— И что вы видите в этом замечательного?

— Разве плохо быть президентом Литвы. А я сижу сейчас с будущим главой государства. Ничего подобного у меня еще не было.

— Вы не понимаете, это огромная ответственность. А я даже не представляю, насколько я к ней готова. Что я буду делать на этой должности?

Лагунов пренебрежительно махнул рукой.

— Вы полагаете, что другие президенты более готовы, чем вы. Некоторые из них весьма смахивают на идиотов, а некоторые — реально идиоты.

— Спасибо, вы меня сейчас утешили, — насмешливо проговорила Мазуревичуте.

— Я совсем имел в виду не вас, — поспешно стал оправдаться Лагунов. — Вот уж кто совершенно не похож на идиота, так это вы.

— Это-то я знаю и без вас. Но я привыкла выполнять все, что обещаю, и к каждому делу подходить с максимальной ответственностью. Понимаете, Сергей, я маленькая литовская девочка, из очень скромной, очень небогатой семьи. Моя мама медсестра, отец был сапожником, чинил обувь в мастерской. — Мазуревичуте перехватила недоверчивый взгляд журналиста. — А вы полагали, что мои родители академики.

— Я бы не слишком этому удивился, — пробормотал Лагунов.

— Просто я всегда очень любила учиться. Вот и стала доктором политологических наук, могу на равных говорить с самыми известными в Европе людьми на нескольких языках. Но это меня совсем не изменило, внутри я все такая же маленькая застенчивая девочка, которая, на самом деле, очень мало знает и комплексует по этой причине. Когда я думаю, как решить тот или иной вопрос, то с ужасом понимаю, что не представляю, как это сделать.

— Можно подумать, что другие представляют. Просто у них много наглости, вот они и уверяют все, что они знают, что надо делать. А на самом деле, ничего не знают.

Мазуревичуте кивнула головой.

— Я знаю, что во многих случаях так оно и есть. Но мне это не подходит. Я слишком много времени провела с Феликсом. Он привил мне представление, что безответственность — самый большой порок любого человека, а уж политика — вдвойне. И я не могу прогнать эту мысль из головы. Я хочу вернуть честность в политику, которой сейчас в ней так не хватает, очистить наш политический класс от наростов и балластов. А это обещают схватку со многими влиятельными людьми. Вы и представить себе не можете, какая развернется борьба.

— Почему же, вполне себе представляю.

— Нет, не представляете. Вы смотрите на все это со стороны, а я варюсь в этом котле. И примерно знаю, как все будет происходить. Будут затронуты интересы сильных мира сего. А они никогда так просто не сдаются, многие из них готовы на все, чтобы сохранить власть, деньги, влияние. Ведь больше за душой у них ничего нет. На самом деле, многие из них очень пустые люди, которые смертельно боятся своей пустоты.

— Возможно, я не до оцениваю ситуацию.

— В том-то и дело. Поэтому я и испугалась, когда Эмма выдала мне свой астрологический прогноз. Я ясно осознала, что теперь уж мне точно не увильнуть, само небо хочет, чтобы я ввязалась в эту войну.

Лагунов вдруг осознал, что не знает, что говорить в такой ситуации. Любые слова утешения прозвучали бы не только фальшиво, но и очень глупо.

— Я бы с удовольствием бы вам помог… — нерешительно произнес он.

— Чем вы можете помочь, Сергей. Вы гражданин другой страны. Да даже если были бы гражданином Литвы, что бы вы могли реально сделать? Журналистов, поддерживающих меня, хватает и на моей родине. Но от них не так уж и много зависит, по крайне мере, меньше, чем они сами об этом думают. Поверьте мне, я это точно знаю. — Мазуревичуте взглянула на Лагунова. — Не расстраивайтесь, это не ваши проблемы. Но вам спасибо.

— За что? — удивился Лагунов.

— Что посидели сейчас со мной, выслушали меня в трудную минуту моей нерешительности. Как-то стало немножко спокойней. А в нашем деле это уже немало, — улыбнулась литовка. Вы идите, а я тут еще немножко посижу. Мне есть о чем подумать.

Лагунов встал с большим сожалением. Ему хотелось остаться с ней еще, но он понимал, что мавр сделал свое дело, теперь мавру пора покинуть сцену. Точнее, перейти на другую. Здесь же ему по-прежнему ничего не светит. Он вспомнил о Майе. Ему бы не хотелось, чтобы она видела, как он бежал за будущим президентом Литвы.

Лагунов стал подниматься по крутому склону, то и дело, оборачиваясь назад. Но Мазуревичуте не смотрела в его сторону, по тому, как она сидела, по тому, как прямо держала спину, он чувствовал, что его персона не присутствует в ее мыслях даже по самым их краям.

Антон уже полчаса искал отца. Он заглянул в его номер, но на его стук никто дверь так и не открыл, прошелся по всему замку и тоже с тем же успехом. Выходить же на улицу не очень хотелось, было жарко, а его грузное тело с трудом переносило такую температуру. Оно потело, задыхалось, становилось вялым и ватным, его неудержимо клонило ко сну. Антон с удовольствием вернулся бы к себе и сладко вздремнул. Он хорошо поел за завтраком, а после обильной еды организм требовал отдыха.

Но Антону нужно было поговорить с отцом, он хотел это сделать еще вчера, но день выдался суетливым и сумбурным, и он отложил общение на сегодня. Но решил, что оно состоится во что бы то ни стало. Он не может уехать отсюда без результата, иначе ему не поздоровится.

Несмотря на нежелание, Антон вышел из замка, и сразу же попал под жесткий прессинг солнечный лучей. Он не прошел и с десятка шагов, как пот стал лить с него градом, а дыхание участилось. Невольно он с грустью вспомнил о тех временах, когда он был стройным, не имел лишнего веса. Это было еще не так давно, каких-то пять-семь лет назад. Но у него вдруг бурно поперла политическая карьера, за короткий срок он совершил восхождение в элиту правящего класса, а с ним — резко увеличились и доходы. Он не мог ни в чем себе не отказывать, в том числе и в самой лучшей еде. А есть он любил с детства, вкусная пища ему нравилась на свете больше всего. Вот он и налег на нее, и за короткий период удвоил свой вес. Он делал несколько попыток как-то с ним справиться, но они кончились полным провалом. И в какой-то момент он смирился с новой для него реальностью, перестал бороться со своей неудержимой страстью к чревоугодию. Но за нее приходилось дорого платить, что он и делал одышкой, обильным потением и сердечной аритмией, вызванной чересчур большой нагрузкой на главный человеческий мотор.

Отца Антон отыскал на пляже, вернее, в озере, он заплыл на его середину и явно не собирался возвращаться. На берегу сидела Мария и не спускала глаз с пловца.

Завидев Антона, она приветливо ему улыбнулась.

— Смотрите, как хорошо плавает ваш отец, — сказала Мария.

— Я вижу, — буркнул Антон, обливаясь потом. На пляже негде было укрыться от солнечных лучей.

— Вы вспотели, — заметила женщина. — Не хотите окунуться.

— Нет, — поспешно произнес Антон. — Я искал отца, мне надо с ним переговорить.

— Придется подождать, вы знаете, он любит долго купаться.

— Знаю, — раздраженно произнес Антон. Ему хотелось сесть, он оглянулся вокруг, но кроме песка по близости ничего для сидения не было.

— Антон, не хотите, когда вернемся в замок, померить давление? — неожиданно предложила Мария.

— Зачем?

— При вашей комплекции в такую жаркую погоду она может быть повышенной. Вам надо следить за ним.

Предложение Антону не понравилась, но он понимал, что Мария права. Ему и его личный врач постоянно повторял, что надо регулярно следить за давлением. Но так не хочется ощущать себя больным. Он посмотрел на женщину, она явно ожидала его ответ. А она заботливая, вынужден был он мысленно признать. Напрасно мать так ее невзлюбила. Впрочем, она не любит всех, кто имеет хоть какое-то отношение к отцу. Это у нее давно превратилось в манию.

— Я согласен, но после разговора с отцом, — ответил он.

— Хорошо, — кивнула головой Мария. — У меня будет к вам еще просьба, постарайтесь во время разговора не слишком его волновать. Я чувствую, что вы хотите поговорить с ним о чем-то важном и серьезном. — Она вопросительно посмотрела на Антона.