— Ты что не спишь? — где-то через час бормочет Грач. — Яр, слезь с руки…

Яра отскакивает как ошпаренная. Она-то думала, он не просто так ее обнял, а выходит — случайно…

— Прости, — просит она, чувствуя, как сердце рвется из груди от досады, — я не хотела… я во сне, наверное…

— Да все нормально, ай… — Грач морщится и шипит, поднимая руку, — затекла просто. Сколько времени?

— Не знаю, — честно отвечает Яра.

Григорий тянется к сотовому, включает экран.

— Полдевятого, — зевает он.

Вот это все Яра тоже хочет запомнить. Как он двигается, как зевает, как звучит его голос и как смешно он смотрится по утру. Вернутся бы в тот момент, когда она имела на все это право и все исправить.

Грач с усилием трет глаза.

— Мне снился кошмар, — усмехается он, а Яра замирает в ужасе, — будто Баюн раздобыл где-то учебник истории, начитался про реформы Петра Первого и ввел в Конторе налог на бороды. Да еще и пошлину за проход по территории взимал…

— Что? — переспрашивает Яра.

Она была уверена, что он сейчас скажет, что это было что-то про них.

— Ага, — смеется Грач. — Вот бред-то, да? Но знаешь, пока мое воображение было в ударе, я тут тоже кое-что нафантазировал.

Вот теперь он смотрит на нее серьезно. Как будто это от ее, а не его решения зависит, что будет дальше.

— Значит так, — говорит он, — фантазия такая. Сейчас мы завтракаем, а потом едем к этой твоей блюстительнице морали и забираем твои вещи. А дальше ночь за ночью высыпаемся. Как тебе?

У Яры сам собой живот поджимается.

— Мне страшно, — честно признается она.

— Мне тоже страшно, — вздыхает Григорий. — Давай бояться вместе.

— Я опять все испорчу…

— Ну, в конечном итоге, это я полгода обещал тебе повесить твою боксерскую грушу и гардины…

— Ты можешь поговорить со мной серьезно, а не переводить все в шутку как всегда!.. Ой…

Яра закрывает глаза ладонями. Вот. У нее только что был шанс все исправить, а она опять не сдержалась. Что за дурацкий темперамент?! Спасибо отцу, это ж его!

И чувствует, как Грач невесомо гладит ее по коленке, словно не уверен, что имеет на это право.

— Я боюсь разговаривать серьезно, — вдруг признается он. — Я так уже однажды развелся. Она все тоже просила поговорить с ней серьезно, в конце концов я согласился, и после этого разговора она хлопнула дверью. Поэтому я боюсь говорить и боюсь делать тебе замечания, и вот это все. Да и не хочу, если честно.

Яра смотрит на него во все глаза. Она как-то не думала, что он правда может чего-то бояться.

— Ясно, — кивает она. — Хорошо. Но я должна спросить, потому что мне нужна определенность. Ты мне сейчас предлагаешь снова попробовать, да?

— Я предлагаю не попробовать. Я предлагаю забыть об этом чертовом месяце и жить вместе дальше. Не взирая ни на что.

В комнате повисает тишина. Слышно, как за окном по карнизу ходят голуби.

— Я не хочу забывать, — шепчет Яра. — Я наконец научилась тебя ценить. Но если мы не будем вспоминать об этом, то да… я согласна… Господи, да о чем я! — вдруг кричит она. — Да я мечтала об этом весь месяц!

И прыгает на него, желая обнять, но врезается локтем прямо в грудную клетку. Грача складывает пополам.

— Яра, блииин!.. — воет он.

— Прости, прости, прости, дай посмотрю…

— Не надо смотреть! Дай помереть спокойно!

— Все, не едем? — почти плача, спрашивает она.

— Да едем, конечно, — шипит Григорий.

И Яре плакать хочется: и от облегчения, и от стыда.

— А знаешь, в чем будет самый смак? — спрашивает он, немного отдышавшись.

— Ммм?

— Она же позвонит твоему отцу, чтобы сообщить, что тебя похитил взрослый мужик с бородой и явно развратными намерениями. А он ей ответит, что в курсе и все нормально.

Яра смеется так долго, что живот начинает болеть.

Ритка пристала к ней на рисунке. Карл Борисович по обыкновению дал задание и покинул аудиторию, и Яра скучала и раздражалась, пытаясь перерисовать вазу с фруктами достаточно достоверно. Сегодня ей никак не давалась светотень. Штриховка выходила какая-то пьяная, и не получалось совладать с нажимом.

— Яр, — протянула подруга. — А мы тут вечером погулять собрались. Офигенное место. Все, кто был, в полном восторге и рвутся обратно. Идем с нами.

— Давайте без меня, — вздохнула Яра.

Ритка крутанулась на стуле в ее сторону и сделала большие глаза, заговорила звенящим шепотом:

— Пошли, не пожалеешь! Надо же иногда развлекаться, а то совсем стухнешь! Вон, даже фрукты у тебя какие-то… дохлые…

Яра взглянула на фрукты. На рисунке они и впрямь выглядели малость несвежими, словно успели увясть.

В сумке пиликнул телефон. Яра отложила карандаш, достала сотовый, разблокировала экран.

«Ночью рейд. Не жди. Люблю тебя.»

«Чудно», — подумала Яра и отправила в ответ традиционное «И я тебя. Ни пуха». Убрала телефон обратно в сумку, зная, что ответа не будет.

Черт, она надеялась, что вечер они проведут вместе. Пятница, как никак, не учебники же зубрить.

— Твой, что ли? — подняла бровь Рита.

— Мой, — ответила Яра, снова беря в руки карандаш.

Можно было поехать ночевать к маме. Если Гриша будет участвовать в рейде, очевидно, что отец тоже. С другой стороны, в отличие от нее мама всегда знала, чем себя занять. Написать и спросить? Устроят посиделки…

— Да ладно, Ярка, — протянула Рита. — С тех пор, как ты сошлась с этим своим мифическим мужиком, ты вообще перестала с нами тусить. Соглашайся. Или уже поздно, и ты превратилась в домашнюю клушу и теперь делаешь только то, что тебе позволяют?

— Почему мифическим? — нахмурилась Яра.

Все остальное она проигнорировала, в конце концов, подобным в нее бросались не в первый раз.

— Да потому что за год его так никто ни разу и не увидел! Ты даже фотки его не показываешь. Отсюда мы сделали вывод, что его скорее всего не существует.

— Существует.

— Ну, значит там какой-то шестидесятилетний дедок, вот ты его и прячешь, — легкомысленно махнула рукой подруга.

Оу. Это было жестко и прямо в цель.

— Ну так что? Ты с нами? — продолжила давить Рита.

Яра пожевала губу. Раньше она частенько посещала ночные клубы, и ей это нравилось: музыка, драйв и тела, двигающиеся в едином ритме. Однако после того, как она съехалась с Григорием, все это исчезло из ее жизни. Ее захлестнула эйфория от того, что они наконец вместе, ей больше ничего не нужно было, она перестала общаться с друзьями вне универа и засела дома, поджидая его. Однако эйфория давно сошла на нет, оставив после себя вполне закономерные последствия: Яра выпала из жизни. Что же касается клубов… Грише клубы были не по душе. Но, черт возьми, ему было пятьдесят восемь, а ей двадцать, и в последнее время она все чаще чувствовала, что действительно что-то упускает. Особенно в те вечера, когда ему после работы хотелось тишины и покоя, и он утыкался носом в очередную книгу, проваливаясь в сюжет, а она маялась, не зная, чем себя занять, и ожидая, когда же он наконец обратит на нее внимание. И секса стало куда меньше, к тому же в процессе она не столько наслаждалась, сколько волновалась за то, что следующий раз может теперь снова быть не скоро.

Яре хотелось внимания. Немного романтики, в конце концов. Но Гриша вечером приходил, если вообще приходил, ужинал, и падал на кровать. И чаще всего все, что она могла — это забраться к нему под бочек и что-нибудь почитать. Или поговорить с ним о чем-нибудь. Так себе времяпрепровождение, когда тебе двадцать, и кровь бурлит. Наверное, надо было посоветоваться с мамой. Наверняка на этот случай, как и на большинство остальных, у нее была припасена какая-нибудь глубокая житейская мудрость.

Рита смотрела на нее, прищурившись в ожидании ответа. Яра взвесила за и против. На одной стороне весов лежал очередной одинокий вечер в пустой квартире. На другой — возможность малость повеселиться и разогнать охвативший ее сплин. И потом, как бы долго ей не суждено было прожить, молодость как и у всех остальных людей у нее была только одна. И вообще, вдруг завтра ее собьет машина, и никакая магия ей не поможет…