Степь превратилась в широкую равнину с рыхлой песчаной почвой, покрытую травой. Днем после дождя еще было свежо, но ближе к вечеру солнце снова стало палить беспощадно. Мы шли по рыхлой почве, причем земля быстро высыхала под жаркими лучами солнца. Вдали высились небольшие горы, иногда попадались небольшие озера и речки.

Вскоре равнина сменилась солончаками, то есть высохшими солеными озерами. Мне уже было не до сердечных переживаний, поскольку дело начало принимать серьезный оборот. Солончаки покрыты ослепительно белой коркой кристаллов, какая-либо растительность здесь отсутствует. Иногда эта корка образует непробиваемый панцирь и лошади, проезжая, не оставляют на ней следов. И порой эта корка превращается в вязкую глину, в которой утопали ноги и людей, и животных. Приходилось вручную тащить повозки из грязи, помогая изнемогающим лошадям, и все это при традцатиградусной жаре.

Армия неуклонно двигалась на юг-восток, к Аральскому морю и Яксарту. К вечеру остановились на привал у колодцев, на которые указали кочевники. Поскольку это были совсем не такие колодцы, к которым привыкли дети 21 века, воду пришлось откапывать между песчаных холмов. Я бы никогда в жизни не додумался, что здесь можно искать воду, но казахи уверенно ходили между возвышенностей и указывали рукоятями плетей, где нужно копать. Вскоре в этих местах откапывали свежую пресную воду на глубине полуметра или немного больше.

Люди к тому времени уже порядком истомились от жажды и Суворову пришлось самолично управлять раздачей воды между полками. В дальнейшем он уже отправлял проводников заранее на место привала с казаками и они готовили колодцы к моменту прибытия остальной армии.

В дальнейший путь армия двинулась уже в два часа утра, по холодку. В темноте мы двигались по сверкающей серебром солончаковой долине, в складках которой иногда после дождей оставалась соленая вода. В этих местах кое-где произрастали заросли полыни. Днем из-за жары и усталости тягловых животных пришлось отложить марш до вечера. У людей осталось мало воды и глядя на их искаженные от жажды лица, я впервые задумался о том, что мы ввязались в гибельное предприятие.

Пройдя еще дальше, мы остановились на ночлег у других колодцев, уже приготовленных проводниками. Солдаты бросились к воде, не соблюдая строй и с большим трудом навели порядок.

На следующий день солончаки почти исчезли и пошла самая настоящая пустыня с барханами и песчаными холмами. Утром песок быстро нагрелся на солнце и обжигал ноги даже через сапоги. Вечером солдаты устроили у колодцев свалку, а лошади отчаянно ржали, требуя воды. Животных приходилось удерживать силой, чтобы они не ворвались в колодцы. Впрочем, казахи уверяли Суворова, что это последний утомительный переход и вскоре мы доберемся до моря.

На следующую ночь солдат пришлось поднимать чуть ли не силой. Только личный пример Суворова, который первым и пешим отправился в пустыню, заставил солдат броситься вслед за полководцем. Всю ночь и утро мы шли по пескам и снова появившимся солончакам, а потом остановились на дневку.

Люди стояли часами на солнцепеке, чтобы получить мутную красноватую воду из скудного источника. Падеж скота продолжался и это удручало солдат больше всего. Мой Смирный держался молодцом, хотя тоже постоянно требовал воды.

Вечером мы сделали последний рывок, обходя большие соляные болота, в которых можно было увязнуть с головой и расположились у других колодцев. Здесь местность снова резко изменилась и появилась пышная травянистая растительность. Жара стала ощущаться легче и лошади приободрились.

Ночью армия выступила в последний переход и днем, после тяжелого броска через пески, прерываемые травами, достигла холмов. Поднявшись на них, мы увидели вдали северный берег Аральского моря.

В жестоком переходе через Каракум Южная армия потеряла двадцать с лишним человек. Они погибли от обезвоживания и теплового удара. Больных, потерявших сознание в походе или маявшихся желудком, было около полусотни, все они вскоре встали в строй.

На берегу Аральского моря Суворов дал войску суточный отдых, чтобы прийти в себя. Он выбивался из графика и был вне себя от ярости.

Когда я пришел к палатке командующего, то был поражен его бледностью и худобой, к также тем, с каким неистовством он описывал круги у повозки. Наблюдать за его гневом было бы забавно, если бы не офицеры, которые приняли раздражение Суворова близко к сердцу и стояли вокруг, понурив головы.

— Господа, его императорское величество поручил нам дерзновенную задачу неслыханной сложности! — кричал Александр Васильевич. — До нас за такие дела брались только Саша Македонский да Тамерлан. Как можно упасть рожей в грязь перед такими людьми? У нас совсем нет времени, до зимних дождей мы должны быть в Дели. А отсюда до сего сказочного города восемь тысяч верст, вы понимаете?

Укоряя подчиненных таким образом, он совсем забывал, что из Оренбурга до Аральского моря армия прошла трудный путь по бездорожью всего за две недели. Даже глядя с высоты двадцать первого века, понимаешь, что такая скорость является неслыханной для эпохи гужевого транспорта и бездорожья. Насколько я помнил из истории завоевания Средней Азии, основной преградой для войск в первую очередь явились именно громадные громадные просторы казахской степи. Только преодолев эту всепоглощающую пустоту, можно было добраться до скоплений городов по берегам Сырдарьи и Амударьи. В общем, зря полководец так сжигал нервные волокна, на самом деле мы двигались с бешеной скоростью.

— Поэтому, господа, я вас умоляю, ускорьте передвижение войск, — сказал Суворов под конец. — Назначаю продолжение дружеского соревнования между колоннами. Победители получат…

Закончить объявление о награде он не успел, потому что изо рта у него внезапно хлынула кровь. Главнокомандующий пошатнулся и чуть не упал, если бы не подоспевшие адъютанты. Его уложили в тень под лоскут палатки и обрызгали водой.

— Эй, лекарь, чего встал столбом? — крикнул Милорадович. — Помоги, не видишь, что ли?

Я и в самом деле поначалу растерялся. Но потом подбежал и ослабил ворот рубахи. Полководец лежал без сознания, маленький и неподвижный.

Скорее всего, Суворов тоже получил солнечный удар, ежедневно гоняя туда-сюда вдоль войска и неустанно проверяя, как себя чувствуют солдаты. Да и возраст у человека немаленький, наверняка дает знать повышенное давление. Что делать в таких случаях, когда под рукой нет сердечных препаратов и оборудования для реанимации? Оставались только народные средства, из которых я помнил только о холодной воде и дыхательной гимнастике.

Я смочил полотенце холодной водой и приложил к груди пациента. Пощупал пульс на тонкой руке. Биение было быстрым и неровным.

— Пустите меня! — потребовал голос за спиной и я узнал голос Ивана Леонтьевича Блока, лейб-медика царского двора, а теперь нашего армейского хирурга. Император Павел отправил его в поход в знак своего высочайшего расположения к Суворову и наказывал денно и нощно наблюдать за здоровьем гениального старика. — Виктор, что случилось?

— У князя пошла горлом кровь, — сообщил я. — Я полагаю, что…

— Ну конечно, избыток печеночного гумора, вызванный сильной жарой, — Блок наклонился над Суворовым и проверил его веки и опухший язык. — Я немедленно охлажу ему жилы.

Насколько я знал, кровопускание и в самом деле позволяло сбросить высокое давление, поэтому я отошел в сторону, не желая мешать профессионалу. Медик уже собирался резать Суворову вены на руке, когда полководец глубоко вздохнул и открыл глаза.

— Сегодня отдых, на рассвете в путь, — слабо молвил князь, глядя на Милорадовича. — Я хочу окунуться в воды Ганга.

Его унесли в палатку, а я отправился к себе. Несмотря на близость моря, солнце палило беспощадно, хотелось, как собака, высунуть опухший от жары язык.

Солдаты ходили купаться и я отправился окунуться в Арал вместе с полком Василия Бурного. Когда еще доведется купаться в этом месте, тем более, что через полтора столетия это море начнет катастрофически мелеть.