— Прости, — ответил боярин. — Не могу сосредоточиться.

— Ну так ложись и спи.

— И сон нейдет. Холодная нынче ночь, а?

Он встал, чтобы притворить ставни, но, подойдя к окну, услышал стук копыт и выглянул наружу. Во внутренний двор терема, освещенный факелами, въехал всадник, сопровождаемый дружинником из караула. Лих. Куколь надвинут на лоб, плащ прикрывает маленькую фигуру, сидящую перед ним.

Через минуту в горницу вошел Волоча.

— Боярин! Лих приехал с запада, к тебе просится, по делу важному. Просил передать, что его Дайнуром зовут.

— Приведи его, — быстро сказал Владимир.

Дайнур, один из проводников! Тот, что сбежал… Неужели он сумел прорваться сквозь ряды навайев?

Дайнур появился со своей спутницей. Голова ее была низко опущена, бледная рука держала полы плаща на груди. Из-под куколя виднелся только черный локон. Почему-то вместе с ними вошли в горницу и дружинник, что проводил гостей от ворот, и Волоча. Лих коротко поклонился в знак приветствия, но рта не открыл, просто встал, вперив во Владимира немигающий взгляд.

— Возвращайтесь на свои места, — сказал Булат воинам.

— Не надо, — тихо сказала девушка. — Ни к чему.

И, к безмерному удивлению Владимира, воины не тронулись с места. Они стояли неподвижно, во все глаза глядя на девушку.

Он с трудом оторвал взор от ее бледной руки.

— Что это значит, Дайнур?

Лих заговорил, и боярин услышал, как застонал счетовод. Лицо Дайнура, мелово-бледное, не было лицом живого человека! Берестяная личина оскалилась…

— Моей госпоже нужен твой сын, — сказал Дайнур. — Где он?

— Воины! — воскликнул Владимир, чувствуя, как вязкая тяжесть сковывает члены. — Взять их!

Волоча шевельнулся, но тут девушка откинула куколь — и… мир перестал существовать. Остались только безумные звезды ее очей на белом лице. Холод усилился, и казалось, что даже светильники в горнице пригасли.

— Никто никого не будет хватать, — сказала она, по-прежнему тихо, на грани шепота, но слышалась в ее низковатом голосе ужасающая сила. — Мне нужен юноша Нехлад. Приведите его — и довольно.

— Ты никогда не получишь его, ведьма! — выдавил Булат, едва ворочая языком.

— Не надо лишних слов. Приведи Нехлада.

— Зачем он тебе, ведьма?

— Даю тебе последнюю возможность сказать. Дайнур! Лих, стоявший до этого неподвижно, метнулся к счетоводу, выхватывая нож. Раздался короткий вскрик.

— Мне долго ждать? — спросила упырица.

Хриплое карканье, вырвавшееся из горла Волочи, сложилось в слова:

— Он не здесь… Он там, на востоке!

— Молчи! — крикнул Владимир.

И крик его расколол оцепенение. Ожили руки, рванули меч из ножен, но Дайнур молниеносным движением ушел от замаха, исчез из поля зрения; и тотчас спину боярина пронзила боль. Владимир упал на бок и, наверное, видел, как Волоча и второй дружинник тоже схватились за мечи. Дайнур, перепрыгнув через боярина, метнулся навстречу. Они сошлись, сверкнула сталь. Дружинник осел на пол, держась за живот. Клинок десятника вонзился в лиха, но тот едва покачнулся! Обхватив пальцами заточенную сталь, Дайнур рванул меч из рук Волочи, вытянул из страшной раны — ни капли крови не было на клинке.

От удара в грудь нож сломался, но пробил доспех, опрокинув десятника наземь. Лих склонился над ним, отшвырнув меч… и вонзил зубы в шею. Волоча взвыл, но пальцы Дайнура легли ему на рот, вырваться из хватки было невозможно.

Что было дальше, Волоча не помнил, а может, просто не мог рассказать. Он говорил о том, как мчался к конюшне, крича, чтобы все немедленно бежали на восток, потом мчался очертя голову через Новоселец в окутавшую равнину ночь. Но связности в его рассказе не было, и он все время возвращался к тому последнему мигу…

— Ничего не помню… Он пил мою кровь! Присосался и пил! — всхлипывая, повторял Волоча. — Я не мог противиться ей… Когда очнулся, уже скакал во весь опор из города… Он же кровь мою пил… прямо из шеи!

— Дай-ка посмотреть, — сказал Ворна и протянул руку, чтобы взять его за подбородок.

Волоча как-то по-щенячьи взвизгнул, опуская голову и закрывая шею руками.

— Нет! Надо бежать, скорее! Нехлад, я ведь сказал ей, что ты здесь! Прости меня, Нехлад…

Яромир не ответил. Его отец погиб или — невыносимо думать! — попал в лапы упырицы, стал таким же, как Дайнур… Что там Волоча говорил про холод? Холод — это не чары, это боль и тоска. Отец!

Вместо Нехлада заговорил Ворна:

— Брось! Не много ума нужно упырице, чтобы скумекать, в какой стороне Нехлада искать. А себя не вини — что ты мог сделать против чар?

— Я — против чар?!.. Ничего, конечно, ничего! Я же не Булат, это он не поддался, а я…

— Так зачем она тебя отпустила? — слыша себя будто со стороны, спросил Яромир. — Ведь не для того же, чтобы предупредил?

— А? Нет-нет, она… что-то говорила — я не помню что… Наверное, просто хотела напугать вас!

— И внести разлад, — закончил Ворна. — Что ж, надо спешить. По коням! Нехлад…

— Уезжайте. Я остаюсь.

— А ну не дури! Ты что, решил поверить лживой ведьме, мол, ты один только ей и нужен? Будь это правда, твой отец остался бы жив! Выбрось это из головы, ученик! Если она тебя получит, значит, жертва Владимира была напрасна.

— Ворна! — в тоске воскликнул Нехлад. — Ее все равно не остановить! Так будет хоть надежда, что люди уцелеют, а иначе она и в Нарог за мной придет! Пойми ты, я ведь сам жить не смогу, если не посмотрю этой мрази в лицо…

— А на меня бесчестье повесить — это ладно? Если я тебя не уберегу, как на том свете в глаза Булату посмотрю?.. Вот что, Нехлад! — уже не сдерживая ярости, воскликнул дядька. — Или идешь сам, или я тебя сей же час оглушу и кину поперек седла! После казни как знаешь, но я тебя отсюда вытащу…

Яромир отвернулся. Говорить он не мог — тоска беспросветная перехватила горло. Холод… холод накатывает со всех сторон…

Безумный крик заставил его вздрогнуть. Торопча медленно отступал от десятника с тряпицей в руке, а тот рвал на груди рубаху, крича:

— Где кровь? Почему нет крови?

— О боги… — простонал Ворна.

И замер. Со двора послышался стук копыт, в открытом окне мелькнули два всадника. Трудно было что-то разглядеть в сером сумраке недоброго утра, еще труднее — выделить конскую поступь среди шумов проснувшегося селения. Но этот холод, разлившийся в безветренном воздухе…

Кровь стучала в ушах. Нехлад вышел на крыльцо. Перед ним стояли два всадника: Дайнур и упырица. Как и говорил Волоча, в сером плаще, на светлом красавце-лихаче. Плащ соскользнул с левого плеча, стало видно, что на ней и впрямь обычная рубашка, та самая, в какой она снилась, с тем же узким ножом на тонком пояске.

На рубахе Дайнура зияла прореха, сквозь которую виднелась страшная рана, кажется не причинявшая ему особого беспокойства.

Справа возник Ворна, замер — не оцепенел, как Нехлад, а как зверь перед прыжком напрягся. В тот же миг Торопча выпустил стрелу прямо через окно. Однако, невиданное дело, промахнулся. Стрела чиркнула по воздуху и с глухим стуком впилась в конек дома напротив. Как ни странно, никто не обратил на это внимания. Через невысокую ограду было видно, что по улице как раз едет обоз со строителями, однако ни один человек так и не повернул головы к жилищу старосты.

Упырица даже не шелохнулась, словно заранее знала, что стрела пойдет вкось, что даже тетива прозвенит не бойко, как всегда, а вяло и бессильно.

Нехлад спустился по ступеням.

— Ну вот он я, — проговорил он.

— Твой отец мертв, — произнесла она, неспешно оглядев Яромира с головы до ног. — Поедешь со мной?

— Сперва через меня перешагни, ведьма! — прорычал Ворна.

Упырица пожала плечами:

— Это нетрудно. Отступись, глупый старик, так будет лучше для всех.

Сил оглянуться не было, и Нехлад сказал, глядя в лицо противнице:

— Не надо, Ворна. Она меня не отпустит, так лучше закончить все прямо сейчас.