После того как трудности были улажены, моя новая инициатива стала осуществляться обнадеживающими темпами. Я нанял себе другую карету (чтобы не пачкать карету доктора Монардеса), и мы с Хесусом разъезжали по селам, продавая крестьянам пищевой табак.

— Как нам его разводить? — спросил меня Хосе из Дос-Эрманаса, к которому я отправился прежде всего.

— Одну горсть на ведро, — ответил я. — Для идеального результата — две горсти. Но лучше всего — полторы.

Он остановился на одной горсти и купил много табака, потому что у него было много животных. Другие крестьяне из Дос-Эрманаса тоже купили. Потом купили и те, что жили недалеко от Кармоны. И так далее. Дело пошло успешно. Мне уже расхотелось лечить раны и другие недуги, но делать было нечего, я продолжал это делать во имя пищевого табака. Разумеется, если бы я мог заниматься только им, решительно не стал бы делать ничего другого. Медицина, которую я всегда считал особой привилегией, стала казаться мне неблагодарной профессией. Особенно ветеринарная отрасль. Приходишь в хлев, топчешься в испражнениях животных, лечишь их, они испытывают боль, ты их не понимаешь, они тебя тоже; в любой момент нужно остерегаться, чтобы они тебя не цапнули, потому как после этого тебе самому придется лечиться. Постоянно общаешься с неотесанной, невоспитанной деревенщиной. Все они словно вросли в землю, разговаривать не умеют, порой кажется, что перед тобой говорящие бревна… Я впервые дал себе отчет, насколько выгодно отличается от них Хесус. Да, если бы я не был медиком, никогда бы не поверил, что люди в городах и в селах относятся к одному и тому же виду. Вот взять хотя бы Хесуса. Он танцует фламенко, в его шляпу сыплются деньги. Он, может, и не блещет умом, но хитер. Да я и не думаю, что его можно назвать глупым. Если бы ему пришлось работать так, как работают эти ненормальные пейзаны, он бы разболелся и умер. По-моему, никто не может работать так, как они. Ну, пожалуй, доктор Монардес. Но только не Хесус. Вопреки всему, я определенно предпочел бы общаться с ним, а не с крестьянами. Но дело в том, что ему-то как раз и нельзя продавать пищевой табак, так что делать нечего…

В течение нескольких месяцев я с невероятным успехом продавал пищевой табак. Все шло на редкость хорошо, пока не вмешался тот дурак, тот мерзавец Дувар, Пабло-неудачник. Он сродни мухе, от которой… или что там было в Библии, от чего испортилась мука? А может, это была не мука, ибо как может испортиться мука от какой-то там мухи? А может, это вообще не из Библии? Но вернемся к Дувару. Я великодушно принял на себя львиную долю работы, предложив ему только принимать роды у животных. Во-первых, мне не хотелось этим заниматься, а во-вторых, не мог же я оставить его умирать с голоду. Так этот болван сообщил крестьянам, что никакой это не пищевой, а самый что ни на есть обычный табак, который они могут купить в пять раз дешевле в порту Севильи. Такие новости среди деревенских жителей разносятся молниеносно, и очень скоро они все стали смотреть на меня хмуро, и моя клиентура начала таять. В течение месяца все шло еще более-менее сносно, хотя и не так, как прежде, пока не появились люди сеньора Эспиносы. Каким-то образом до него дошла весть, что крестьяне в окрестностях Севильи и даже в более отдаленной Андалусии массово скупают табак, и он послал своих людей чтобы продавать им, причем намного дешевле, чем это делал я, к тому же, крестьяне перестали тратить время на дорогу в Севилью. Люди Эспиносы заполонили все вокруг — многочисленные, неутомимые. Куда бы я ни приехал, оказывалось, что они там уже побывали. Они объезжали села на телегах, собирая заказы или привозя табак. Иногда мы с Хесусом на них натыкались. Насколько мне известно, Дувар начал рассказывать им, чего он раньше не делал, о том, что обыкновенный табак, хоть он и обыкновенный, а не пищевой, весьма полезен для животных. Я догадывался, отчего он изменил свое мнение.

Итак, постепенно работы у меня не стало совсем. Я еще некоторое время объезжал с Хесусом окрестности Севильи, забираясь все дальше и дальше, но это не приносило никаких результатов. Иными словами, с пищевым табаком было покончено, во всяком случае, для меня. Мне следовало отказаться от своей затеи.

— Хесус, а ведь это все я придумал, — произнес я однажды, когда мы возвращались в Севилью. — Это открытие принадлежит мне.

— Браво, сеньор, — ответил мне Хесус, — это была умная мысль, великое дело!

— Да, я придумал пищевой табак, а что получил взамен? Ничего!

— Ну, это не совсем так, сеньор, нельзя сказать, что совсем уж ничего.

— Именно ничего, — махнул я рукой. — Все достанется Эспиносе. Он — мой должник!

— А вы ему об этом скажите, сеньор, — произнес Хесус.

Я пристально посмотрел на него. Он что, смеется надо мной? Но Хесус с безразличным видом смотрел вперед. Уж не слишком ли он стал изворотливым?

— Да, наверное, ты прав, — сказал я, откидываясь назад.

Но я не собирался легко сдаваться. Этот подлец Дувар должен за все ответить. Я решил поговорить с Ринконом, чтобы тот его проучил. Пусть лежит себе в больнице доктора Бартолло и размышляет о том, почему так произошло, дурак эдакий! В один прекрасный день я отправился в «Три жеребца», где надеялся найти Ринкона, но по дороге принялся размышлять. Ну хорошо, Дувара отметелят как следует, но ведь он тоже может заплатить, чтобы и со мной расправились. Ринкон никому не отказывает, лишь бы платили. К тому же, если не его, то и другого можно нанять. Были бы деньги — для такого дела в Севилье легко найти людей. А что будет, если я заплачу Ринкону и попрошу его исчезнуть, когда все будет кончено? В таком случае и Дувар не сможет отомстить, потому что некому будет. Все-таки на пищевом табаке я немного заработал, это верно, и Хесус прав — я преспокойно мог бы заплатить Ринкону. Разум мне подсказывал, что с точки зрения будущей безопасности это будет правильнее всего. Но какая-то неясная внутренняя сила отчаянно сопротивлялась этой мысли, какое-то суеверие останавливало меня. Я принялся наворачивать круги вокруг таверны, думая, как мне поступить. Но решение не приходило. Тогда я решил спросить совета у доктора Монардеса.

— Так нельзя, — строго сказал мне доктор Монардес. — Ведь в таком случае и кто-то другой, скажем, Бартолло может заплатить, чтобы нас не стало. Если ты сейчас заплатишь, чтобы убрали Дувара, то спустя какое-то время кто-то заплатит, чтобы убрали тебя. Не знаю, в силу каких причин, но обычно именно так и происходит. Дьявола не существует, например, это просто глупое суеверие, но я бы не советовал тебе особо на это рассчитывать. Некоторые данности нестоит подвергать проверке. А что если ты проверишь и окажется, что ошибся? Что тогда делать? Кроме того, есть еще две проблемы, которые ты бы мог заметить, если бы раздражение не застило тебе глаза. Во-первых, исчезновение Дувара сейчас ничего не меняет. Эту торговлю уже взял на себя Эспиноса, и с Дуваром или без него она продолжится. Так что по сути от исчезновения Дувара ты ничего не выиграешь. А вот убрать сеньора Эспиносу у тебя не получится, — засмеялся доктор.

— Да, разумеется, — поторопился согласиться я. — Об этом вообще не идет речь.

— Значит, ты ничего не добьешься, кроме одного: удовлетворишь жажду мщения. А во-вторых, — продолжил доктор Монардес, — даже Ринкон не станет убирать Дувара, не предупредив об этом своего хозяина… этого, как его — Ма… Мо…?

— Мониподио, — подсказал я.

— Да, да, Мониподио. А разве у Синдиката воров были какие-то проблемы с глупым Пабло? Скорее всего, нет. В противном случае он уже давно бы исчез и без твоей помощи. Так что вполне вероятно, этот самый Мониподио дело не одобрит. А если одобрит, то тут уже возникнет конфликт не между тобой и Дуваром, а между Дуваром и Синдикатом воров. Тогда тебе придется заплатить не только Ринкону, но и всему Синдикату. И это тебе выйдет намного дороже, чем ты себе представляешь. Гораздо дороже, — повторил доктор Монардес. — Тебе нужно было поговорить с Дуваром еще в самом начале, — продолжил доктор, видимо, заметив мой отчаянный вид. — Сразу, когда ты решил продавать этот самый «пищевой» табак.