Второй раз описывать — смысла не вижу. Всё было почти как с белобрысой Машей. По ходу дела, реально один и тот же урод им бо́шки проломил. Результат у меня тоже получился одинаковый. Я молодец.

Мужик открыл глаза.

— Здравствуйте, барышня! — ничё так начало.

— Здоровей видали. Как звать-величать?

— Степан Петрович.

— Ну-ну… ты себя в зеркало-то видел, Петрович? С какого года-то?

— С тридцать второго… — Серьёзно! Степан Петрович взял протянутое мной зеркальце и поражённо крякнул — (дальше было несколько фольклорных оборотов, выражающих искреннее восхищение происходящим).

— Придётся, Степан Петрович, заново учиться Стёпой быть.

— Да, дела-а-а…

— Ну, Степан, рассказывай.

Рассказ был немудрящий. Прожив всю жизнь в деревне, женился Степан Петрович поздно, ну, как поздно — был перед этим ещё брак, но детей не получилось. Жена помаялась по лечебницам да и ушла, сказали — несовместимость, Стёпа её не осуждал: дети — это святое. Валюша появилась в его жизни, когда Степану стукнуло сорок пять. Ей было всего-то двадцать восемь, девчонка. Однако же, поженились и жили счастливо. Через пару лет родили сына. Сын выучился на врача, уехал в город. Жену в дом привёл тоже докторшу, шибко умная была. Обязательно хотела кандидатскую защитить до того, как детей родит — потом, говорила, не до того будет. Так и получилось, что внуков Степан Петрович дождался чуть не к восьмидесяти годам. Зато друг за дружкой — троих! А потом сын с невесткой поехали на какой-то международный симпозиум и… Авиакатастрофы в наше время — не такая уж большая редкость. Вот и остались Степан да Валентина с тремя внуками на руках: Ангелине старшей тогда было восемь, Серёжке шесть и Дёмушке четыре. Три года уж тому…

— Сердце последнее время сильно пошаливать стало. Да и Валюшка на ноги жаловалась. Так что мы, как услышали про эти порталы — сразу наладились. Боялись сильно, что не успеем внуков поднять. А в детском доме — не хочу, чтобы мои дети жили. Кто же знал, что такие твари нам повстречаются. Счастье ещё, что Валюша с детьми в лес пошли. Черемшу хотели посмотреть… — У Петровича на скулах заиграли желваки.

— Так, Стёпа. Ты это брось. Взяли мы твоих тварей за жабры, — Степан впился в меня глазами, — Да-да, будет ещё возможность посмотреть.

— Де-е-е-е-да-а-а-а! — от леса в нашу сторону нёсся мальчишка. Он был похож на маленькую взъерошенную пулю. Следом за ним бежал второй, чуть постарше, и тоненькая рыжая девочка, рядом, явно охраняя, — две овчарки, а за ними — девушка с выбивающимися из узла на затылке медно-рыжими волосами.

Пацан добежал и врезался в деда, обхватив его колени, и запрокинул голову, чтобы заглянуть в лицо:

— Деда, а это правда ты?

Следом добежали старшие внуки и жена, повисшая на шее у мужа, причитая:

— Стёпушка! Стёпушка!

И все они плакали, смеялись и обнимались, а вокруг скакали и лаяли счастливые собаки.

А я смотрела на это и ревела как дура.

— Ну и что ты ревёшь? — Да блин! От неожиданности я подскочила чуть не на полметра. Да что за день-то сегодня? То бегу, то подпрыгиваю! Муж смотрел вопросительно, — Всё же хорошо?

— Вова БЛИН! Вы что меня пугаете все? Чуть сердце не выскочило!

— Ну, теперь у тебя есть шанс с этим справиться, — надо ж ты! Сама невозмутимость!

И я прижалась к нему и вдохнула такой родной-родной запах.

— Вовка…

— М?

— Я очень, очень тебя люблю…

Стадо у Степана с Валентиной на мой городской вкус оказалось и правда приличное: три дойные коровы, пара годовалых бычков, молодая нетель* и ещё одна совсем мелкая тёлушка, штук пять длинноухих безрогих коз (с мелкими прыгучими и поэтому не поддающимися быстрому подсчёту козлятами) во главе с важным чёрным козлом и толпа диковинных кудрявых овец, среди которых рогами-завитушками выделялись пара баранов. Ну и две запряжённые в тележку лошадки. И какая-то птица, периодически орущая в клетках… Не хилари клинтон, э-э-э… в смысле — много, да…

*Взрослая, но ещё не телившаяся корова,

а то тут, оказалось, многие не знают…

ЧТО ДЕЛАТЬ?

Сгущался вечер, надо было накормить-напоить голодных. Костёр уже горел, и котелки готовы были закипеть. Так. Я подозвала парней, велела им не беспокоить девок и самим проверить — что у них осталось из продуктов. Составить список и доложить мне. Валентина вызвалась помочь мне с ужином и напекла целый таз оладушек, а потом, улучив момент подсела ко мне и, помявшись, спросила:

— Оля… Как же мы с вами за такой долг расплатимся?

На что я немедля брякнула:

— А вы как кот Матроскин, — Валя растеряно захлопала глазами, — Отдавать будете молоком. Я, понимаешь ли, без молока жить не могу. Во-о-от…

— Так я… — начала Валентина, но я её перебила.

— Валь, вон туда глянь, — на пороге палатки сидела осунувшаяся Маша, за откинутым пологом виднелась испачканная в земле спина свернувшейся калачиком сестрёнки. От парней я узнала, кстати, что зовут её Лика. Анжелика, поди. Вот же родители с фантазией… А может и не Анжелика. Повилика какая-нибудь, сейчас всё славянское модно… Да хрен с ним, не это важно! Сейчас меня беспокоило то, что рядом с Марией стояла нетронутая миска с едой. Маша почувствовала мой взгляд и обернулась. Вопросительно киваю — мрачно мотает головой. Лика не ест.

Не ест, не пьёт, не встаёт и ни с кем не разговаривает.

— Вот это, Валюша, волнует меня сильнее всего. Нормальных людей ещё слишком мало в этом мире, чтобы направо-налево умирать. А со всем остальным позже разберёмся.

Я долго сидела у огня. Муж, зная моё пристрастие к уносящимся в небо искрам, периодически ворошил костёр. Стайки крошечных звёздочек уносились в тёмно-синее вечернее небо. Где-то за чёрными кронами деревьев плыли две маленьких местных луны, зелёная и голубая. Лес молчал, словно притаившись.

Я думала.

Имеем ли мы право — просить? Наверное, да. Но как же неловко просить, не имея отдарка…

Нет, ну глупо же думать, что существу высшего порядка реально нужны какие-то жертвы типа травок, ягодок или тем более чьих-то жизней…

Что я могу дать взамен? Что-то, созданное мной? Картина? Резная чаша? Сад? Ну, хотя бы дерево. Наверное, подойдёт музыка. Или песня…

Я смотрела на искры, растворяющиеся в незнакомых силуэтах созвездий, и слова складывались в строчки:

Я иду к тебе по границе сна,

Я иду туда, где не властны льды.

На твоей поляне всегда весна.

Помоги развеять туман беды…

— Красиво… — Она сидела рядом на бревне и тоже смотрела в небо на искры, — И слова хорошие.

— Поможешь?

— Помогу…

ДАРЫ И ЛЮДИ

Моя гостья была в зелёном, хотя в ночи её платье и казалось тёмным. И пронзительно-салатовые глаза сложно было не узнать. Очень светло-русые волосы рассыпáлись по плечам волнистым каскадом до самой земли. Она в задумчивости смотрела в глубину костра, подперев щёку рукой.

— В детстве мне казалось, что именно такой должна быть весна…

Нежно-зелёные глаза блеснули.

— А потом?

— А потом я думала, что именно такой была бы Леля.

— Леля… — зеленоглазая словно покатала слово на языке, — Леля — мне нравится. Так меня и зовите!

— Как скажешь, госпожа Леля.

Мы ещё помолчали, ночь располагала.

— Так чего ты хочешь, маленькая кельда маленького клана?

Я вздохнула, собирая мысли в кучу.

— Я хотела бы уметь видеть души. Правду и ложь. Добрые и злые намерения. Видеть, когда душа больна или страдает. И я хотела бы уметь помочь — особенно таким, как эти девочки.

Леля, всё так же задумчиво подпирая щёку рукой, посмотрела на меня:

— Ты представляешь, какую тяжесть на себя взваливаешь?

— А ты представляешь, как я смогу жить, зная, что могла помочь этим девчонкам — и пожалела себя?..

Леля покачала головой.

— Да… А многие живут… — она шевельнула пальцами и из сердцевины костра вылетел рой искр, повисший между нами, — Подставь ладонь.