Прошло полчаса, и в доме Боркина уже горел свет. Как пояснили соседи, год назад от него ушла жена, и Боркин жил в доме один. Судебно-медицинский эксперт — пожилая женщина, стаскивая с рук резиновые перчатки, словно рассуждая сама с собой, устало проговорила:

— Боюсь, что это не самоповешение.

— Вы уверены? — спросил Мочалов.

— Я буду уверена лишь тогда, когда произведу вскрытие и получу результаты экспертиз, а сейчас я только высказываю предположение, основанное на объективных признаках обследования трупа. Вам же, как я понимаю, сейчас важно знать, в каком направлении надо работать, поэтому и делюсь пока своими впечатлениями.

Производивший осмотр места происшествия следователь прокуратуры спросил у нее:

— Когда вскрытие?

— Завтра.

Осмотр места происшествия продолжался, но ничего существенного он не дал. И Мочалову ничего не оставалось, как принять предложение начальника уголовного розыска и направиться ночевать к нему домой.

Начальник уголовного розыска жил в небольшом доме. После беспокойного дня Мочалову показалось, что он попал в обитель тишины и покоя. В квартире было уютно и чисто: светлые занавески, светлые чехлы на диване и стульях, ослепительно белая скатерть.

Ужинали и знакомились одновременно. Хозяйка за стол не села, стараясь дать мужчинам поговорить о деле.

Степан Петрович — так звали начальника уголовного розыска — оказалось, хорошо знал Боркина.

— К нам несколько раз поступали сведения об этом человеке. Помню, по одному делу даже допрашивали его. Но вел он себя осторожно. Показания его пестрели отрицаниями «не знаю», «не помню», «не могу сказать».

— А кого вы знаете из его друзей? — спросил Мочалов.

— Для того чтобы ответить, мне надо в нашем хозяйстве поковыряться, — ответил начальник уголовного розыска и, неожиданно перейдя на «ты», предложил: — А может, водочки по рюмашке? За знакомство и встречу, а?

Мочалов пожал плечами. Ему не очень хотелось пить, но ситуация такова, что и отказываться неудобно. Степан Петрович громко обратился к жене:

— Аннушка, мы тут посоветовались и решили, что возражать не будем, если ты нам капель по триста сорокаградусной накапаешь.

Хозяйка вошла в комнату, достала бутылку «Московской», две небольшие рюмки и улыбнулась:

— Считать капли не буду, на глазок сами прикинете.

Мочалов вернулся к прерванному разговору:

— Как ты считаешь, почему Боркин не хранил машину у себя?

— Кто его знает. Конечно, здесь что-то есть, надо подумать. А в чем вы его подозреваете?

Мочалов рассказал. Степан Петрович, выслушав его, предложил:

— Давай завтра с его бывшей женой поговорим. Насколько я знаю, человек она порядочный и кривить душой не станет.

— Она знает его друзей?

— По-моему, и врагов тоже.

В комнату снова вошла хозяйка, она спросила:

— Ну что, товарищи сыщики, может, хватит о деле? Предлагаю сменить тему, тем более что и мне хочется с вами поговорить. — Он подошла к мужу и обняла его за плечи.

Мочалов тут же поддержал ее:

— Правильно! Хватит о деле...

Гостю постелили в зале на раскладывающемся диване. Он с удовольствием устроился на чистой постели и уснул.

А утром начался напряженный рабочий день. Судмедэксперт дала заключение, что Боркин был сначала задушен, а затем, уже мертвым, повешен. Ровно в двенадцать часов дня Мочалов встретился с женой Боркина. Лет тридцати, маленького роста, светловолосая женщина уже знала о случившемся. Лицо ее было грустным и растерянным.

— Варвара Никаноровна, вы знали его друзей?

— Не всех, конечно, но кое-кого знала.

Она назвала шесть человек. Мочалов решил задать волнующий его вопрос:

— Когда вы разводились, как решался вопрос с разделом имущества?

— Очень просто, — женщина грустно улыбнулась, — я забрала свои и сына вещи и перешла жить к своим родителям.

Варвара Никаноровна, я понимаю, что затрону неприятную тему для вас, но, к сожалению, вынужден. Скажите, почему вы разошлись?

Женщина подняла на старшего лейтенанта грустные глаза:

— Вы заставляете меня снова переживать... Но я понимаю. Мы разошлись не по моей вине. Леонид постоянно изменял мне. Я сама несколько раз заставала его с другими женщинами. В последние годы он часто пил, избивал меня и даже сына. Работу бросил, стал подрабатывать на сезонных работах в сельской местности.

— Скажите, а как вы поступили с автомашиной?

Боркина безразлично сказала:

— А что тут решать? Я же знала, что автомашина не наша, и никаких претензий на нее не предъявляла.

— Как машина не ваша? — удивился Мочалов. — В Госавтоинспекции этот «Москвич» числится за вашим бывшим супругом.

— То-то и оно, что только числится. Есть... простите, был у Леонида дружок. Сам он не здесь живет, по-моему, в Бресте. Вот он и уговорил моего бывшего мужа купить этот «Москвич», он же и деньги дал.

— А как его фамилия? — спокойно задал, пожалуй, самый главный для себя вопрос старший лейтенант.

— Я его фамилию не знаю. Мне кажется, что и Леонид не знал этого. Ведь Роман, так зовут того человека, предложил, чтобы Леонид дал доверенность на автомашину какому-то молодому парню, проживающему в Минске.

— Вы его тоже не знаете?

— Нет.

— А почему вы думаете, что Леонид не знал фамилии того человека?

— Он мне сам как-то под пьяную руку сказал об этом и признался, что боится Романа. Якобы тот может его в любой момент убить.

— За что?

— Я думаю, что Леонид знал кое-что неприятное для Романа.

— Вы его сколько раз видели?

— Кого, Романа?

— Да.

— Много раз.

— Расскажите, как он выглядит?

— Высокий... самое приметное в нем — это волосы. Они огненно-рыжие.

— Какого он возраста? — еле скрывая волнение, прерывисто спросил Мочалов.

— Лет сорок будет. Неприятный тип, очень неприятный.

Закончив допрос, Мочалов отпустил женщину, а сам сразу же направился в кабинет начальника уголовного розыска, но в коридоре его остановил капитан с повязкой дежурного на рукаве:

— Вам звонят из Барановичей. — И, приглашая Мочалова за собой, пошел по коридору в дежурную часть.

В дежурной комнате Мочалов взял лежавшую на столе телефонную трубку и сразу же услышал голос Подрезова. Оказалось, что майору с помощью местных коллег удалось установить дом, где Красин и трое его дружков ночевали.

— Понимаешь, — рассказывал Подрезов, — если верить хозяину, а, по-моему, оно так и было, он оставил гостей одних у себя дома, а сам уехал в деревню к больной матери.

— А он один живет?

— Да. И когда вернулся, гостей уже не было в доме. На столе лежало сто рублей. И хозяина смутило то, что пол был чисто вымыт.

— А кого из них знал хозяин? — спросил Мочалов.

— Говорит, что только одного мужчину по имени Роман. Но самое главное, Ваня, этот Роман...

Но Мочалов не дал ему договорить:

— Рыжий?

— Да. А ты откуда знаешь?

Старший лейтенант рассказал обо всем, что ему удалось выяснить.

Подрезов сказал:

— Ваня, ты организуй в Кобрине розыск рыжего и его дружков. Кстати, они по описанию и есть те самые пижоны, о которых рассказывала хозяйка Красина, а сам выезжай в Брест. Если этот Роман житель Бреста, то у нас уже есть кое-что для того, чтобы узнать, кто он. Я же сейчас выезжаю в Минск. Вполне вероятно, что они могли поехать туда.

После разговора Мочалов зашел к начальнику уголовного розыска. Тот озабоченно проговорил:

— Да, делишки разворачиваются, ничего не скажешь.

— Ничего, разберемся, — уверенно сказал Мочалов и неожиданно спросил: — Где у вас нотариальная контора?

— Зачем она тебе?

— Надо выяснить, когда Боркин дал Красину доверенность.

— Правильная идея. Пошли вместе, здесь недалеко.

Они вошли в однокомнатный деревянный домик. Кирпичная печь была накалена, и в комнате стояла жара. За столом сидела средних лет женщина. Узнав начальника уголовного розыска, она радушно пригласила: