— Гриша.

— А еще лучше крапивой по попе.

— Гриш, ты нарываешься!

— А что? Заодно проведем профилактику целлюлита.

И она не выдержала, подскочила, схватила подушку и принялась лупить его ею.

— Не-на-ви-жу! Ты вообще не проводишь со мной время! Нигде со мной не бываешь! А теперь еще и развод давать не хочешь!

Положила подушку ему на лицо и надавила. Снизу послышалось сдавленное кряхтение, Яра испугалась и убрала орудие не свершившегося убийства.

Гриша смеялся.

— Ах ты!

Яра снова обрушила на него подушку, и Григорий вдруг сдавленно охнул, но она ему не поверила, продолжила лупить.

— За каждый вечер… За все восемь лет… За испорченную молодость…

— Яра… Стой…

— С-час! Я только начала!

— Яра!

Нет, с голосом и впрямь было что-то не то. Она остановилась, Гриша зашипел и прикрыл ладонью левый глаз.

— Ой, — сжалась Яра.

Она лупила его его подушкой. А его подушка была перьевой, и перья в ней имели свойство сбиваться в уголках. Видимо, углом она ему по глазу и ударила.

— Гриша…

— Тащи лед.

— У нас нет льда.

— Ну что-нибудь холодное.

— Сейчас!

Яра понеслась на кухню, достала из морозилки пакет мороженой брусники и с ним бросилась обратно.

— В полотенце заверни!

Точно. Пришлось нестись назад и искать полотенце.

— На ком я женился, — простонал Гриша, прикладывая бруснику к глазу. — Так и быть, я подумаю о разводе.

Что?

Она понимала, что он сказал это в шутку, но все равно прозвучало обидно.

— Гриша, — извиняющимся тоном протянула Яра. — А я сегодня список твоих достоинств составляла. Там сто четырнадцать пунктов получилось. А дальше я писать устала. Ну, и еще немного обиделась на тебя. Про себя у меня столько написать никогда не получалось, максимум пунктов тридцать.

— Ого. А чего это ты?

— Это такое задание из психологии.

— Понятно. Дай угадаю, недостатки там тоже были. И сколько вышло?

— Четыре.

— Целых четыре? И правда, как же ты со мной живешь?

— Гриша!

— Ладно, ладно. Чего там было в этих твоих четырех пунктах?

— Зачем тебе?

— Ну, интересно же, в чем я косячу.

— Дурак ты. Я его сожгу — этот список.

— Ок. Так и запишем. Я совершенен.

— Гриш…

Пиликнул телефон. Яра оторвалась от мужа, разблокировала экран.

— Мама завтра нас в гости зовет. Что ответить? Пойдем?

— Давай забежим. Готовит Настя куда лучше тебя…

— Да Гриша, блин!

— Ты подбила боевого мага. Его же подушкой. Ты правда думаешь, что я так просто прощу тебе такое унижение?

— Ну хоть в чем-то я превзошла тебя, учитель мой…

— Яра.

— Что?

— Я люблю тебя.

— И я тебя люблю, Гриш. И я тебя.

А любить значит оставаться вместе*.

— Яр, так что насчет секса?

***

— Дочь, у меня только два вопроса. Первый: у вас все снова нормально? Я видела в глазок, как вы целовались на площадке.

— Да, твои методы как всегда работают. У нас все хорошо. На следующей неделе в театр идем. Второй раз в этом месяце.

— Отлично. Вопрос второй: почему у моего зятя синяк под глазом?

— А это, мама, я высекала искру. И знаешь, тоже успешно. Мам, а ты как думаешь, на витрине свадебного салона должны быть мужские манекены?

_________________________________________________

* К.П. Эстус «Бегущая с волками»

День рождения Финиста по традиции отмечали в Тридевятом.

Только в этот раз отец Яры никого из друзей в гости звать не стал. Захотел праздника в узком семейном кругу. Узкий семейный круг включил в себя восемнадцать человек: сам Финист, Настя, трое старших братьев Яры, жена Светозара — Несмеяна, десять их детей из одиннадцати (старшая дочь Светозара была замужем и жила далеко), и сама Яра. Да не одна, а с Григорием.

Григорий был тут во второй раз, — в первый знакомился с ее семьей после их свадьбы, — но как и в прошлый раз сразу пришелся к месту. Он держался так, будто родился здесь, и вырос, и жил. Работал наравне с остальными мужчинами, и все у него получалось. И в местной одежде был совсем неотличим от жителей этого мира. Яра гордилась тем, что ее муж не ударил в грязь лицом: тут, в Тридевятом, сделать это было проще простого. Но он был не хуже отца и братьев. И она любовалась им. Кидала на него шаловливые взгляды, пока вместе с женщинами помогала готовить и накрывать на стол. И докидалась до того, что была отловлена и затащена в кладовую: чистый воздух Тридевятого и тяжелая физическая работа явно подействовали на ее мужа освежающе и взбодрили тело и дух.

— Хватятся, — выдохнула Яра между поцелуями.

Мама-то может все поймет и не пойдет искать, а вот отец не преминет спросить, куда она запропастилась.

— Еще минуту…

В кладовке было тесно, сумрачно и прохладно, пахло травами, чесноком и прочей снедью, в спину упиралась деревянная полка. Яра целовала мужа и думала о том, что вот сейчас они словно школьники, прячущиеся от родителей.

Это было весело и совсем чуть-чуть страшно.

Это было здорово.

Но через минуту Гриша, как и обещал, отстранился и стал поправлять на ней рубаху, косынку и сарафан.

Уф, теперь надо было надеяться, что ее не выдадут опухшие губы да горящий взгляд.

— Пошли сегодня спать на сеновал, — предложила Яра.

Замерла, ожидая ответ.

— А пошли! — усмехнулся Грач. — Только вот про спать не обещаю.

Яра поспешно и отрывисто еще раз поцеловала его в губы, и, собрав в кулак всю имеющуюся силу воли, выскочила из кладовой, чтобы снова окунуться в бурную предпраздничную деятельность.

Женщины на кухне пели, готовя. Некоторые песни Яра помнила с детства: мама тоже до сих пор пела за домашними делами. И это сближало и объединяло, они не просто работали бок о бок, они работали сообща, и с песней работа спорилась, и время текло быстрее. И все действовали складно и ладно, и Яра чувствовала себя винтиком в большом хорошо отлаженном механизме, и ей это нравилось, потому что она знала свою роль здесь и не была одинока.

Здесь, в Тридевятом, Яра всегда чувствовала себя комфортно. Здесь она была в безопасности среди людей, которые о ней заботились, которые ее любили. Рядом с родителями, с братьями, с семьей Светозара. Все они были очень разными, в некоторых моментах настолько, что сложно было признать в них близких родственников, но все они принимали друг друга вместе с этими различиями и не вменяли их друг другу в вину. Никто из них не был идеален и у каждого по отдельности были десятки проблем, но когда они собирались, им как-то удавалось забыть об этом и просто наслаждаться тем, что они вместе.

Они были единым целым и отлично дополняли друг друга. Они были семьей.

Иногда Яра кидала взгляд на мать. Та выглядела счастливой и спокойной. Морщинки вокруг глаз разбегались лучиками, освещая лицо. То и дело к ней подбегал кто-нибудь из внуков, и она улыбалась и потихоньку давала что-нибудь со стола, пока Несмеяна не видит. Из-под косынки выбилась прядь, побеленная сединой. Седеть мать начала с полгода назад, но краситься отказалась.

— Каждый возраст хорош. Не стану молодиться, — хмыкнула она.

По мнению Яры ее мать могла дать фору многим молодым, и ей показалось, что за этим «нет» скрывается что-то большое. И в какой-то момент она решилась и спросила.

— Твой отец тоже не молодеет, — вздохнула мама. — Знаешь, мы ведь не надеялись встретить старость вместе. А это здорово — дряхлеть рука об руку, одновременно. Так что все к лучшему.

Яра приняла этот ответ, хотя он и опечалил ее. Хотелось, чтобы родители оставались вечно молодыми. Как на фотографиях, на которых ей был годик, и два. После отец резко постарел…

А потом пришел момент, когда стол был накрыт, и все уселись за него, и начался настоящий пир. И были разговоры, и смех, и тосты, и каждый за столом был к месту. И так здорово было шутить и смеяться вместе со всеми. Братья беззлобно подтрунивали друг над другом. Дети поели и убежали, остались взрослые. Борислав схватился за гусли — он отменно играл, — и снова музыка, и снова песни. И пошли байки, не всегда приличные.