше уткнуться лицами друг другу в плечи.

А потом, невероятно, я обнаружила, как говорю:

— Успокойся, успокойся, — и похлопываю ее по спине.

Мы могли бы рассмеяться в ответ на это, но нет. Наконец Даффи в соплях отодвинулась от меня и пошла к двери. Наши глаза так и не встретились.

Все возвращалось на круги своя.

Спускаясь по восточной лестнице, я чувствовала себя странно. Что со мной происходит?

С одной стороны, что-то заставило меня последовать за Даффи, когда она вышла из комнаты: какая-то потребность продолжить контакт, который только что между нами был. С другой стороны, мне хотелось ее убить.

Из моих двух сестер Даффи я боялась больше всего. Думаю, это из-за ее склонности к молчанию. Чаще всего она сидела, свернувшись калачиком, с книгой — сама по себе довольно приятная картина, но эта ее манера сворачиваться в клубок напоминала змеиную.

Никогда не знаешь, когда она бросится на тебя, а когда она это делала, ее слова действовали, словно яд.

Я остановилась на лестничном пролете поразмыслить.

Меня разрывало на части: с одной стороны, изнутри рвалась какая-то полусонная благодарность, а с другой стороны, снаружи на меня давила невероятная тяжесть сложившейся ситуации.

Взорвусь я, или меня расплющит?

Я продолжила в каком-то полусне спускаться по лестнице, потом, сама того не осознавая, прошла на кухню.

Миссис Мюллет, по локти в пене, мыла гору посуды.

— Что с тобой, дорогуша? — спросила она, вытирая руки и поворачиваясь ко мне. — У тебя такой вид, будто ты увидела привидение.

Может, так и было.

Может, я видела призрак того, какой могла бы быть жизнь нашей семьи, если бы мы не были тем, кто мы есть.

Это все так чертовски запутанно.

Миссис Мюллет сделала то, что она не делала с тех пор, как я была совсем маленькой девочкой. Она встала на колени, положила мне руки на плечи и заглянула в мое лицо.

— Скажи мне, в чем дело, — мягко произнесла она, убирая волосы с моих глаз. — Расскажи все миссис М.

Полагаю, я могла бы это сделать, но не стала.

— Думаю, это просто мысли о том, что Фели выйдет замуж и переедет, — сказала я, и моя нижняя губа задрожала. — Я буду скучать по ней.

Почему, подумала я, произнося эти слова, проще всего лгать там, где в деле замешаны чувства?

Эта мысль первый раз пришла мне в голову, и она меня испугала. Что ты делаешь, когда твой разум извергает вопросы, на которые ты не знаешь ответы? Вопросы, которые ты даже не понимаешь?

— Мы все будем скучать по ней, дорогушенька, — сказала миссис Мюллет. — Этому дому будет не хватать ее прекрасной музыки.

И тут я не выдержала. Я разрыдалась.

Почему?

Трудно объяснить. Отчасти при мысли о том, что миссис Мюллет будет скучать по Людвигу ван Бетховену и Иоганну Себастьяну Баху; что ей будет не хватать Франца Шуберта, Доменико Скарлатти и Пьетро Доменико Парадизи и сотен других, населявших стены Букшоу всю мою жизнь.

Каким пустым станет это место. Каким кровавым и ужасно пустым.

Миссис Мюллет утерла мои глаза передником.

— Тихо, тихо, дорогуша, — сказала она, в точности как я Даффи перед этим. — В духовке вот-вот испекутся лепешки. Чтобы осушить слезы, нет ничего лучше лепешек.

Я улыбнулась при этой мысли, но лишь чуть-чуть.

— Садись за стол, и я поставлю чайник, — продолжила она. — Чашечка хорошего чаю полезна для горла, как сказал епископ хористке. Ой! Прости, дорогуша! Я не должна была такое говорить. Одна из тех шуточек, что Альф подцепил во время полковых обедов. Не знаю, что на меня нашло.

О чем она говорит? В ее словах не было совершенно ничего смешного. На самом деле они вообще не имели смысла.

Тем не менее они напомнили мне кое о ком: о епископе.

А епископ напомнил мне о канцлере.

— Вы что-нибудь знаете о члене городского магистрата Ридли-Смите? — Я поймала себя на том, что задаю вопрос.

— Только то, что он ненормальный, — ответила она. — Эти Ридли-Смиты вообще странные. Не все в порядке у них с головой.

— Я слышала об одном, который был сделан из стекла, — добавила я, — и еще об одной, которая держала домашнего крокодила, съевшего ее горничную.

Миссис Мюллет фыркнула.

— Они с ним ни в какое сравнение не идут, — сказала она. — Он очень плохой, член он городского магистрата или нет. Держись от него подальше.

— Но Харриет часто навещала Богмор-холл, — заметила я.

Миссис Мюллет остановилась на полпути к плите «Ага», и чайник замер в ее руке.

— Где вы это услышали, мисс?

В комнате внезапно похолодело, как бывает, когда заходишь слишком далеко.

— О, не знаю, — небрежно ответила я. — Должно быть, Даффи или Фели говорили.

— Мисс Дафна и мисс Офелия ничего не знают об этом. Это был наш с мисс Харриет секрет. Даже полковник не знал. Я, помнится, собирала корзину с продуктами, а она относила.

— Джослину Ридли-Смиту? — переспросила я.

— Теперь послушай-ка меня, мисс Всезнайка. Не смей упоминать это имя в этом доме. Подумают, что это моя вина, и меня уволят за болтовню. Теперь иди и выбрось Ридли-Смитов из головы.

— Вы думаете, это грех, что Харриет подружилась с Джослином?

— Вопрос не в том, что думаю я. Это не мое дело — думать. Я прихожу сюда каждый день и готовлю для вас всех, а потом иду домой, и все тут.

— Но…

— Никаких но, — громко сказала миссис Мюллет. — Если я приду домой и скажу Альфу, что потеряла место, даже думать не хочу, что он скажет. А теперь ступай.

И я ушла.

Мисс Мюллет подала мне идею.

Миссис Мюллет и Альф жили в живописном коттедже вблизи того места, где заканчивается Кобблерс-лейн, узкой тропинки, которая отходит от Хай-стрит и идет в никуда.

В окне сидела рыжая кошка, наблюдая за мной одним глазом.

Я постучала в дверь и постаралась принять респектабельный вид.

Я мало что знала о семейной жизни Мюллетов за исключением крох информации, неизбежно выбалтываемых миссис Мюллет. Например, я знала, что Альф любит пирог с заварным кремом; что их дочь Агнес уехала из дома в последний год войны учиться стенографии (по методу Питмана) и что ее спальня с тех пор содержится в том же виде, словно святилище, но помимо этого мне мало что было известно.

Дверь открылась, и появился Альф. Это был мужчина средних лет, среднего роста, средней густоты волос и среднего сложения. Единственной необычной его чертой была манера стоять — прямо, будто шомпол проглотил. Насколько я припоминала, Альф служил в армии и, как отец с Доггером, знал множество вещей, о которых не говорил.

— Что ж, мисс, — сказал он. — Чему мы обязаны столь поразительным великим удовольствием?

Точно такими же словами он приветствовал меня в прошлый раз, когда я была здесь шесть месяцев назад.

— Я провожу кое-какие исследования, — сказала я. — И буду очень благодарна за ваш совет.

— Исследования, да? Входи-ка и расскажи, в чем дело.

Не успели бы вы просвистеть и пару тактов «Правь, Британия», как мы уже сидели в крошечной кухне, аккуратной, как кукольный домик.

— Прости, что не принимаю тебя в бальной зале, — сказал Альф, — но миссис не любит, когда нарушают расположение ее подушек.

— Все в порядке, мистер Мюллет, — ответила я, — я тоже не люблю.

— Разумная девочка, — одобрил он. — Бездна здравого смысла.

Я сделала решительный шаг.

— Сегодня я болтала с миссис Мюллет о Ридли-Смитах, — заявила я небрежно.

Что было правдой, хоть и притянутой за уши.