Мать вспыхнула, поставила авоську на пол, взяла Гришу за руку и потянула из комнаты. Она плакала, пока они возвращались домой. Он делал вид, что не видит.

Вечером лежал в постели, рассматривал трещины в потолке — они жили на втором этаже, и свет от фонаря над подъездом попадал в окно детской. Борис и Василий уже спали. Наверное, родители думали, что он тоже спит.

— Не ходи больше к нему! — рычал отец в соседней комнате. — Не хочет нас знать, так и пусть будет так.

— Он просто запутался, — рыдала мать.

А Гриша все думал о тех словах, что сказал Андрей. О том, что он — Гриша — отцовский, а его братья — нет. И в тот момент ему хотелось, чтобы так и было. И тогда бы был он у родителей один. И весь папа был бы его. И мама бы не плакала, потому что он — Гриша — уж точно бы не запутался. Потому что так уж случилось, что в отличие от братьев он очень любил отца, и не нужны ему были ни джинсы, ни пластинки, ни вошедшая в моду жвачка, ни газировка… Единственное, чего он хотел, чтобы отец сказал, что гордится им…

Закончились восьмидесятые, пришли лихие девяностые. Его отец не сломался, и за это Григорий зауважал его еще сильнее. Отец был сильным. Чужая безопасность и справедливость интересовали его куда больше, чем деньги. Но его понизили в должности, потому что он отказался с кем-то сотрудничать. Начались проблемы со здоровьем. Гриша хотел быть ему опорой. Старался, чтобы он заметил его успехи и порадовался хотя бы им. Хорошо учился, записался в секцию боевых искусств, привозил с соревнований медали и грамоты. Отец поощрительно кивал, трепал по плечу и уходил на работу. Григорию было шестнадцать, когда Василий тоже покинул отчий дом, и целых два года он прожил с родителями втроем в тишине и относительном спокойствии. Правда, порой эта тишина становилась уж больно нездоровой. И тогда Гриша впервые заметил, что мама с папой почти не разговаривают. Обсуждают лишь бытовые вопросы, да и те по мере необходимости… Впрочем, с ним они тоже особо не общались. В это время его братья занялись бизнесом. Где-то легальным, где-то нет. Они женились, у Бориса первого родился сын.

А потом пришел день, когда сбылась и Гришина мечта. Это было лето после выпуска из школы, и Григорий получил на руки письмо о зачислении в Академию МВД. И тогда отец обнял его. Они даже устроили небольшой праздник, посидев втроем с тортиком. И Гриша решил, что вот оно — долгожданное начало всего. А через неделю отца не стало.

Как ни странно, братья на похороны явились. Не отходили от матери. И пришли на поминки, на которые внезапно собралось очень много людей. А после, когда все разошлись, мать вынесла в коробке отцовские вещи. Их было совсем мало, отец никогда не стремился к материальному, и это была одна из черт, которые Григорий от него унаследовал. Но в этой коробке среди прочего были именные наградные часы, и Гриша вдруг испугался. А что, если не ему… Однако мать проявила неожиданную твердость и самолично вложила их в его ладонь.

— Ты так на него похож, — шепнула она.

А еще через две недели у нее случился инфаркт.

— Ты плохо заботился о матери, — сказал ему Борис в больничном коридоре. — Впрочем, куда тебе. Второй отец. Держись от нее подальше, от вас обоих все только хуже, мы сами справимся.

Но это было неправдой. Он старался отвлечь ее как мог, невзирая на все, что сам чувствовал в те дни. А врачи сказали, что ее здоровье и так было сильно подорвано. Но мать поправилась и вернулась домой, и братья стали контролировать ее состояние по очереди, не сильно жалуя рядом младшего. И тогда Григорий решил, что однажды позаботится о своей жене и докажет всем и в первую очередь самому себе, что он способен на это.

Жена возникла на горизонте довольно быстро, и неожиданно оказалась одобрена как матерью, так и братьями. Удивительно, но тогда Гриша порадовался их одобрению. Однако, как выяснилось почти сразу после свадьбы, Катя сама могла о ком угодно позаботиться.

Брак с ней затрещал по швам через месяц после свадьбы. А еще через месяц Сокол предложил ему работу…

Сокол.

Отец Яры был первым, кто по-настоящему заметил его. Это случилось на одном из турниров, куда Финист самолично привез мальчишек из своей секции, в конце концов: все боевые магии обязаны были владеть рукопашным боем. Сокол подошел к нему после его выступления и поговорил как с равным. Это было странно и очень приятно.

— В тебе ведь есть сила, я чувствую, — негромко сказал ему Финист напоследок, а потом достал из кармана карандаш и программку соревнований и написал прямо на ней адрес, протянул ему. — Приходи, если интересно, — предложил он. — Это тоже секция, но с особым уклоном, — и подмигнул.

Григория, которому было прекрасно известно, на какие дела порой слали особо удачливых бойцов, это подмигивание заставило заподозрить неладное. Наверное, он чем-то выдал себя, потому что Сокол рассмеялся.

— Ты мне нравишься, — улыбнулся он. У него была широкая открытая улыбка, от которой сразу становилось теплее. — Все законно, мы, можно сказать, государственная организация. Что-то вроде милиции, но по особым делам. Придешь, расскажу больше.

Разумеется, Гриша пришел. Разве мог он не пойти за человеком, который так ему улыбался и обещал, что все будет строго в рамках закона? Уже тем вечером Григорий позволил себе подумать о том, как сильно рисковал. Но ему повезло, его риск оказался оправданным. На его глазах двое мужчин, куривших у входа в Отдел, обернулись воробьями и улетели куда-то ввысь. И он понял, к кому попал.

Сила ему передалась от матери. Она гуляла в их роду без всякого порядка, словно сама решая, кому даться, а кому нет. Мать говорила, что многие по ее линии были долгожителями и рассказывала семейную легенду, как в царские времена какой-то их предок сумел призвать дождь и тем самым спасти целое село от засухи и голода. А еще Гриша помнил, что когда он был совсем мальчишкой, она дула на его ранки и шептала что-то, и к вечеру не оставалось и царапины. Больше мать себя никак не проявляла. Братьям тоже досталось понемногу, так, чтобы прожить лет до ста — ста десяти и попасть в книгу рекордов. А вот его родовая сила словно ждала. Григорий знал о ней и боялся ее. И молчал, потому что отцу это вряд ли бы понравилось…

Он мог уйти из этого места. И он решил, что так и сделает, только глянет одним глазком…

Сокол встретил его сам. Отвел в тренировочный зал. Там мальчишки лет четырнадцати отрабатывали пассы. Григорию было шестнадцать.

— Посмотрим, что ты можешь, — улыбнулся Финист. — Дай-ка руку.

Григорий недоверчиво протянул ладонь. Сокол развернул ее тыльной стороной вниз и положил снизу свою. И Гриша впервые ощутил это. Ток силы, проснувшейся и принявшей целенаправленное движение. Над его ладонью появился светящийся шарик — словно маленькая шаровая молния. Шарик рос, рос, рос… Финист убрал свою ладонь, и шарик исчез. От яркого света перед глазами плыли черные круги, но Гриша боялся их закрыть. Вдруг откроет потом, а все это окажется сном.

— Неплохо, — уважительно кивнул Сокол. — Потенциал велик. Дальше все зависит только от тебя. Будешь тренироваться?

Григорий слабо кивнул, все еще не в силах поверить в увиденное.

— Тренироваться придется с ними, — и Финист качнул головой в сторону мальчишек, усмехнулся. — Не побрезгуешь?

— Могу начать сегодня, — наконец отмер Гриша.

— Прыткий какой, — рассмеялся Сокол. — Сегодня уже поздно. Тренировки по понедельникам, средам и пятницам с шести до полвосьмого. Не опаздывай. И разрешение от родителей не забудь.

Матери Гриша сказал, что решил сменить секцию, и она подписала бумагу не глядя. Так он обрел второй дом. Ребята уходили из зала полвосьмого, он тренировался до девяти, никто ему этого не запрещал. И за год он нагнал и перегнал всю свою группу, и Финист перевел его к парням его возраста. Там он получил свою кличку – Грач. В то время как все послушно обращались в воробьев, Григорий мог превратиться исключительно в невзрачную черную птицу.