— Вы, в самом деле, думаете, что это счастье?

— Возможно, это то счастье, ради достижения которого надо все время подниматься над собой. Иногда это так трудно, что хочется рухнуть вниз. Зато когда поднимешься, то понимаешь, что это стоит затраченных усилий, ради этого стоит жить. Правда, такое случается крайне редко.

— Но у вас как раз это бывает.

— Бывает, — как-то непривычно глухо подтвердила Мазуревичуте. — Но иногда так хочется самого простого женского счастья. Человек не создан для того, чтобы все время подниматься вверх, ему становится плохо, если он не счастлив и при горизонтальном движении. И для подавляющего большинства его вполне достаточно.

— Мой муж говорит: жизнь должна быть спокойна и незатейлива, — произнесла Эмма Витольдовна.

— Но мы благодаря Феликсу лишены такому ее восприятию, — сказала Мазуревичуте. — Пожалуй, я сегодня перекурила, такие разговоры вызывают у меня сильное желание прильнуть к сигарете. А я не могу себе этого позволить. Поэтому надо идти спать.

— Разумеется. Это я вас спровоцировала на такой разговор.

— Нет, Эмма, я сама хотела об этом поговорить. Вы появились очень своевременно.

— Вы облегчили мне душу, — улыбнулась Эмма Витольдовна. — Иначе я бы переживала.

— Не стоит. — Мазуревичуте встала. — Если память мне не изменяет, мы впервые в жизни так поговорили. Почти, как подруги.

— А почему бы нам, в самом деле, ими не стать? — предложила Эмма Витольдовна.

— Хорошее предложение, я подумаю над ним. Спокойной ночи, — попрощалась Мазуревичуте.

Эмма Витольдовна проводила ее взглядом. Интересно, что только что было, подумала она? Они действительно с этой минуты стали подругами?

Майя и Лагунов отдыхали после бурного всплеска страсти. Они лежали рядом, но ментально находились далеко друг от друга. Каждый по-своему переживал эти мгновения, которые объединили их на недолгое время и тут же разъединили, когда оно завершилось.

Первой вернулась к действительности Майя. Она подняла голову и посмотрела на своего партнера.

— Эй, на мосту, ты где?

Лагунов тоже слегка приподнялся.

— Я тут, рядом с тобой.

Майя покачала головой.

— Несколько минут тебя тут не было.

— Где же я был, по-твоему?

— Этого я знать не могу, могу лишь сказать, что в другом месте. Я заметила: после секса ты всегда уходишь от меня.

— Тебя это огорчает?

— Да.

Лагунов снова посмотрел на Майю, на этот раз с некоторой настороженностью.

— Неужели даже ненадолго нельзя уйти? — сыронизировал он.

— Сначала уйдешь на несколько минут, потом на несколько часов, потом — навсегда.

— Прямо программа действий, — теперь уже засмеялся Лагунов. — Ты мне подсказала, как следует поступить. Ты словно чего-то боишься.

— Да, боюсь и что?

— Ничего, просто хочется узнать, что тебя пугает?

— В самом деле, хочется? Или только ради вежливости?

— В самом деле, — заверил Лагунов. Но ан самом деле, он был в этом совсем не уверен.

Майя придвинулась к нему и положила голову на плечо.

— Я дочь своего отца — Каманина Феликса Александровича.

— Это мне известно. И что из этого следует?

— Из всех его детей я самая обыкновенная. Я просто обыкновенная.

— Ты необыкновенная…

— Не надо, я знаю, что говорю, — перебила его Майя. — Такой уж уродилась. И ничуть о том не жалею. А потому мне и хочется самого обыкновенного. Кроме мужа и детей мне по большому счету ничего и не надо. Без остального вполне можно обойтись. Может, даже, если ничего этого не будет, то к лучшему.

— Вот как, не знал, что ты такая, — удивился Лагунов.

— Ты представлял меня другой?

— Другой. Вы тут все немного, а некоторые и много чокнутые.

— И Рута? — Майя даже не скрывала, что внимательно наблюдает за его реакцией.

— И она тоже, — подтвердил Лагунов.

— А мне кажется, что нормальней ее просто не бывает.

— И это тоже так.

— Я ничего не понимаю, так она нормальная или нет?

— Она нормальная, но она хочет достичь того, к чему нормальные люди не стремятся.

— Например?

— Улучшить мир.

— Вот как! Значит, по-твоему, улучшать мир могут только ненормальные.

— А разве не ясно, что улучшить мир невозможно. Он просто не меняется. Поэтому просто нет смысла заниматься подобными делами. Разве нет?

— Что же ты предлагаешь?

— Ничего не предлагаю. Пусть все будет так, как есть. К тому же не все так и плохо, есть кое-то и приятное. — Рука Лагунова поползла по телу Майи.

Но ее в данный момент интересовали другие вопросы. Майя скинула руку журналиста с себя.

— Подожди, еще успеем. Вся ночь наша.

— Что же ты хочешь?

— Тебя понять.

Лагунов скосил на нее глаза.

— Лучше не стоит так рисковать, — усмехнулся он. На несколько секунд он задумался. Затем встал с кровати, голым дошел до висящего на спинке стула пиджака, достал из кармана диктофон. Затем вернулся на прежнее место. — Послушай.

— Что?

— Фрагмент интервью твоего отца. — Лагунов включил диктофон.

«Наличие сознания еще не делает человека человеком. Наоборот, гораздо распространенней явление, когда оно низводит его на самый низкий уровень, превращает в ужасное существо, способное на любые зверства. Перед каждым из нас как бы поставлена задача стать человеком. И если он ее не реализует, то никогда им и не станет. Наша гигантское заблуждение в том, что мы все полагаем, что раз родились биологическим человеком, то уже им и являемся. Ничего подобного, биологический человек — это вовсе не человек нравственный и духовный, а следовательно, сознательный.

«Получается, по-вашему, что подавляющее большинство людей назвать человека нельзя. Это какие-то недочеловеки, так их можно называть».

«Недочеловеки — пожалуй, это удачное название. С вашего разрешения буду им пользоваться».

«Но это же вы по сути дела его придумали, Феликс Александрович».

«Я не употребил этот термин в нарицательном смысле. Просто дал определение. А вы превратили его в термин. Это ваша большая заслуга».

«Спасибо, конечно. Но меня больше волнует другое, что же нам всем делать? И вообще, кто же мы тогда?»

«Вопросы закономерные. Биологически — мы люди, но парадокс в том, что люди так уж устроены, что их биологические и духовные сущности сильно разделены. В каком-то смысле они мало связаны между собой, разве только пребывают в одном теле. И задача человека начать их сближение. Только в этом случае биологический тип начинает обретать человеческие черты и качества. И пока это происходит весьма редко. А очень многие обманывают себя и других, что они становятся другими. Эти заблуждения крайне опасны».

«А вам не кажется, что вы проповедуете человеконенавистнические взгляды? За них можно и пострадать?»

«Не кажется, молодой человек. Ни я создал этот мир, ни я виноват, что он такой, а не другой. Нам нужно осознать реальность, только тогда появится возможность для трансформации. А для начала признать: мы еще не люди, у нас есть возможность ими стать, но пока ею пользуются единицы. Пока же мы биомасса, что-то вроде косяков сардин».

— Тут еще много всего, но в целом ты поняла, — сказал Лагунов, выключая диктофон.

— И что тебя беспокоит?

— Если твой отец прав, кто же мы тогда?

— Не знаю, — пожала голыми плечами Майя. — Я только знаю, что отец всегда прав. А чем тебе не нравится быть биомассой. По мне так совсем не плохо. Я согласна пребывать в таком статусе. В нем есть столько всего приятного, что об этом как-то не хочется и задумываться. Да сколько людей прожили в состоянии биомассы, просто ужас берет — и ничего.

— А всякие ужасы, которые без конца происходят?

— Везде есть свои риски и издержки. Уж как повезет. Я была уверена, что такие вопросы тебя не волнуют.

— Я кажусь таким примитивом.

— Совсем нет. Среди всей биомассы ты на верхних ярусах.

— Спасибо за высокую оценку, — насмешливо проговорил Лагунов. — Но как-то в этом не уверен. Я скорей где-то в середине. Ладно, давай на сегодня эту тему завершим. — Руки Лагунова потянулись к груди Майи. — Сейчас, я надеюсь, ты не против?