До шкафа Яра не дошла. Села на пол, оперлась спиной о стену.

— Не знаю, — честно ответила она. — Но у нас ведь есть время. Может, мы все же разберемся с нашим браком, прежде чем тащить в него кого-то третьего?

— Зная тебя, мы не разберемся с ним никогда, — хмыкнул Гриша.

— Что?

— Что слышала. Твоя любовь искать причины, чтобы пострадать, меня убивает. Почему ты не хочешь ребенка? Это же здорово: у нас появится свой малыш. Будет нам агукать, будем с ним гулять, целовать и обнимать, станем ходить к нему на утренники в детский садик, потом в школу пойдет… Ну какая семья без ребенка?

— Нормальная.

— Яр, давай серьезно, почему — нет?

И она не сдержалась.

— Да потому что это мне носить! Мне рожать! Мне сидеть с ним! Мне, а не тебе, понимаешь? А тебе умиляться, играть полчаса в день и хвастаться окружающим, что ты отец.

— Вот как ты обо мне думаешь, да? — вздохнул Григорий. — А знаешь, мне всегда казалось, что Настя — идеальна, но вот смотрю я на тебя… Что вообще нужно было делать, чтобы так сильно напугать тебя идеей материнства?

Яра засмеялась. Что ж, отчасти он был прав.

— Первую лекцию о пользе предохранения мама прочла мне в шесть лет.

— Во сколько?!

— Угу. Она посчитала, что школа — это весьма опасное место для юной девочки, и лучше она сама подготовит меня к превратностям взрослой жизни. Короче, о том, что от секса бывают дети и что с этим нужно быть крайне осторожной, я узнала еще до того, как в принципе поняла, что такое секс.

— Эээ…

— Ага. Ну, и потом чем старше я становилась, тем больше она ко мне с этим приставала. То есть она никогда не говорила, что внебрачные связи — это плохо, просто просила быть очень-очень-очень осторожной. Когда мне было семнадцать, она случайно увидела у меня на экране переписку с одноклассником, чего-то там надумала и подарила мне упаковку презервативов. Это был кошмар… Ну, и орава Светозара меня всегда пугала. К нему же как не приедешь, вечно какой-нибудь младенец орет. У Несмеяны пунктик на этот счет: она считает, что в доме всегда должен быть малыш, и заявила брату, что пока ей на руки не положат первого внука, рожать не перестанет. Понятия не имею, почему Светозар ей потакает.

— Потому что она хочет?

Яра пожала плечами.

— Мало ли кто чего хочет? Мало родить, надо вырастить.

— Ну, старших сыновей Светозара я знаю, и они оба абсолютно адекватны.

— Да, но все равно… Одиннадцать детей, не перебор ли?

— Значит, для нее это очень важно.

Яра хотела возразить, а потом поняла, к чему он клонит.

— Гриш, я не говорю, что никогда не рожу. Просто сейчас я не готова.

— А я не говорю, что ты должна забеременеть прямо сегодня. Я просто спрашиваю, когда по твоему мнению ты будешь готова? Мне шестьдесят пять. Я хочу ребенка. Уж извини, что не могу выносить его сам.

Яра промолчала. В комнате повисла тишина. И она вдруг подумала: несмотря ни на что рядом с ним она все равно чувствовала себя комфортно и безопасно. Да, она могла на него злиться, он мог ее раздражать, не отвечать ее запросам, иногда ей хотелось его побить, но при всем при этом она всегда могла на него положиться. Ее бесила порой его инертность и безэмоциональность, хотелось, чтобы он тоже бурлил и рвался куда-то, но с другой стороны, когда возникала проблема, он оставался так же спокоен и невозмутим, и решал эту проблему, сохраняя холодную голову, пока сама Яра билась в истерике где-нибудь в сторонке.

Мама сказала: высеки искру заново. И может быть она была права. По статистике на седьмой-восьмой год совместной жизни приходится больше разводов, чем на остальные периоды. Потому что людям становится скучно друг с другом. Пропадает запал. Так где гарантия, что следующая искра, что вспыхнет в ее жизни — если вообще вспыхнет — тоже не погаснет? И снова начинать все сначала? Строить отношения, узнавать друг друга, притираться? Гриша терпел ее выкрутасы, иногда такие, какие бы мало кто стал терпеть. И не пытался ее переделать. Не читал нотаций. Какое право имела она диктовать ему, каким быть. Да, он мог бы наступить себе на горло и чаще выбираться с ней куда-то. Ну так и она могла бы проводить у плиты побольше времени.

Она встала, сняла одежду и кинула ее на пол — все равно стирать, забралась на постель рядом с ним, уложила его спиной на кровать и пристроилась рядом.

— Прости за то, что сказала о разводе, — попросила она. Он обнял, и она поглубже вдохнула знакомый запах. — Просто ощущение тупика не покидает. Я не знаю, как с этим справиться. Может, нам к семейному психологу?

— Нет.

— Предсказуемо…

— Давай родим ребенка. Вот и выйдем из тупика. Перейдем на новый уровень.

— Я боюсь.

— Но ведь я буду рядом. Есть моя мама, уверен, она согласится сидеть с ребенком иногда. И вообще, у наших матерей на двоих восемь детей, всегда есть к кому обратиться за советом. И декрет — это ведь всего года два. Потом выйдешь из него и продолжишь работать. Ну, все же как-то рожают, а потом возвращаются на работу.

Яра вспомнила фотографии в телефоне Ксюши. Маленькая девочка в пышном платье на детском утреннике. Ксюша говорила, что было невыносимо сложно ее оставить. Она рыдала каждый вечер, когда Ксюша возвращалась домой с работы.

— Почему мы раньше это не обсуждали?

— Потому что тебе было девятнадцать, и мне было странно обсуждать с тобой такие вещи. А потом все как-то шло по накатанной, и я никак не мог решиться, тем более, мы были не женаты. А потом была свадьба, и мне показалось, что раз уж ты согласилась выйти за меня, то это лишь вопрос времени, потому что брак вроде как предполагает детей, но твой отец спросил, когда уже увидит внуков, и ты сказала, что он может вернуться к этой теме лет через двадцать… И ты говорила серьезно, и я испугался.

Что ж, в этом было зерно смысла.

— А ты кого хочешь, девочку или мальчика? — полюбопытствовала Яра.

— Своего здорового ребенка хочу, — ответил Грач. — Но было бы здорово, если бы сразу двойня, а? Убили бы двух зайцев одним махом!

— Нет!

Гриша рассмеялся, потом рассеянно потрепал ее по волосам.

— Ты подумаешь?

— Да.

— То есть мы уже не разводимся?

Так и быть. Еще один шанс. Увы, он больше не боится. Так что придется бояться одной. Да, она очень устала бояться. Но, кажется, перестать тоже пока не готова.

— Наверное, нет.

— Секс?

— Гриша…

— Прекрати. Я никогда не кончу в тебя без твоего разрешения.

— Да я не об этом. Как ты можешь так просто… Я бы очень обиделась.

— На ущербных и малолетних не обижаются.

— Гриша!

— Не, ну серьезно. Тебе года три было, ты в парке мне в лицо заехала ладошкой с мороженым, а потом хохотала. И что, я должен был на тебя обидеться? Ну, и здесь так же.

— Сейчас я обижусь.

— А еще… Ты наверняка не помнишь… Тебе было пять лет. Дело было в октябре или конце сентября. Не помню, что ты делала в Конторе. Но ты попросилась в парк поиграть, и мы тебя отпустили. Через час хватились, а тебя нигде нет. Все излазили. А ты забралась в кучу листьев и там уснула. Это, наверное, был единственный раз на моей памяти, когда твои родители поругались. Но это они от страха. Потом как нашли тебя, сразу помирились. А я тогда все, что можно передумал. Ужасы себе всякие напредставлял. И я до сих пор помню это ощущение: я потерял тебя. После этого Финист разрешил отстричь тебе прядь волос и сделать поисковый кулон. Я не хочу снова это испытать.

— И ты все еще считаешь меня маленькой девочкой…

— Считал бы, не просил бы у тебя ребенка.

Хм. А ведь и правда.

— Гриш.

— Ммм?

— Я тебя люблю.

— И я тебя, дурную, на свою голову…

— Так, ну все, хватит меня обижать. Я в отличие от тебя ангельским терпением и железным самообладанием не располагаю.

— Ну как есть же дурная. Развод ей… Чего надумала.

— Гриша…

— В следующий раз в угол поставлю, будешь стоять там и думать над своим поведением!