— И в какой-то момент я осознал, что ты прав. Я даже удивился, что так отчаянно возражал против этого утверждения, ведь оно так очевидно. И я был вынужден признать твою критику моих произведений справедливой. Поверь, Феликс, мне это далось нелегко.

— Охотно верю, Кшиштоф.

— Тогда я решил попробовать написать роман, взяв за основу эту идею о единой реальности. Недавно он вышел в издательстве. Надо сказать, что его долго отказывались издавать, издатели не понимали моей или точней, этой твоей концепции так, как в свое время не понимал ее я. Но все же мне удалось убедить сделать пробный тираж. Вот эта книга.

Из сумки Варшевицкий достал две книги, одну протянул Каманину, другую — Мазуревичуте. Каманин стал листать том.

— Она на польском, — сказал он.

— Разумеется, — подтвердил Варшевицкий, — но мне очень хочется, чтобы ты прочитал роман. Ты же неплохо читал по-польски.

— Это было давно, с тех пор я почти все забыл. Боюсь, это мне теперь не по силам. Но я рад, что ты воспользовался моими идеями. Все же какой-то толк от них. А теперь извините, мне надо идти. Уверен, вы скучать вдвоем не будете, вам есть что вспомнить, что обсудить.

Каманин резко встал и двинулся в сторону замка. Варшевицкий удивленно проводил его взглядом.

— Что это с ним? — спросил он.

Мазуревичуте перевела взгляд с удаляющей фигуры Каманина на поляка.

— Мне кажется, Феликса внезапно настигло прошлое, к чему он оказался не готов, — задумчиво произнесла она.

Каманин почти вбежал в свой номер, но вопреки его надеждам, Марии в нем не оказалось. Его обожгла мысль: а не уехала ли она, пока он черт знает о чем болтал с этим закомплексованным Варшевицким.

Каманин открыл дверцу шкафа; все вещи Марии висели в нем. Значит, не уехала, немного успокоился он.

Каманин сел в кресло. Странно, они знакомы с Марией уже довольно давно, а он до сегодняшнего дня даже не представлял, насколько она остро воспринимает подобные ситуации. А ведь считает себя знатоком человеческой психологии. А на самом деле большой профан в ней. Что только что и было доказано.

Он снова стал думать о том, как помириться с Марией? Но неужели она права, и в глубине не умерло его чувство в Руте? Он-то был уверен, что ничего от него не осталось, все стерлось, как несохраненный текст на компьютере. Но сейчас он вынужден признаться самому себе, что как только он видит вместе Варшевицкого и Мазуревичуте его охватывает глухое раздражение. Вот и сейчас он сбежал от них, чтобы оно не разрослось до размеров, когда его будет трудно контролировать.

Но где все-таки Мария? Пошла на озеро? Скорей всего. Каманин уже собрался идти ее искать, но в последний момент остановился. Сейчас это делать бесполезно, у него нет аргументов, чтобы заставить ее изменить решение и вернуть все назад. Он сам не уверен в том, что в чем она его упрекала, является не правдой. А потому будет неубедителен. Надо подождать пока остынет у нее обида на него. Хотя сколько понадобится для этого времени, неизвестно.

В дверь постучали. Каманин пригласил войти, и в номере появился Антон.

Каманин обрадовался его появлению, по крайней мере, он на какое-то время перестанет думать о Марии и о их отношениях. Но тут же нахмурился, вспомнив, о чем ему предстоит разговаривать с сыном.

— Отец, ты просил зайти, — произнес Антон. — Хотел со мной о чем-то поговорить.

— Хотел, — подтвердил Каманин.

— А где Мария? — вдруг поинтересовался Антон.

— Что это вдруг ты спрашиваешь? Ты же ее особо не жалуешь.

— Просто во время церемонии вы держались как-то не так, как обычно.

— А как?

— Отстраненно, что ли. Так мне показалось.

Все заметили, огорченно подумал Каманин.

— Тебе показалось. Мария где-то гуляет. Не сидеть же все время в номере.

Антон кивнул головой.

— О чем же ты хотел поговорить? — спросил он.

— О твоем предложении сотрудничать с вашей партии.

— Ты изменил мнение? — мгновенно оживился Антон.

Каманин встал, прошелся по номеру, снова сел.

— Да, изменил, — подтвердил он. — Я готов на сотрудничество.

— Отец! Это замечательно! Вот увидишь, ты не пожалеешь.

— Речь не об этом, Антон.

— А о чем же тогда? — удивился сын.

— У меня есть условие, при котором возможно сотрудничество.

— Да, я слушаю тебя.

— Во-первых, я буду сотрудничать с вами бесплатно. Никаких денег я не возьму.

— Не возьмешь денег? — изумился Антон. Его большое тело целиком заколыхалось от удивления.

— Да, об этом даже не может быть и речи. Но плату я потребую. И если ты не сможешь ее обеспечить, то ни о каком сотрудничестве не может быть и речи.

— Я сделаю, что могу. Но что ты просишь?

— Сейчас скажу. Тебе известно, что Ростислав — убежденный противник нынешнего режима.

— Да, — поморщился Антон. — Он это и не скрывает.

— Тем более. Мое условие заключается в следующем: мы заключаем сделку, я работаю на вас, выполняю ваши поручения, а вы не трогаете ни Ростислава, ни его бизнес, как бы он не боролся с вами. Если ты мне это гарантируешь, я согласен. Если нет, наша сделка отменяется. Ну как?

Какое-то время Антон сосредоточенно молчал. От напряжения у него даже выступил пот на лбу.

— Да, отец, я сумею обеспечить неприкосновенность Ростислава.

— Уверен?

— Не сомневайся. Я договорюсь.

— Но учти, если Ростислав пострадает, я тут же прерву наше сотрудничество. Более того, публично озвучу его условия.

— А твоя репутация?

— Возможно, ты не поверишь, но мне глубоко на нее наплевать.

— Я верю, отец.

— Значит, договорились.

— Договорились, — заверил Антон.

— И последнее условие. Ни при каких обстоятельствах Ростислав не должен прознать про нашу сделку.

— Я понимаю. Я ему никогда не скажу.

— Теперь можешь обрадовать свое руководство, — сказал Каманин.

Антон кивнул головой.

— Я пойду?

— Иди.

Антон буквально выскочил из номера.

Оставшись одни Варшевицкий и Мазуревичуте некоторое время молчали.

— Что с ним случилось? Почему он так поспешно убежал? — спросил Варшевицкий. — Тебе не кажется, что он какой-то странный?

Мазуревичуте кивнула головой.

— Я тоже заметила, что он вдруг переменился. Как будто что-то случилось?

— Но что могло случиться за такой короткий промежуток времени? Когда я приехал сюда, он был другим.

— Случиться может что угодно, — задумчиво произнесла Мазуревичуте.

— Ты не думаешь, что это как-то связано со мной?

Мазуревичуте пожала плечами.

— Этого нельзя исключить. Ваши отношения всегда были напряженными. Зачем ты все же приехал?

— Я понимаю, что приезжать незваным — это не правильно. Но я не мог упустить такой момент. Он в Польше, совсем недалеко от меня. Я должен был его увидеть.

— А если он не приехал бы в Польшу?

— Возможно, я бы отправился к нему в Москву. Позже, но я мы все равно с ним бы встретились.

— Не понимаю, зачем? Разве в свое время вы не все сказали друг другу?

— Тогда мне казалось, что все. Но потом я понял, что мы не сказали друг другу и десятой части того, что надо было сказать. По крайней мере, мне ему.

Мазуревичуте взяла лежащую на скамейке книгу в руки и посмотрела на нее.

— Я так понимаю, эта книга — продолжение ваших бесед?

— Ты всегда все правильно понимаешь, Рута. Меня всегда восхищало это в тебе.

— Сейчас мы говорим на другую тему, Кшиштоф. Расскажи про книгу.

— Ну что ты хочешь услышать. Да, в этой книге больше его, чем меня. Многое из того, что он говорил, вызывало во мне резкое несогласие, протест. Но я не мог выбросить эти мысли из сознания, они жили во мне и разрушали привычные конструкции. Это продолжалось долго, пока однажды я не решил написать книгу. — Варшевицкий задумался. — Вернее, это не совсем так. Удивительное дело, я это книгу не писал, она сама писалась. Я лишь фиксировал на компьютере это обстоятельство. Так сказать, выполнял техническую функцию. На обложке стоит моя фамилия, но только я знаю, а теперь еще и ты, что я к роману имею весьма косвенное отношение. Все, что там есть, когда-то было посеяно в меня Феликсом. И теперь взошло. Я отказался от гонорара, чем привел в изумлении издательство. Пришлось сочинить какую-то чушь, чтобы они не подумали, что я сошел с ума. Но я не мог взять эти деньги, они бы жги мои пальцы. И знаешь, чего я теперь боюсь?