— А как он был одет? — спросил доктор Монардес.
— Да обычно, сэр, — ответил Томас. — Только вместо обуви на ногах у него были подковы. Но остальное — штаны, рабочая куртка, похожая на эту, и широкая рубашка с низким воротом. Все было темного цвета, но не могу сказать, какого точно. Не забывайте, что я его видел во сне, и мое внимание было сосредоточено на его руках, пока он набивал трубки и подавал их мне одну за другой.
— Значит, у него были пальцы, а не какие-то крючья, или орлиные когти, или копыта, или нечто подобное, — вмешался в разговор мистер Фрэмптон.
— Копыта, сэр, — ответил Томас и непонятно почему указал на ноги мистера Фрэмптона. Мы с доктором Монардесом машинально посмотрели туда, а мистер Фрэмптон тут же поджал ноги. — Нет, сэр, у него были самые обычные человеческие пальцы. Может быть, только чуть длиннее и костлявее.
Доктор спросил его, что именно делал так называемый дьявол, чтобы заставить его принять, как он выразился, «судьбоносное» решение, — отказаться от табака. Мистер Джоли лишь повторил, что дьявол набивал табаком трубки, причем очень ловко, и подавал ему одну за другой. Он не помнил, делал ли дьявол что-либо еще, говорил ли о чем-нибудь. Просто наполнял трубки и протягивал ему.
— Может быть, он подал тебе какой-нибудь знак? Скорчил какую-то гримасу… или подмигнул? — спросил доктор Монардес.
— Нет, не помню, чтобы он мне подмигивал, — ответил мистер Джоли. — Нет, не делал он никаких знаков. Только набивал трубки и подавал их мне.
Удивительно, что когда люди слышат какую- то банальность, которая никого не удивляет, их лица приобретают задумчивое выражение. В этот момент мы все трое — доктор Монардес, я и мистер Фрэмптон — сидели с задумчивыми лицами. Возможно, это объясняется скукой, которую вызывают банальности разного рода. Тебя сразу начинает клонить в сон. Прибавьте к этому и разочарование по причине, что ты ожидал услышать что-то интересное, но не услышал, вот и получите задумчивое выражение. Я бы сказал, что это какая-то алхимия. Кроме того, люди с задумчивым выражением лица, как правило, ни о чем не думают. Им просто хочется спать. Во всяком случае, именно так было со мной. Я сидел с задумчивым видом и смотрел вперед, но моя голова была абсолютно пуста. В комнате стоял верстак, усыпанный стружками, поверх которых были разбросаны инструменты. «Как тоскливо», — мелькнуло у меня в голове. Неудивительно, что дьявол здесь посерел, или, быть может, именно он и оставил эту серость после себя.
Наконец-то мы покинули мистера Джоли, хотя, по сути, пробыли у него не так уж много, как показали нам часы в фаэтоне. Однако у меня было ощущение, что наше посещение длилось бесконечно долго. Потом мы направились в Итонский колледж, где доктору предстояло выступить с лекцией о табаке и других новых лекарствах, привезенных из Индий. Декан колледжа мистер Уитакер был ревностным почитателем трудов доктора Монардеса. Это был любознательный, открытый новым знаниям человек, который всегда стремился быть в курсе последних научных новинок, особенно в области медицины.
Во время последней эпидемии чумы в этом районе, случившейся несколько лет назад, именно он отдал распоряжение, чтобы все мальчики в Итоне по утрам выкуривали по трубке. И не удивительно, что там не было ни одного заболевшего. Как заверил нас мистер Фрэмптон, то же самое можно сказать и о хозяевах табачных лавок в округе. Смертельная зараза не посмела перешагнуть порог ни одной из них. Доктор слушал все это с сияющим лицом и только довольно кивал. Да, вероятно ему удалось открыть самое великое лекарство в истории человечества, и у него были все основания гордиться этим. Но его удовлетворение достигло апогея, когда мы оказались во дворе колледжа и увидели, что все мальчики, облаченные в торжественные черные тоги, были построены вдоль парадной аллеи, держа в руках дымящиеся трубки. По знаку декана все они дружно закурили, а он сам, приветственно раскрыв объятья, пошел нам навстречу, сопровождаемый громкими аплодисментами преподавательского состава. Неописуемый момент! От волнения доктор даже прослезился. Я тоже прослезился, но по другим причинам.
Потом доктор выступил в актовом зале с вдохновенной речью. «Только что, — сказал он с шутливыми нотками в голосе, — я встретился с одним человеком, который утверждал, что во сне видел дьявола и тот подталкивал его отказаться от курения табака». Публика восприняла эти слова со снисходительным смехом, к которому присоединились и мы с мистером Фрэмптоном. «Вот к чему приводит суеверие», — заключил доктор. Потом он долго говорил о новых временах, о том, что всем нам следует отказаться от суеверных предрассудков и воспринять новые научные открытия, устремившись к безграничным горизонтам, которые открывает перед нами наука. «Мы живем в новое время, — сказал доктор, — в котором наука смело отметает все предрассудки прошлого (я тут же вспомнил нищего, который валялся на улице в Севилье), волнующее и переменчивое время, когда закладываются основы новых знаний, золотые плоды которых будут собирать новые поколения. Это время подъема, Ренессанса, торжествующей силы разума и науки, своим светом разрывающей мрак. И этой науке, — обратился он к собравшимся, — вы, молодые друзья, должны посвятить свою жизнь под мудрым руководством ваших ученых наставников и лично мистера Уитакера, одного из самых светлых умов эпохи». Слова доктора были встречены бурными, долго не смолкавшими аплодисментами. Все рукоплескали стоя. Прижав руку к груди, доктор Монардес улыбался, кланяясь и поворачиваясь в разные стороны. Потом он долго рассказывал о новых лекарствах, полученных из Индий, в том числе, и о табаке, а также об огромном количестве болезней, которые он исцеляет. Новому лекарству он предсказал долгую и успешную жизнь. «Наступит время, — сказал доктор, — когда даже последний пейзан Старого Света будет знать, что такое табак, и, быть может, будет его употреблять. Табак будет присутствовать везде — на улицах, в трактирах, на постоялых дворах, в домах богачей и бедняков, аристократов, торговцев, ремесленников и крестьян — повсюду. Он станет самым знаменитым растением в мире, намного более известным, чем помидоры и перец, попомните мои слова. Он будет с триумфом шествовать по миру — предрек доктор, — и это произойдет намного раньше, чем многие думают. Мы уже видим первых предвестников той знаменитой эпохи, — провозгласил доктор. — Дух нового знания постепенно распространится: потихоньку, понемногу и сначала невидимо. Он появится и здесь, и там, в этом колледже и в другом городе, на другой улице. И так будет до того самого дня, когда вдруг, словно совсем неожиданно, мир полностью изменится. Самодовольные невежи прошлого почувствуют, как оно обрушивается им на головы, как привычная рутина знакомой им жизни утекает, словно вода сквозь пальцы. Они будут изумленно смотреть и спрашивать себя: Как же так? Что случилось? И ответ придется искать в прошлом, долго и подробно отслеживая его. Но мы-то знаем. В один прекрасный момент мир полностью изменится, — завершил доктор. — И в значительной степени благодаря нам».
Великолепные, превосходные, берущие за душу слова доктора Монардеса! Я испытывал гордость, что являюсь учеником такого человека. Словно античный оратор, он предстал перед совсем незнакомой публикой и покорил ее мощной убедительной речью, превосходными знаниями и острой проницательностью. Мистер Фрэмптон не мог найти слов от восторга. В некотором смысле, я тоже. Браво, доктор Монардес!
— Доктор Монардес — мой учитель, — гордо сообщил я одному преподавателю, стоявшему рядом, и ткнул себя пальцем в грудь. — Я ученик доктора Монардеса!
— Что ж, завидная судьба, сэр! — ответил он. — Искренне вам завидую, сэр, — повторил мужчина, не переставая аплодировать.
Той ночью, из-за перевозбуждения или сильных впечатлений, мне тоже приснился так называемый дьявол. Но я увидел его в садах Альгамбры. Он стоял на месте, где под прямым углом сходятся две аллеи, обнесенные по всей протяженности живой зеленой изгородью, словно бордюром, подстриженной на уровне колен. Позади изгороди виднелись кусты, на которых цвели темно-красные розы. Были и другие розы. Их цвет я могу назвать розовым. Над ними, высаженные в десяти метрах одна от другой, высились пальмы, а на протяжении всей аллеи, по которой пришел черт, как раз перед живой изгородью, в продолговатых каменных горшках росли алые маки и какие-то лиловые цветы, чье название мне неизвестно. Справа, метрах в ста от меня, виднелись высокие стены покрытого зеленью лабиринта. Великолепное место, очень-очень живописное.
