Вот так. Предельно сухо и конкретно. Никаких эмоций, голые факты. Все как он любит. И почему так пусто и спокойно внутри? Или это затишье перед бурей?

— Папа!

Майя выбежала на кухню и, минуя Яру, забралась Грише на колени. Он обнял её, зарылся носом в мягкий пух волос. Посмотрел на Яру.

«Не делай этого с нами», — просил его взгляд.

Но не она сделала это.

— Можешь взять её на выходные, — пожала плечами Яра. — Я расскажу тебе, что и как делать. Домой вернёшься, поешь. Там в холодильнике суп.

Гришу шатало, когда он выходил в коридор. А потом он резко обернулся и поймал её ладонь. Яра поморщилась. И он не стал ничего говорить. Отпустил. Обулся и вышел из квартиры.

Спать Яра легла в гостиной. Уложила Майю себе под бок. Она чувствовала себя ужасно уставшей, эмоционально выпитой, в голове было пусто, но сон не шёл.

В час ночи пиликнул сотовый.

«Давай попробуем ещё раз.»

Она прочитала и не ответила. Через пять минут пришло ещё одно.

«Я все исправлю.»

«Я люблю тебя.»

«Я люблю вас».

«Ты мне нужна.»

«Яра, пожалуйста…»

Она не стала дочитывать. Поставила телефон на беззвучку и закрыла глаза.

Что она наделала? Как она будет жить без него? По-настоящему, а не в своих фантазиях? И что станется с ним?

Майюша посапывала у нее под боком, знать не зная, какой удар настиг ее семью.

На следующее утро Гриша перевёл ей на карту довольно крупную сумму денег. Яра точно знала, что это почти все, что у них было скоплено. Убегая, она захватила только свой кошелек, в котором была пара тысяч. Следом прилетело сообщение:

«Возвращайтесь домой, я съеду».

Что ж, это уже был более конструктивный диалог. Майя на кухне размазывала кашу по льняной маминой скатерти, явно не предполагавшей наличия в доме маленьких детей. Ещё дочь уже успела порыться в родительском комоде и перепутать диван с горшком. И Яра была уже не столь уверена, что вправе подвергать дом своих родителей такому испытанию.

Что же касается остального… Её словно заморозило. И она была этому рада.

«Куда?»

«В общежитие».

Яра вздохнула и набрала его номер. Гриша ответил сразу.

— Плохой вариант, — сказала она. — На следующий же день все твои воробьи будут в курсе, что мы разошлись.

А они не только его воробьи. Они все ещё воробьи её отца, и пока не придёт новое поколение, так и будет.

— Ты не передумала?

Черт…

— Нет.

— Ясно. Съеду к маме. Сниму что-нибудь. Ты вчера так сказала… Яр, это твоя квартира.

В этот момент Яре все-таки удалось вложить в рот дочери ложку каши. Возмущенная этим фактом, Майя замахала руками, и маленькая кофейная чашка из сервиза, в которую Яра налила ей воды, потому что все остальные чашки были слишком велики, полетела со стола.

Яра успела подхватить её почти у пола, но из рук выпал сотовый.

— Яра? — долетел до неё голос Гриши. — Всё в порядке?

Она вытащила сотовый из-под стола и снова приложила к уху.

— Да, в порядке. Я согласна вернуться домой. Но только если ты найдешь для себя место, где можно жить нормально.

К вечеру Гриша снял какую-то комнату и сам приехал за ними, чтобы отвезти их назад. В машине они молчали. И было что-то укоризненное в тишине их квартиры, и в наполовину опустевших шкафах, и в отсутствии его зубной щетки в ванной. Суп стоял в холодильнике нетронутый, и это разозлило и одновременно обеспокоило. Что он станет есть? Опять булочки?

Это больше не должно было волновать, но волновало.

Дома у родителей получалось делать вид, будто она просто приехала к ним на выходные. Здесь же все вдруг стало слишком реальным. Майя перестала притворяться золотой девочкой. Снова закапризничала и запросилась на руки. Все было как всегда с одним отличием: раньше Гриша приезжал хотя бы в семь, и Яра совершенно нерационально проживала день в надежде, что он вернется и поможет ей, и станет легче. Но больше не было смысла ждать его возвращения.

Потекли дни. Вернувшиеся родители высказали на удивление мало эмоций. Не стали уговаривать все переиграть, хотя и выглядели явно расстроенными. Гришиной маме они решили пока ни о чем не говорить. Честно говоря, Яре было страшно предстать перед ней.

Первый раз Гриша приехал за Майей в конце недели.

— Я здесь с ней погуляю, — отвел глаза он. — Мне пока некуда забирать.

Яра кивнула, молча одела дочь и закрыла за ними дверь. Прислонилась к ней лбом. Гриша выглядел плохо. Накормить бы. Пошла на кухню, сложила ему в контейнер макароны и мясо, порезала на дольки огурец, и убрала все это в пакет. Микроволновка же у него на новом месте должна быть. А если нет… В чем-то же он готовит себе, подогреет.

Гриша вернул Майю через полтора часа, когда на улице стало холодать.

— Пиши, пожалуйста, заранее, когда за ней приедешь, — попросила Яра. — И вот возьми, поешь.

Пакет он взял, но в этот момент Яра подумалось, что он может и не поесть. А если и поест, то явно не разогретое. Пожалела, что не догадалась сама подогреть и завернуть в фольгу. А потом разозлилась на них обоих. Взрослый мужик, в конце концов.

А еще через неделю пришла повестка из суда.

В судебное заседание Гриша явился, вёл себя тихо и смирно, но разводиться отказался. Просто сказал «нет». Судья дала им три месяца на примирение и назначила новую дату.

— Ты понимаешь, что это ничего не изменит? — спросила Яра, когда они вышли из кабинета.

Он молча кивнул.

Весь следующий месяц каждый день он приезжал каждый вечер и водил Майю гулять. Он больше ее ни о чем не просил и не пытался уговорить вернуться. Но было в его молчании что-то, что Яру очень беспокоило.

Ей безумно хотелось предложить ему раздеться и накормить его под присмотром. Даже под одеждой было видно, что Гриша сильно схуднул и осунулся. Борода стала какой-то неаккуратной, словно забывал ровнять. На памяти Яры такое случилось только один раз, когда он зимой две недели провалялся с гриппом и с температурой под сорок.

Но она давила в себе это желание. Это было несложно, потому что она злилась. На него: что не согласился на развод сразу. И на себя: за то, что, выйдя тогда из кабинета судьи, испытала облегчение. Не сегодня. Они окончательно станут чужими друг другу не сегодня.

Свобода, что она получила, оказалась вовсе не такой, какой она себе представляла. Она была ближе к тому, что описывал Гриша: вечера в звенящей тишине. Дочь была не способна заменить Яре мужа, да ей этого и не хотелось. Но были и плюсы: не было больше бессмысленных надежд и ожиданий. И не нужно было бояться резких слов. Исчезло напряжение, много месяцев назад до боли сковавшее ее плечи.

Почему все это не могло произойти, когда они были вместе?

Как-то раз Майя добралась до коробки, в которой Яра хранила свои старые украшения. Цепи, кольца, серьги, любимые кожаные браслеты с шипами. Все это когда-то было её защитой, её бронёй. Потом бронёй стал Гриша. Яру натянула браслет на руку и подошла к зеркалу. Смотрелось глупо. Она переросла все это. Она была взрослой женщиной. Матерью. И ещё совсем недавно женой. Гришиной женой.

Как же так случилось, что они не справились?

Много лет назад в почти пустой квартире Гриша сказал ей, что никогда не простит себе, если причинит ей боль. Тогда Яре казалось, что это полная чушь. Разве он способен ее обидеть?

А она? Клялась себе, что будет беречь его, заботиться о нем, не предаст его… Почему она считала, что это так просто, если любишь?

Как легко тогда было говорить все эти красивые слова и давать пафосные обещания. Как легко в них верить. Не только словам другого, но и своим собственным.

Она, наверное, тоже была в чем-то виновата. В Тридевятом отец дал ей три совета. Стань самостоятельной. Научи мужа тому, что ты от него хочешь. Заставь почувствовать, что ты ускользаешь. Она услышала только первый и последний. Судя по всему нужно было прислушаться ко второму. Она тащила его туда, где было интересно ей, и ни разу не попыталась оттолкнуться от его интересов. А ведь наверняка можно было что-то придумать.