Странно, да?

У кого-то мать сбежала с любовником, а ярмо позора почему-то висело на ней.

Вот тут Юлю пробрало, и она, прикрыв рот ладошкой, тихо рассмеялась. Да уж, с чем боролись и на что напоролись. А ведь она, получается, полностью в свекровь пошла. Только кто знает, от чего та ушла к другому. Вряд ли от хорошей жизни. Глядя сейчас на Глеба, не сложно представить, каким характером обладал в свое время его отец. Как говорится, удивляться тут нечему.

Ладно… Время утренних терзаний подошло к концу. Всё равно для всех хорошей не будешь. Да она и не против. После всего, что пришлось пережить — пускай что хотят, то и думают. Если раньше боялась причинить близким боль, то сейчас её виденье полностью поменялось. Марина права, она изменилась. В лучшую или в худшую сторону — пускай рассудит Бог, но не Вал изменил её и не её грязная ложь, а люди, которых она любила на протяжении многих лет.

Вот и вся правда.

Прекратив терзать себя никому ненужным самобичеванием, Юля с трудом поднялась с постели и, стараясь не разбудить сына, на цыпочках прошла в ванную.

Интересно, Вал действительно произнес вслух её имя да ещё признался в любви или Маринка всё выдумала? Сам ведь сказал, что был под действием каких-то там таблеток. Может, спал с Военбург, а представлял её?

Господи, аж голова закружилась, и вихрь бабочек пронесся внизу живота, оставив после себя ощущение сладостного томления. И вроде не школьница, проживающая первую любовь, а так приятно стало, что на лице невольно засверкала улыбка.

Здесь, на юго-западе Турции, Вал чувствовался в разы ближе, нежели проживая с ней в одном городе. Можно засыпать вместе, и в это же время быть на разных концах планеты. А можно видеться крайне редко, но понимать, что роднее этого человека не сыскать на всей Земле. У неё с Валом было так же. Они не виделись две недели, но было такое ощущение, будто расстались буквально вчера.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Да, она соскучилась, ей не хватало его запаха; она закрывала глаза и представляла его улыбку, лукавый прищур темно-серых глаз, увитые жгутами вен сильные руки. Но даже тут, в курортном городке на берегу моря она имела возможность слышать его голос сколько душе угодно. А это, согласитесь, многого стоило.

Поскорее бы встретиться. Вдохнуть терпковатый запах парфюма, ощутить на языке табачную горечь и обнять… обнять настолько сильно, чтобы с его губ сорвался хрипловатый смех. Она бы растворилась в его звучании, заразилась его бешенной энергетикой, уверенностью, согрелась бы от его тепла…

Воспользовавшись моментом, Юля написала Валу сообщение, спросив, не хочет ли он сегодня увидеться ближе к вечеру. Он тут же ответил, несказанно обрадовавшись поступившему предложению, и напомнил, чтобы она была предельно осторожной. Юля заверила его, что всё будет хорошо и попросила, чтобы он ждал её у семейного общежития на Васнецова.

Если бы не трехдневная нервотрепка из-за отсутствия новостей от Вала и не вчерашняя грызня с Мариной — отдых мог бы пройти достаточно неплохо. Хорошо хоть, с Дударевым всё разъяснилось, а то можно было рехнуться от неведения. Не факт, конечно, что дома её будет ждать приятная атмосфера, ведь планы мужа так и остались нереализованными, но это её уже мало заботило. Куда важнее было разобраться с Мариной и не спровоцировать её на дальнейший скандал.

После завтрака Юля вместе с сыном вышли в город, желая пройтись по сувенирным магазинам и заглянуть в отделы восточных сладостей. Военбурги тоже увязались хвостиком, правда, вскоре отстали, задержавшись возле витрин с украшениями.

Юля не стала их поторапливать, стараясь поменьше попадаться на глаза племяннице, и взяв Сашку за руку, поспешила завершить покупки, так как до вылета оставалось не так уж и много времени.

Маринка, как ни странно, молчала. Что с утра не затронула Юлю, даже не удостоив взглядом, что по дороге в аэропорт воротила нос, не желая разговаривать. Юлю такой расклад по-своему и радовал, и одновременно напрягал. Не понять: то ли ей действительно поверили, то ли затаились, ожидая более удобного момента.

В принципе, пускай треплется. Адвокат у неё есть, работа, считай, тоже. Завтра она первым делом подаст на развод, а Вал ни в коем случае не даст ей раскиснуть. Так что вдруг чего — она оправдываться не станет. Сил её больше не было заботиться о чувствах других. Устала. Пускай всё идет своим чередом, а там как Бог даст.

Зато Люда нервничала больше обычного, беспокойно покусывала накрашенные модным блеском полноватые губы. Она, то обмахивалась веером, хотя в помещении было прохладно, то бросала на мужа встревоженный взгляд, тут же переключаясь обратно на дочку, избегая с Юлей зрительного контакта.

Юле такое поведение показалось странным.

— Люд, — подошла к сестре поближе, покосившись на насторожившуюся при её приближении племянницу, — что случилось?

Та быстро взглянула на Ромку и, подцепив Юлю под руку, потащила за собой, как можно дальше. Марина увязалась следом.

— Мам, молчи! — процедила она предупреждающе, окатив родительницу голючим зглядом. — Ты ведь обещала!

Люда только отмахнулась, мол, ничего страшного и, наклонившись к Юле вплотную, сбивчиво затараторила:

— У Маринки задержка. Четвёртый день как. Оно, как бы, и ничего страшного. Но сама понимаешь, с Дударевым они по ночам не пасьянс раскладывают. Вот и думаю, как быть? С одной стороны, Рома уперся, как баран, не хочет видеть их вместе. А с другой… не знаю, Юль. А вдруг беременная. Что тогда? Рано ей ещё…

Не получилось отреагировать, как следует: с выражением удивления, толикой радости, каплей затаенного предвкушения.

Вздрогнула, причем, весьма ощутимо, и тут же резко вскинула на Маринку пытливый взгляд, пытаясь разобраться: правда или ложь? Вдруг это её очередной ход, чтобы основательно убедиться в своих предположениях? Марина могла. Теперь, когда Юля наново с ней познакомилась, от племянницы следовало ожидать чего угодно.

— Четыре дня? — переспросила ошарашено, будто речь шла не о задержке, а уже о полугодовалой беременности.

— Угу, — кивнула Люда, теребя шлейку сумки. — Прилетим домой, сразу в аптеку, купим тест. Нужно узнать наверняка. А там будет видно.

— Что видно, мам? — взбеленилась Марина, накрыв ещё плоский живот ладонью, словно защищая от всего плохого. — Я не поняла? Это мой ребёнок, как захочу, так и будет! Мне не семнадцать, я давно совершеннолетняя. У меня есть любимый мужчина, причем не бедный, так что ни тебе, ни кому-нибудь другому я не позволю вмешиваться в мою жизнь.

От Юли не ускользнул сей жест, и в груди тут же нестерпимо закололо, вынудив закусить изнутри нижнюю губу. Это сон, она ещё спит, это выдумка её богатой на воображение фантазии.

Не может быть. Нет-нет. Сестра права: рано ей ещё. И не в возрасте дело. Была ещё подлость, холодный расчёт, ложь. О том, как произошло возможное зачатие — и вспоминать не хотелось. До тошноты представлялась их близость. До выжигающей нутро ревности. И пускай теперь знала, как всё случилось, а всё равно было больно.

— Тебе ещё учиться три года, — не согласилась с пылкой речью дочери Люда. — На ноги нужно стать. Самостоятельной научиться быть. Думаешь, я не знаю, как оно всё будет? Родишь и сбагришь на меня, мол, хотела внуков — нянчись. Сейчас куда не глянь — у всех одно и то же. Все подруги сидят дома с внуками, пока дети доучиваются и зарабатывают себе на жилье.

— Ой, мам! Давай не будем, хорошо? Ещё даже ничего не ясно, а ты раздула катастрофу. У меня, между прочим, жених есть, если ты забыла. Я не мать-одиночка. Так что будет у меня вскоре и свадьба, и муж, и свой дом с нянечкой в придачу.

— Опять двадцать пять! — изумилась Люда. — Юль, хоть ты ей скажи.

— Что сказать? — опомнилась Юля, разглядывая родню. Пока они цапались между собой, она лихорадочно соображала, как быть дальше. Вал сказал, что никогда не откажется от малыша, но блин… даже страшно представить, как оно всё будет. Она… Он… Марина… И так было несладко, а теперь и вовсе трындец начнется.