Я увидел своего коня вдали между палатками и крикнул в ответ:

— Нет, спасибо, вон мой конь.

Снова просвистели стрелы. Они летели откуда-то с противоположной стороны от нашего лагеря. Видимо, неизвестный враг напал со степи, тайно, под покровом ночи. Я надеялся, что Южная армия не подверглась коварной атаке, хотя бы потому, что не слышал выстрелов со стороны нашего лагеря.

Я подбежал к Смирному и обнаружил, что он привязан к арбе возле юрты и какой-то смуглый юнец уже старается отвязать коня в общей суматохе.

— Ты что делаешь? — возмутился я и схватил его за плечо.

К моему удивлению, воришка ничуть не испугался, а злобно оскалился и выставил перед собой длинный нож. Я остановился в смятении, поскольку верный штуцер оставил в лагере, а с собой не взял даже и зубочистки для самообороны. Юнец торжествующе осклабился, но Смирный, как обычно, взбрыкнул и ударил его в бок задними ногами. Удар получился отличный, воришка отлетел в сторону, покатился по земле и влетел в чью-то юрту, сломав хлипкую стенку.

— Молодец, Смирный! — похвалил я, осторожно подходя к своему злобному скакуну. — В кои-то веки твой вредный нрав пришелся кстати.

Взобравшись на коня, я обнаружил, что остался один в лагере казахов. Битва докатилась уже до ханского шатра и вокруг воцарился настоящий хаос.

Насколько я понял, на хана напали другие казахи, потому что я видел вокруг одних и тех же сражающихся людей. Видимо, это и есть те самые мятежники, о которых хан столько рассказывал.

Атакующие двигались плотной конной массой и рубили всех подряд. Они вылетали из темноты десятками человек, визжали непонятные боевые кличи и тут же нападали на ханских людей. Ханский шатер вскоре пал, а я все никак не мог пробиться сквозь толпу людей. Некоторые бежали прочь, а другие продолжали сражаться. На некоторое время я потерял направление и не мог понять, куда мне идти.

Внезапно, продолжая прорываться сквозь толпу в темноте, среди юрт и храпящих коней я наткнулся на троих конных людей в плащах и военных мундирах. Я подумал, что это тоже заплутавшие офицеры из нашего отряда и радостно вскрикнул. Они тоже заметили меня и один из них сказал:

— Эге, Ваныч, это же малахольный. Смотри, как далеко забрался!

Я тоже узнал в них моих противников из закоулка в Петербурге. Правда, тогда их лица прикрывали черные платки, а теперь я видел их без масок. Все это были молодые парни примерно моего возраста, только Ваныч казался самым старшим, возможно, из-за уродливого шрама, искривившего его верхнюю губу.

— Валите его! — приказал Ваныч и поднял пистолет.

Я ударил Смирного пятками, развернул и помчался между дерущихся всадников. Вслед мне зазвучали выстрелы и рядом пролетела пуля. Я рванулся в сторону и вскоре обнаружил, что очутился опять у рухнувшего ханского шатра. Здесь шла страшная сеча, казахи рубили друг друга саблями.

Я оглянулся и понял, что снова ускользнул от моих назойливых столичных преследователей. Смирный ударил грудью другого коня, перерезавшего мне путь. Его всадник дико кричал, зажав окровавленное лицо руками. Он совсем не видел дороги.

Факелы и огни вокруг почти погасли, вокруг стало темно, как в погребе. Я заметил сбоку смутный знакомый силуэт хана Уали, он стоял пеший на земле и отступал под натиском двух конников. Сбоку налетели его телохранители и отбили хана.

Я рванулся к степному повелителю, намереваясь увезти куда подальше, но кто-то толкнул меня в бок и чуть не уронил со Смирного. Отовсюду к смутно виднеющемуся хану подлетели все новые враги, один ударил меня самого саблей по плечу. Я почувствовал боль и еле увернулся. Вдобавок раскрылась моя старая недолеченная рана, полученная от пули Буринова.

Я уж подумал было грешным делом, что вскоре мне снесут тут голову, когда неподалеку ударил залп из ружей и послышалось громовое «Ура!». Никогда в жизни я не слышал звука сладостней для моих ушей. Слава богу, на выручку союзникам пришли суворовские чудо-богатыри.

Не оплошал-таки Александр Васильевич, помог союзнику. Как я уже говорил, крик «Ура» показался мне дивным райским пением, а потом я уже ничего не слышал, потому что получил удар саблей плашмя по голове. Перед глазами посыпались искры, я завалился в седле назад и чуть не потерял сознание. Это меня и спасло, поскольку тот, кто напал на меня спереди, теперь промахнулся и второй удар меня уже не достал.

Моего противника оттерли другие всадники, начавшие быстро отступать. Я к тому времени оказался вообще небоеспособен, но враги в темноте не обратили на меня внимания.

Вокруг среди сломанных, горящих юрт и перевернутых повозок лежали люди, некоторые громко стонали. Пахло гарью. Смирный сам понес меня через весь стан кочевников и вскоре я вышел к полку гренадеров. Они шли в темноте колонной, приготовив штыки.

— Кто идет? — спросил кто-то сбоку, невидимый в полумраке, наверное, офицер.

— Свои, — хрипло ответил я.

— Это лекарь Александра Васильевича, — сказал другой. — Отведите его в лагерь, вишь, шатается в седле.

Один из солдат взял моего коня под уздцы и повел вниз по еле заметному спуску с холма в лагерь Южной армии. По дороге я встретил другие полки с оружием наизготовку, шедшие навстречу.

Придя в лагерь, я обработал раны. Удар в плечо оказался несильным, простая царапина. Я страшно хотел пить и выпил кувшин воды, потом лег спать, не раздеваясь.

Утром мы свернули лагерь и снова выступили в поход. Суворов торопился, будто пятки жгли раскаленной кочергой.

Казахи остались зализывать раны в разгромленной стоянке. Впрочем, к обеду они успели похоронить павших, нагнали нас и поехали по степи неподалеку. Из полуторатысячного войска у хана осталось чуть больше тысячи. Раненых везли на повозках, из-под копыт малорослых коней стелилась пыль.

Как я узнал впоследствии, Уали хан и в самом деле был на волосок от смерти. Выяснилось, что на нас напал тот самый мятежный султан Ералы вкупе с бием Шолаком, сподвижником бунтовщика Сырыма Датова. Судя по их яростным попыткам достать хана, они намеревались его убить, чтобы трон Средней орды опустел и на него уселся другой кандидат.

Гренадеры подоспели вовремя, если бы не их помощь, хана зарубили бы на месте в капусту. А так он отделался ранами на голове и руках и сейчас передвигался на носилках. Я сочувствующе поглядывал на него, как на собрата по несчастью, поскольку и сам снова переселился в повозку для раненых.

Лошади к тому времени отдохнули порядочно и большая часть армии снова передвигалась на подводах. Несмотря на боль в голове, я заметил, что мы очутились теперь в более жаркой местности, чем раньше. Солнце палило здесь свирепей, чем на севере и трава вокруг пожелтела, хотя на дворе только настало лето. Пыли, само собой, тоже стало больше, потные лица солдат покрылись густым слоем грязи. Обедали мы снова на марше и на привал остановились только далеко к вечеру, когда злое красное солнце скрылось за низким горизонтом.

Мне стало лучше и я отправился к Суворову, чтобы поведать о неожиданной встрече с моими столичными недоброжелателями. Полководца я застал за ужином в походном стиле, у салфетки, расстеленной на траве и поедающим обжигающе горячую пищу деревянной ложкой прямо из горячего котелка. Рядом сидели два адъютанта, один, подполковник Стрельцов, разбитной краснощекий малый, тоже уплетал похлебку из миски. Кушников сидел чуть поодаль со страдальческим выражением лица.

— Ага, Витенька, наконец-то ты явился на наш бивуак, — закричал князь и облизал ложку. — Как ты, опомнился после гуляний в чистом поле? Говорят, тебе чуть дырку не сделали в голове? Отведаешь гречневой каши с сухарями? Вот Сережка отведал, да чего-то животом захворал.

— Отличное предложение, ваше сиятельство, — ответил я. — Но я уже успел поужинать. Что касается моего ранения, то бывало и похуже. А еще я хочу вам поведать про другое, не менее интересное.

И я рассказал про встречу с Ванычем и его недружелюбной компанией.