Сигарета догорела, Лагунов тут же закурил другую. Черт его разберет, что с ним произошло за эти дни? То, что он был уверен, не могло случиться, случилось. Все это кажется какой-то абсолютной глупостью, но он не может выбросить из головы всего того, что он тут слышал, чему был свидетелем и даже в какой-то степени участником. И надо же такое случиться, что судьба забросила его в этот уголок мира, в котором происходит нечто такое, чему он не в силах дать определения. Если честно, он едва ли не впервые за всю свою журналистскую карьеру не знает, как и что писать. Он уже предчувствует, что любой написанный им текст окажется фальшивым, не отражающим то, что тут творилось и творится.

А что собственно творится? Вот вопрос, на который он не знает ответа. Зачем эти люди тут собрались, чего они выясняют? О чем без конца разговаривают друг с другом. С формальной точки зрения вроде бы все ясно, да только она мало чего объясняет. Он постоянно ощущает, что все не так, все как-то по-другому. До того, как он попал сюда, у него не возникало затруднений с объяснениями окружающего мира, он ему казался ясным и простым. Конечно, в нем масса загадок, необъяснимого, но все они не имеют касательства к нему. Он отдельно, они отдельно. А сейчас он не может отделаться от чувства, что он вошел в какое-то незримое пространство, в котором он с ними как-то связан. И что теперь делать с этой связью, как он должен себя в этих обстоятельствах вести, совершенно не понятно. И кто в таком случае ему это объяснит? Рута, Майя? Каманин? Не может же он все время пребывать в неведении.

Вспомнив о Майе, Лагунов ощутил замешательство. Он так и не решил, как ему поступать с ней? Хотя думал об этом довольно много. А если, в самом деле, будет ребенок? А он даже не в состоянии понять, как он относится к ней? Вроде бы она ему нравится и вроде бы не нравится. Что-то среднее между этим. И как с в таком случае ему быть? Он приехал в этот проклятый замок спокойным, уверенным в себе, а уезжает отсюда переполненным сомнениями. Лучше бы отказался от этой командировки, ничего ужасного бы не случилось. Возможно, послали бы другого или вообще бы отказались от этой затеи. Теперь-то он понимает, что последний вариант самый лучший. Но что говорить, все уже случилось. В таком случае самое лучшее, что можно сделать, это отправиться спать. А завтра утром он навсегда покинет это место. И он надеется, что все вернется на круги своя.

Лагунов хотел уже встать со скамейки, как услышал чьи-то шаги. Через несколько секунд из темноты вынырнула Майя.

— Вот ты где? А я тебя ищу.

— Уже нашла. Что дальше? — не слишком дружелюбно отреагировал Лагунов не ее появление.

Майя села рядом с ним.

— Дай закурить.

Лагунов протянул ей пачку сигарет. Майя закурила.

— Хочешь знать, что дальше? — спросила она.

— Человека всегда интересует будущее.

— Не всегда, многие не хотят его знать, так спокойней. Мало что тебя в нем ждет. Разве не так?

— И такое случается, — согласился Лагунов.

— А ты хочешь знать будущее?

Вопрос заставил Лагунова задуматься. А, в самом деле, так ли он жаждет его знать? Если в будущем все хорошо, то это даже очень приятно. А если — нет, то скорей всего лучше о нем не ведать. Он вспомнил астрологический прогноз Эммы Витольдовны.

— Я так и предполагала, что у тебя нет мнения на этот счет, — сказала Майя. — Мне вообще кажется, что у тебя нет четкого мнения ни по одному вопросу.

— Ты пришла мне это сказать? — обиделся Лагунов.

— Нет, это случайно вырвалось. Я пришла сказать совсем другое. Я приняла решение: будет ли у меня от тебя ребенок или не будет, я больше не собираюсь иметь с тобой никаких дел. Если рожу, то ты даже не узнаешь об этом. Вот, собственно, и все, о чем хотела тебе сообщить.

— Но послушай… — вдруг вырвалось у Лагунова.

Майя встала со скамейки.

— Ничего слушать я не собираюсь. Тебя для меня больше не существует.

— Но почему?

— Ты хочешь это знать?

— Да.

— Я поняла простую вещь: ты меня никогда не полюбишь, я буду для тебя обузой. А это чертовски неприятно ощущать. Папа обещал, что если я рожу, он мне станет помогать. Так что выкручусь. А с тобой я прощаюсь навсегда.

Майя помахала рукой и пошла в сторону замку. Лагунова охватило противоречивое чувство: с одной стороны, огромного облегчения, с другой — потенциальной катастрофы. Будто бы он только что лишился чего-то такого, что могло бы сделать его жизнь совсем другой. И он никак не мог выбрать из этой дихотомии то, что являлось для него главным.

Варшевицкий тяжело плюхнулся на стул рядом с Мазуревичуте. Женщина пристально посмотрела на него.

— Кшиштоф, что с тобой? Ты пьян?

Поляк не без труда кивнул головой. Было заметно, что каждый жест ему давался не просто.

— Да, я как-то незаметно нахлебался. Виски очень крепкий напиток.

— Но здесь все пьют вино, где ты отыскал виски?

— Кто ищет, тот всегда найдет. Кажется, так говорят русские. Вот я и нашел. Просто надо было, как следует попросить официантку. Учись.

— Непременно. Хотя с другой стороны не всему следует учиться.

Варшевицкий задумчиво взглянул на женщину.

— У меня возникла проблема, — не без труда ворочая языком, проговорил он.

— Что за проблема, Кшиштоф?

— Я хотел сегодня вечером вернуться домой в Варшаву. Но в таком состоянии я не могу сесть за руль.

— Да, это действительно проблема, — согласилась Мазуревичуте.

— Нет, проблема в другом. Мне негде спать. Я спросил у Марии, где тут можно прилечь. Она сказала, что свободных номеров нет. И не представляет, как мне помочь. Это ее дословная цитата.

— Это тоже серьезная проблема, — снова согласилась Мазуревичуте. — Она задумалась. — Я знаю, как тебе помочь.

— Знаешь? — удивился Варшевицкий. — И как же?

— Мы можем эту ночь спать в одной постели в моем номере. Кровать не слишком широкая, но уместимся.

Варшевицкий изумленно уставился на литовку.

— Мы будем спать вместе? — недоверчиво спросил он.

— А что тут такого, — пожала она плечами. — Сколько раз мы с тобой спали вместе. Поспим еще один. Ничего с нами не случится.

— Но это значит, мы будем…

— А вот этого мы как раз не будем, — усмехнулась Мазуревичуте. — Этот этап наших отношений завершен навсегда. Мы будем просто спать считай, как брат и сестра. Если принимаешь мое условие, тогда у тебя есть, где сегодня заночевать.

— А что мне остается делать, — пробормотал Варшевицкий. — Ты из тех, кто дает надежду, и тут же отнимает, — капризно произнес он.

— Перестань. Кстати. У меня есть еще одно условие.

— Какое?

— К тому моменту, как мы пойдем с тобой спать, ты должен протрезветь. Я не собираюсь спать с человеком, кто не в состоянии себя контролировать.

— Но как? Я выпил целую бутылку виски.

— Не знаю, Кшиштоф. Прими холодный душ, а лучше искупайся в озере.

— Но сейчас темно.

— И что из того. Тебя никто не заставляет плавать. Просто окунись у бережка. И вообще, что с тобой случилось? Ты и раньше пил, но никогда не напивался. Мне нравилось это в тебе.

Некоторое время Варшевицкий молчал.

— Я почувствовал, что это мне сейчас необходимо, — неохотно сказал он.

— Прежде ты этого не чувствовал.

— Прежде я на что-то надеялся, а теперь — нет.

— Но ты написал новую книгу, а это всегда и новая надежда.

— Да, — замотал он головой и так низко наклонился, что едва не упал. Мазуревичуте едва успела его удержать в сидячем положении. — Меня что-то качает, — констатировал он.

— Еще бы, после такой дозы виски!

— О чем мы говорили, Рута? — сморщил он лоб.

— Раньше у тебя была надежда, а сейчас нет, — кратно напомнила Мазуревичуте.

— Ах да, все правильно. Он у меня ее отнял.

— Феликс?

— Кто же еще? Он у всех отнимает надежду.

— Главное, найти виновного — и сразу становится легче. Так?