— Если вы не против, я с вами.

— Против. Вас ждет другая женщина. Если вы будете проводить столько времени со мной, она может начать ревновать. Идите лучше к ней. Она моложе, следовательно, привлекательней.

— Дело не только в возрасте, — возразил Лагунов.

— Это вы сейчас говорите. Пройдет немного времени — и поймете, какое большое значение во всех делах играет возраст. Так что идите. У нас с вами разные направления.

— Обещайте, Рута, что мы с вами еще поговорим.

— Почему бы и нет. Люди просто обязаны вести долгие и длительные диалоги, только так они могут приблизиться к пониманию друг друга. Возможно, вы догадались, что это высказывание принадлежит Феликсу.

Мазуревичуте встала и направилась к выходу из террасы. Лагунов смотрел ей вслед, пока она не исчезла из его поля зрения.

Когда Антон вошел на террасу, то сразу увидел Нежельского. Тот сидел за столом, на котором стояла бутылка водка, на три четверти пустая. Сам Нежельский смотрел на нее бессмысленным взглядом, он явно с трудом понимал, что вокруг происходит. Его рука потянулась к сосуду, но Антон не только успел ее перехватить, но и сильно оттолкнуть ее от него. В результате Нежельский едва не упал на пол. Он негодующе посмотрел на обидчика.

— Что вы себя е позволяете, Антон Феликсович? — пробормотал он, не без усилий разжимая губы.

Антон сел на соседний стул.

— Это вы что себе позволяете, Иван Михайлович? Я не разрешал вам напиваться.

— Да кто вы такой, чтобы мне что-то разрешать? — Рука Нежельского снова потянулась к бутылке. И снова Антон ее перехватил.

— Я, можно сказать, ваш работодатель. Не забывайте об этом ни на минуту, — наклонившись к нему, тихо проговорил Антон.

— Ты — работодатель? — Нежельский вдруг засмеялся. — Да пошел ты… — Он нецензурно выругался. — Ты всего лишь толстое чудовище. Лучше посмотри на себя.

Антон, несмотря на всю свою тучность, резво вскочил со стула, схватил невысокого и тщедушного Нежельского за воротник и приподнял над землей.

— Да я тебя сейчас своим весом раздавлю, жалкий философишка, — прошипел Антон.

Нежельский, не доставая ногами до пола, смешно ими дрыгал.

— Отпустите его, немедленно отпустите его, Антон, — внезапно раздался за спиной Антона голос.

Он обернулся и увидел Мазуревичуте. Она в руках держала ту самую бутылку водки.

— Я вас ударю бутылкой, если вы сейчас не отпустите Ивана Михайловича, — предупредила она.

Антон поставил Нежельского на бетонный пол.

— Вы разве не видите, он же пьян в стельку, — сказал он.

— Это не дает вам права так с ним обращаться, — возразила женщина, ставя бутылку на стол. — Вы омерзительно себя ведете. Хотя бы помнили, что Иван Михайлович гораздо старше вас.

— У нас свои с ним дела, не вмешивайтесь. Вот не знал, что вам нравятся алкаши.

— Не ваше дело! Если бы вы не были бы сыном Феликса…

— То что? — осклабился Антон.

— Ничего. Иван Михайлович, позвольте, я вас провожу в номер.

В ответ Нежельский что-то неясно пробормотал. Скорей всего он не до конца понимал, что происходит.

Мазуревичуте подошла к нему и помогла встать со стула.

— Иван Михайлович, обопритесь на меня, мы пойдем к вам в номер, — сказала литовка.

Обняв его за талию, она повела Нежельского к выходу. Антон зло посмотрел им вслед.

— Мы с тобой еще поговорим, мерзкий старикашка, — процедил он сквозь зубы. — Да и с тобой — тоже.

Мазуревичуте довела Нежельского до его номера, достала из его кармана пиджака ключи и открыла дверь. Затем аккуратно положила мужчину на кровать. Нежельский не сопротивлялся, только все время что-то неясно бормотал. Она разбирала только отдельные слова, к ее удивлению несколько раз он повторил имя «Феликс».

Мазуревичуте хотела уже уйти, но ее остановил Нежельский.

— Рута, очень прошу, не уходите, не оставляйте меня одного.

Мазуревичуте присела на стул.

— Я не уйду, посижу с вами, Иван Михайлович.

Нежельский заплакал. Это было так неожиданно, что в первые секунды она не поверила своим глазам. Они были знакомы много лет, но ничего подобного Мазуревичуте еще не видела.

— Что с вами, Иван Михайлович? — встревожилась она. — Вам плохо? Позвать Марию Анатольевну?

Нежельский решительно замотал головой.

— Рута, вы меня презираете?

— Почему я вас должна презирать?

— А я себя презираю.

— Это в вас говорит алкоголь, Иван Михайлович.

— Да, алкоголь, — согласился Нежельский. — Только он говорит правду.

— Вы сейчас не в том состоянии, когда можете определять, что правда, а что нет. Вам надо отдохнуть, поспать до обеда. Потом вкусно и плотно поесть — и все будет выглядеть в другом свете.

— О чем вы говорите, Рута, о каком обеде. Я только что решил… — Он замолчал.

— Что вы решили, Иван Михайлович? — не без тревоги спросила Мазуревичуте.

Некоторое время он угрюмо молчал.

— Раз я не смог достойно прожить жизнь, я должен достойно из нее уйти. Разве я не прав? — посмотрел он на нее.

— Вы прожили и до сих пор живете достойной жизнью. А слабости и грехи есть у всех. Это не причина для таких выводов.

— Не надо меня утешать. Феликс прав, я совершил главное в жизни предательство — предательство самого себя. Его нельзя простить.

— Вы преувеличиваете, Иван Михайлович. Возможно, и были кое-какие отступления и слабости, но вы сейчас чересчур критично настроены к самому себе. А себя в первую очередь надо любить.

— Мне не за что себя любить, — мрачно возразил Нежельский. — Все люди чрезмерно снисходительны к самим себе. Но когда говоришь с Феликсом, от этого снисхождения остается одни ошметки. Я бы очень хотел еще выпить. Прошу вас, Рута, принесите водку.

Мазуревичуте отрицательно покачала головой.

— С вас достаточно. Я не врач, но понимаю, как вредно вам пить. Да еще в таких количествах.

Нежельский бросил на Мазуревичуте взгляд, которым он еще ни разу не смотрел на нее.

— Вы совершаете, Рута, роковую ошибку. Если я буду трезвым, то шанс, что совершу что-то ужасное, только вырастает. Ну, как, пойдете?

— Я лучше скажу за Каманиным. Это полезней. — Она встала.

— Сядьте, очень прошу, сядьте, — взмолился Нежельский. — Феликс — человек, которого я меньше всего хочу сейчас видеть. Мне нечего ему сказать, я полностью опустошен.

— Я вам не верю, Иван Михайлович. И все, кто вас знает, никогда в это не поверят.

— Вы думаете, меня кто-нибудь знает, — усмехнулся Нежельский. — Это все обман. Обманывал других, обманывал себя. Даже вас обманывал. А хотите, признаюсь? Я вас давно люблю. Лучше женщины в своей жизни я не встречал.

Мазуревичуте испытала некоторое смущение. Не то, что его признание было для нее неожиданным, но оно прозвучала в крайне неподходящий момент. Ему сейчас нужно думать совсем о другом.

— Я очень тронута, Иван Михайлович, вашими словами, — сказала Мазуревичуте. — Но вы всегда сильно преувеличивали мои достоинства. Я самая обычная женщина.

— Нет, это не так, — вдруг как-то не очень разборчиво проговорил Нежельский.

Она внимательно посмотрела на него и обнаружила, что он засыпает. Это свое действие оказывала принятая большая доля алкоголя. Еще через минуту он громко засопел.

Несколько минут она молча продолжала сидеть, желая убедиться, что Нежельский крепко спит и в ближайшее время не проснется. Затем встала и, стараясь не шуметь, вышла из номера.

Выйдя из номера, Мазуревичуте остановилась и задумалась. Как поведет себя Нежельский, когда проснется и окончательно протрезвеет? Это непредсказуемо. Его психологическое состояние внушало ей сильное беспокойство. Можно пренебрежительно отнестись к его намекам о желание покончить жизнь самоубийством. Ну а вдруг он, в самом деле, решится на такой поступок.

Мазуревичуте вспомнила некоторые его поступки уже из далекого прошлого, когда он безумно был в нее влюблен, несмотря на ее роман с Каманиным. Спокойный, рассудительный и даже трусливый Нежельский оказался способным на весьма экстравагантные действия. Однажды он почти до утра простоял возле ее подъезда, ожидая, когда она вернется домой. А они в ту ночь гуляли с Каманиным; ведь то были времена самой горячей их любви. Они могли проводить вместе целые сутки и нисколько не надоедали друг другу.