Лагута сделал еще одну отметку, обвел ее кружком и полез в стол. Достал фотографии Солоха и Мельникова, а затем начал просматривать целую пачку фотографий. У каждого оперативника и следователя всегда найдется десяток-другой фотографий людей, которых он, может быть, даже в лицо ни разу не видел и которые, вполне возможно, никогда ничего не совершили, а просто их фотографии кто-то где-то нашел и принес вместе с другими вещами или предметами в милицию или эти фотографии обнаружили у задержанного. И остаются эти изображения неизвестных, как бесхозные предметы, скапливаясь в столах, а нередко и сейфах на всякий случай, их используют при выполнении такого следственного действия, каким является предъявление на опознание личности на фотографии.

Наконец Лагута подобрал несколько фотографий, положил к ним фото Мельникова и Солоха, затем протянул их, словно колоду карт, Мартову:

— А ну, дорогой, глянь, нет ли здесь тех попутчиков.

Мартов начал по очереди разглядывать фото, внутри у капитана все напряглось: «Они или не они?» Чутье подсказывало ему, что Мартов встретил разыскиваемых преступников.

А Мартов сразу же опознал Мельникова, а затем положил на стол и фото Солоха.

— Вот они, голубчики, — он ткнул в фотографию Солоха. — А вот этот и есть тот высокий и лысоватый.

Капитан быстро записал объяснение со слов Мартова, пожал ему руку и, попросив его прийти в отделение утром на следующий день, отпустил.

С минуту капитан сидел, раздумывая, над картой.

Получалось, что Солох и Мельников вышли на дороге, проходящей с противоположной стороны села Станового. От того места до Станового километров тридцать пять будет.

«Надо доложить Алтынину», — решил старший оперуполномоченный и сразу же направился в кабинет начальника. Алтынин выслушал его, пощипал себя за ус, а затем решил:

— Сделаем так: ты берешь трех человек из отряда, который завтра прибывает сюда, и будешь ездить в кузове машины Мартова. Продумай экипировку, мороз сильный, а ездить придется и долго, и далеко...

Буравин открыл дверь, и в дом вошел... старший Солох. Его заросшее лицо, воротник шубы были покрыты инеем. Буравин невольно подумал: «Мороз на дворе крепчает, надо будет лошадей в сарае посмотреть, не замерзли бы».

Солох снял шапку и чуть хриплым голосом сказал:

— Добрый вам вечер в дом! Такого гостя, небось, и не ждали? Ты, Михаил Яковлевич, и не задумывался никогда, наверное, что я у тебя дома ни разу в жизни не был.

— Зато у тебя, Григорий Прохорович, мне довелось побывать, и не раз причем.

— Ну, что ты старое вспоминаешь, — махнул рукой Солох, — и в моем доме ты уже лет семь, а может, даже восемь не был. Но я к тебе на минутку.

Буравин, зная, что Славин и Симоха находятся в дальней комнате, решил беседовать со стариком так, чтобы и они слышали. Участковый чувствовал, что Солох пришел неспроста. Поэтому он прервал непрошеного гостя:

— А что это мы с тобой, Григорий Прохорович, у дверей стоим, проходи в комнату, там и светлее, и присесть можно, сними шубу, а то в доме жарко. — И Буравин, не дожидаясь согласия старика, первым шагнул в большую комнату, где уже на столе стоял кипящий самовар. Глянул на стол и как бы между прочим убрал две чашки в буфет:

— Садись, чайком побалуйся.

— Некогда мне чаи гонять, отправь мальца в другую комнату, разговор есть.

— Вова, иди, сынок, спать, чай с тобой будем завтра пить.

— Я вам, выходит, и чаю не дал попить, ну что ж, извиняйте меня.

Вова молча хмуро взглянул на старика и вышел из комнаты.

— Чего я к тебе зашел, Михаил Яковлевич. Понимаешь, как вспомню тебя еще холостяком, да и в довоенные годы, так сразу же вижу тебя горячим, злым к людишкам человеком.

— Ну знаешь, это смотря к каким людишкам я злым был. Если к бандитам и всякой прочей швали, то да, здесь ты прав, а что касается честных людей, то ни один из них не пожалуется, что я несправедлив был.

— Хорошо, хорошо, дай мне высказать, что хотел. Ну, а сейчас ты уже немолодой, остепениться должен. Детей вон у тебя трое: Вовке — тринадцать, Лене — пятнадцать, а младшему — восемь. Помню, как он у тебя перед войной родился. Хорошие у тебя дети, да и жена справная — ничего не скажешь. И растить вам своих детей еще долго надо, а тут ведь глушь, тайга кругом, до ваших далеко.

— А ты, дед, не путай, наши теперь везде...

— Нет, бог с тобой, я имел в виду милицию... милиционеров. Поэтому я и решил на огонек завернуть и рассказать тебе вот что. Я прошедшей ночью сон видел. Вроде сижу я у себя дома, а ко мне неожиданно сын мой — Гришка, может, ты и забыл его уже, — входит, а с ним еще людишки, все вооруженные, и сразу же о тебе разговор со мной заводят. Сходи, мол, к Буравину и скажи, что если не даст нам пожить в этих местах недельку-другую, то не миновать ему красного петуха.

И скажу я тебе, Михаил Яковлевич, я сплю, а сам как наяву вижу — горит твой дом, а ты лежишь на снегу с простреленной головой, твоя жена рядом с перерезанным горлом, а кровь так и хлещет из горла, так и хлещет. Страх один! И еще снилось мне, что твоих детей связанных прямо в огонь кидали, вот только кто кидал, никак я не мог разобрать.

Проснулся я весь в поту, перекрестился, слез с печи и, наверное, полведра воды выпил и, хочешь верь, хочешь не верь, но даже в окно выглянул: не горит ли в селе где-нибудь дом. Смотрю, все спокойно, ну, думаю, слава богу, перекрестился еще разок и полез на печку досыпать.

И вот сегодня думал я про этот сон, думал и решил к тебе сходить. И знаешь, пока шел, то в голове вопрос возник. А что, если бы мой Гришка в округе появился и попросил бы тебя не трогать его недельку-другую? Согласился бы ты?

Буравин неожиданно улыбнулся:

— Кошмары тебе, Григорий Прохорович, на старости лет снятся. Или стар ты уж совсем стал, или заболел. Тогда тебе к врачу надо идти, хочешь, я тебе его на дом вызову.

— Нет, здоров я, не нужен мне доктор. Вот меня интерес взял: так послушался бы ты просьбы Гришки и его людишек или мешать стал?

— Ну что тебе сказать? — Буравин помолчал. — Конечно, жизнь одна у человека, но я еще что-то сна такого не видел, чтобы Гришка твой сбежал. А наяву об этом мне мое начальство ничего не сообщало, так что попей лучше чайку со мной.

— Благодарствую, но уже поздно, пойду-ка я лучше спать. А тебе желаю дожить до старости и детей вырастить. До свиданьица!

Старик надел шапку и вышел. Буравин запер за ним дверь и вошел в зал, а там уже были Славин и Симоха.

— Слыхали, какие сны начал снить этот бандюга? Вот гадина, пугать меня вздумал!

Славин и Симоха стояли, потрясенные услышанным. Во время этой беседы они еле сдерживали себя, чтобы не выйти и не взять за шиворот старика.

Буравин улыбнулся:

— Да ну его к черту! Такие угрозы раньше мне приходилось часто слышать. Теперь одно скажу: Гришка и его дружок здесь! Вот только не могу понять, как они смогли состыковаться со стариком.

— А помните, как несколько дней назад наши засекли, что Дрозд вернулся домой поздно ночью? — спросил Симоха. — А ведь они своими глазами видели, как он еще засветло заходил в свой дом, а тут на тебе, снова идет домой ночью. А когда он до этого из дома вышел? Никто не видел. Что из этого следует? — Он помолчал для большего эффекта и сам ответил: — Из этого следует, что бандиты встретились с ним и попросили предупредить старика, чтобы он пришел к ним на свидание в лес. Дрозд вылез через окно, а затем огородами вышел из села, пришел в Становое и тоже огородами пробрался к дому Солоха. После этого тем же путем вышел из Станового и, уже не прячась, направился домой.

Симоха замолчал, выжидая, как отнесутся к его версии офицеры.

Славин задумчиво сказал:

— Вполне может быть и так. Из этого можно сделать вывод, что наши предположения оказались правильными. Солох и его дружок рассчитывают быть в этих краях недолго и поэтому хотят на это время сковать вашу, Михаил Яковлевич, активность. Вы для них представляете наибольшую опасность. Поэтому к угрозе бандитов надо отнестись серьезно. С этой минуты вы не должны ходить один, да и в отношении охраны дома нам надо подумать. Ну, а сейчас пошли звонить Алтынину.