— И?..

— Яра.

Так, это не тот тон. Совсем не тот тон. А значит, все не здорово. Черт… А может быть, все-таки еще можно все отыграть? Нет, наверное, уже точно поздно. Да посмотрит он на нее или нет уже, в конце концов?!

— Я семнадцать лет Яра.

— Послушай…

Нет-нет-нет! Не надо! Только не так. Только не лекцию на дорожку. Пусть уж лучше сразу из кабинета выставит, как тогда с мини юбкой. Можно даже без куртки. Но тогда не придется сгорать от стыда при нем.

— Я не хочу тебя обидеть…

Это худшее, что он мог сказать. Он сказал этим все. Все! Хватит! Не нужно дальше!..

— Но, наверное, мне нужно сказать прямо. Я… счастлив услышать от тебя это. Но ты должна понять… Ты очень молода… Ты просто привязалась ко мне, это нормально… Но скоро ты встретишь хорошего парня, и забудешь про меня… И это тоже будет нормально… И…

А отец говорит, что все Соколовы однолюбы. И как ему не верить, ведь есть он и Светослав, а Тихомир с Бориславом не просто так чего-то ждут… Так что тут без вариантов, прости, Гриш. И озвучить бы все это, только язык прирос к небу. А она-то раньше думала, это просто выражение такое.

Зачем она ему призналась? Неужели правда на что-то рассчитывала?

— Я просто хочу сказать, что…

Нужно бежать отсюда. Как можно скорее. Спрятаться где-нибудь. Пересидеть. Переждать. Передышать эту ситуацию. Сжечь в себе все воспоминания о ней. Успокоить эту бурю внутри. А потом она снова сможет выйти на люди и сделать вид, что не умерла только что. Но сначала… Чтобы правда не умереть…

Да оторвись же ты от неба, чертов язык!

— Но мы же останемся друзьями?

Почему он молчит? Почему молчит?! Ну скажи же, давай! Она же не просит о многом. Просто возможность забегать в кабинет, чтобы поздороваться. Переброситься парой слов. Просто видеть иногда. Разве это много? Разве это цена за все ее мучения?

Ну же, Гриш. Скажи что-нибудь. И если решишь добивать, сделай это быстро. Разом. Ты умеешь.

Только бы не заплакать при нем…

— Да. Конечно. Конечно, мы останемся друзьями.

Яра кивнула. Молча встала, подхватила рюкзак, дошла до двери.

— Пока…

Слишком тихо получилось, но на то ведь он и боевой маг, чтобы услышать ее.

И вышла из кабинета. Свернула к лестнице. Кажется, кто-то окликнул. Машинально кивнула в ответ. А на лестнице пошла не вниз, а вверх. Почему-то в здании Отдела безопасности никогда не запирали чердак. Она обнаружила это еще в детстве, когда излазила здесь все вдоль и поперек. На чердаке было пыльно и сумрачно, сквозь окна, которые никто никогда не мыл, сочился неяркий свет. То тут, то там встречался голубиный помет. Раньше здесь было осиное гнездо, но пять лет назад кто-то пришел сюда и наткнулся на него, и гнездо убрали. Это было хорошо, потому что ос Яра побаивалась, а отцу сказать про них не решалась: узнай он, что она сюда лазит, навесил бы на люк замок, а то и заговор бы наложил.

В дальнем углу чердака стоял большой сундук с плоской крышкой. Яра неспешно и методично тщательнейшим образом протерла его от пыли валяющейся тут же тряпкой. А потом легла на него и долго бездумно смотрела на трещины на деревянной поверхности крышки и на солнечные просветы и тени от ветвей берез на полу и слушала, как по крыше ходят и курлычут голуби, как скребут когтями о металлические листы кровли. Она не заплакала. Что-то разгоралось в ней в этот момент — неуместная, непоколебимая решимость, и она побоялась затушить этот огонь слезами. Побоялась, что если выплакается, все отболит, и ей станет все равно до него. Она не хотела, чтобы ей было все равно.

Она попытается еще раз. И еще, если понадобится. В сентябре ей исполнится восемнадцать, и Грише больше нечего будет бояться. Ведь так? Ведь в этом все дело? Правда же?..

В то лето они почти не виделись. Так, раз в пару недель, когда она забегала к маме и заодно заглядывала к отцу. Все сказанные ими друг другу слова можно было легко пересчитать. И это было неплохое лето, но оно запомнилось Яре острым чувством одиночества.

А в сентябре она пришла к Грачу и как ни в чем не бывала поинтересовалась расписанием их тренировок в новом учебном году.

И он ей не отказал.

Позови меня тихо по имени,

Ключевой водой напои меня.

Отзовётся ли сердце безбрежное,

Несказанное, глупое, нежное?..

Любэ — Позови меня тихо по имени

Под прицелом материнского взгляда Яра прошла на кухню и сложила в раковину грязные тарелки. Поворачиваться к ней не хотелось, но повода не сделать этого не было.

Мама смотрела строго и откровенно обеспокоенно.

— Что случилось? — спросила она. — Вы поссорились?

Черт. От этой женщины вообще можно что-то утаить?

Яра села на стул, помотала головой.

— Дочь, ты огрызаешься и отворачиваешься от него.

Внутри словно воздушный шарик лопнул. Самое забавное заключалась в том, что мама за час заметила то, что Григорий не замечал уже пару месяцев. И о чем это говорит?

Яра повела рукой, ставя купол, закрыла рот ладонями и прошептала в них:

— Я хочу развестись.

Слова лезть не хотели, их пришлось проталкивать наружу буквально по слогам. И после того, как она их сказала, легче не стало. И вообще, ее мать была последним человеком, которого стоило в это посвящать. Как она должна теперь жить, зная, что ее дочь несчастлива в браке? Яра чувствовала себя ужасно. Она и была ужасна.

— Почему? — очень спокойно спросила мама.

А вот это уже было нечестно. Мир вокруг Яры рушился, и ей казалось, что о ее беде должны день и ночь трубить по всем центральным телеканалам, а мама как всегда сохраняла спокойствие. Где справедливость?

— Есть несколько причин.

— Я очень внимательно слушаю.

— Мне кажется, мы разлюбили друг друга, — выдохнула Яра и закрыла глаза.

Она передумала все это тысячу раз, нашла подтверждение и обоснование, но говорить об этом все равно было дико. Пока она только думала об этом, все было понарошку. А за слова уже нужно было отвечать. И они тут же показались ей ложью.

— Тебе кажется, — отрезала мама.

— Мы почти не проводим время вместе.

— Это можно исправить.

— Но он не хочет! Говорит, у нас все нормально!

— Ладно, поработаем над этим. Дальше.

Яра недовольно хмыкнула. Мама занималась своим любимым делом: оборачивала в пух все ее доводы. Это тоже было нечестно.

— Он меня тормозит, — она покусала себя за губу. — Мне кажется, если я уйду, то наконец смогу начать жить.

— Так это ты, дорогая, не от него бежишь, а от себя, — нахмурилась мама, — а это так не работает.

— А как работает?! — не выдержав, закричала Яра. — У меня в голове каша. И я хочу с ним остаться и не хочу одновременно. И мне жаль, что так вышло, я не хочу делать ему больно. Но я… периодически вообще ничего… Не знаю… Искра пропала…

— Искра, — повторила мама, и Яра услышала в ее голосе недовольство. — Так высеки ее заново! Это просто кризис. И если ты поговоришь с ним, и если вы дадите вашим отношениям шанс, то все наладится. Я уверена, Гриша пойдет тебе навстречу.

— Я не думаю, что из такого можно что-то наладить.

Мама пожала плечами.

— А я не думаю, что существует хотя бы одна семья, в которой никто из супругов ни разу серьезно не задумывался о разводе.

— Ты еще скажи, что тоже хоть раз допустила мысль уйти от отца!

— Каждый день в течении восьми лет после рождения Борислава, — внезапно ответила мама, и это признание произвело на Яру эффект разорвавшейся бомбы. — Но на мое счастье в Тридевятом нет разводов, — продолжила мама, — а то может и правда собрала бы вещи. Но сейчас я рада, что этого не случилось. То, что мы с твоим отцом сумели построить в итоге, стоит любых проблем и кризисов в начале.