Я пощелкал переключателями, прислушиваясь к шумам, заполнявшим эфир последние десять ужасных минут. Привычных слабеньких, но дающих надежду позывных с Земли не было слышно. Было ясно, что, пока мы, выполняя невероятные кульбиты, не сумеем стабилизироваться, связи не будет.

Или это означало, что наши антенны были начисто срезаны взрывом.

– Чарльз!

Я повернул голову.

– Нет, командир. Приема нет.

Мы продолжали падать, не в силах связаться с Землей.

Командир Джеймс, преодолевая перегрузки, упорно пытался возобновить управление несущегося вниз корабля. Он оставался героем до конца.

Через малый иллюминатор я видел бескрайние белые облака, проносящиеся мимо нас.

Это кара, подумал я. Кровь стучала в затылке так, что кружилась голова. Подобно Дедалу, я слишком высоко взлетел и был обожжен. Теперь я падаю.

Падаю.

В моей семье не было строгой традиции выбирать стезю астронавта. Многие мои дяди и тети избежали этой участи и не были призваны на фронт.

Мой отец приехал с Ямайки и вскоре перевез и всю свою семью. В поисках работы они в конечном счете попали в сельские просторы Иллинойса. Белое население не считало папу белым, но они не могли точно определить, кто он, из-за странного цвета его кожи и волос, становящихся коричневатыми, когда он работал на солнце слишком долго. Папа говорил, что дома белые называли его «сильно желтым», что означало, что он смешанной расы, но выглядел он в большей степени белым, чем черным. Жители Севера проявляли категоричность в отношении представителей смешанных рас. В некотором смысле папе от этого приходилось тяжелее. Он был живым ходячим примером смешения крови, сын белого отца и черной матери. Если бы вы были черный или белый, рассказывал он, в Америке все понимали бы, как следует к вам относиться. Но он застрял где-то посередине, отчего ему оставался путь, который я не мог представить.

Он женился на белой женщине: это был еще больший грех. На Юге это было бы невозможно, но на Севере, если ты хранишь это при себе и «не выставляешь напоказ», люди делали вид, что их не существует, до тех пор, правда, пока родители не появлялись где-нибудь вместе.

Что до меня, я был больше похож на мать.

Я помню, как сидел перед окном, глядя на свое отражение в стекле и пытаясь удержать в волосах расческу, как это получалось у отца. Но она всегда выскальзывала из моих тонких волос и падала на пол. Моя белокожая мать, найдя меня плачущим перед зеркалом, спрашивала, что случилось. Мне всегда не хватало слов, чтобы объяснить ей, в чем дело, и это расстраивало меня еще больше.

Когда мне было пять лет, отец посадил меня к себе на колени.

– Я хочу рассказать тебе, откуда мы пришли, – сказал он, серьезно глядя на меня. Его острый взгляд пронизывал меня до самого дна моей маленькой неугомонной пятилетней души. – Потому что, только узнав, откуда мы, ты сможешь понять, кто ты есть на самом деле.

Я кивнул, поняв, какая мудрость сейчас откроется мне. Я был очень взволнован этим посвящением в круг доверия, которым он окружил нас. Это были вещи, которые следовало держать при себе, словно ужасные тайны. И все же это была обычная история о нашем происхождении.

Но иногда истина оказывается неожиданной.

– Твои предки пришли из Кот-д’Ивуара, что в далекой Африке, за морем, – сказал он мне. Отец сообщил мне их имена и название племени, к которому они принадлежали. – Когда-то я знал танцы… и некоторые слова, переданные мне дедом, – рассказывал он печально. – Но я забыл их. Но не забыл, откуда я родом. И ты тоже должен помнить. Твоя кожа светла, сынок, в этом мире так будет для тебя полезнее. Здесь ты сможешь совершить великие дела. Но ты должен знать, где твои корни.

– А мы можем вернуться? – спросил я взволнованно.

Он долгое время смотрел на меня.

– Не знаю, сынок. Мы живем здесь. Мы знаем это место. Мы знаем, как выжить тут и, что важнее, как тут достичь успеха. Потому что человек должен иметь возможность жить в любой точке мира без страданий, понимаешь? Это наш дом. Тут мы все вместе.

Не знаю, верил ли он в это. Но в пять лет я смотрел на его широкие плечи, и этот урок врезался глубоко в мою память.

Тринадцать лет спустя я начал летать на тренировочных самолетах, вынужденный сбивать всех, кто попадался мне в полете. Больше смертей, больше отважных трюков. В школе я учил языки, но оставил ее, чтобы участвовать в Великой войне против гитлеровских приспешников. Я слышал о негритянских эскадрильях, слышал, как бомбардировщики запрашивают «Красные хвосты», прикрывающие их.

«Красные хвосты» были асами, бьющими рекорды в небе. И втайне я повторял их трюки здесь. В один прекрасный день я проявлю себя. И все узнают, что я не хуже других пилотов.

Но я был призраком. Тенью. Моя тайна заключалась в капле чужой крови.

И теперь я, Чарльз Стюарт, полукровка, умру на поверхности Венеры в головокружительном падении, и никто не узнает, – чего я мог достигнуть? Они не узнают, что я так же хорош в космосе, как и любой белый космонавт, и останусь неизвестен даже среди своих коллег.

Я слишком высоко залетел.

– Нет! – Кровь моя закипела. – Я горд тем, что высоко летал!

Мы провалились в густые облака Венеры, и на короткое мгновение я увидел пышную зеленую растительность и широко раскинувшийся океан.

Командир Джеймс, видимо, утратив свое железное спокойствие, хлопнул рукой по пульту управления и повернулся к нам.

– Продолжайте держаться вертикально, Дэвис! – крикнул он навигатору Тэду Дэвису.

Тэд выкрикивал значения высоты. Хестон вытащил Шеппарда Джефферсона из его кресла и, взяв его за руки, оттащил в глубь корабля. Слышались стук и проклятия.

Эрик Смит, наш геолог и старший ученый, пристегнутый слева, взял меня за руку.

– Я знаю, что связи нет, но все равно подключи меня. – Он посмотрел в иллюминатор. – Я буду транслировать, как мы спускаемся, вдруг кто-нибудь услышит.

Миру нужно очень постараться, чтобы услышать нас. Но Эрик оставался ученым до конца. Я включил микрофон.

– Ты в эфире, если у нас вообще исправен передатчик, – прошипел я сквозь стиснутые зубы.

– Мы в неуправляемом падении, – произнес Эрик. – Но я вижу джунгли прямо под нами. Здесь огромный океан и, кажется, ливень. Это мир дождей. Мир сырости.

По мере того как мир внизу становился отчетливее, Эрик продолжал описывать детали. Горы. Озеро. Плато, покрытое джунглями.

У меня была капсула с цианидом на случай, если все станет совсем плохо. Я вяло подумал, что есть смысл разгрызть ее до того, как мы ударимся о землю. Мне не хотелось чувствовать момент столкновения.

– Шеп, держись! – крикнул командир откуда-то позади нас.

Мы защелкнули ремни безопасности, как вдруг корабль замедлился. На мгновение я обрадовался. Кажется, нам удалось развернуть ракету соплами вниз и триумфально спуститься в неизвестный мир с работающими двигателями.

Но нас продолжало болтать из стороны в сторону. Спуск замедлился, но рева двигателей не слышалось.

– Парашюты! – сказал Тэд. – Спасательные парашюты сработали.

Зеленая стена стремительно навалилась на иллюминаторы. Мое кресло вылетело из крепления, меня развернуло поперек кабины, и корабль со скрежетом рухнул на деревья.

Воздух снаружи был тяжелый от влаги и запахов чужеродной растительности. Нас окружали холмы, заросшие темно-фиолетовыми ветвями, и всего в нескольких милях от нас в небо вздымались каменные утесы.

Еще несколько секунд полета, и мы разбились бы о них вдребезги.

По настоянию командира мы впятером обошли корпус корабля.

– Надо понять, насколько велик ущерб, – сказал он.

Мне хотелось всего лишь постоять снаружи. Целый месяц мы были заперты в металлической трубе, принимая таблетки и питаясь пастой из тюбиков. Мне нужно было только постоять на полянке, образованной нашим рухнувшим сквозь пальмовые листья кораблем.

Но мы отправились выполнять приказ.