Два воинства схлестнулись. Никто не пытался держать строй, битва распалась на череду стычек. Людские крики мешались с рычанием зверей и чудовищ. Мечи и клыки, рогатины, копья и когти… Все смешалось в кровавой круговерти, и уже едва ли чей-то глаз мог охватить ход битвы целиком.

Лесовики сражались молча, сосредоточенно. Не воины, но люди сильные, не ведающие сомнений, они отважно встречали демонов каменными наконечниками копий, рвали им шкуры кремневыми ножами. Волки и медведи, презрев природное чутье животных, предостерегающее от колдовских сил, вгрызались в глотки потусторонних тварей.

Нехлад и Буевит рубились с невиданной яростью. Стабучанин врожденным чутьем бойца угадывал сильные и слабые стороны демонов, а сурочцу верные удары помогал наносить волшебный меч.

Однако Древлевед выпускал из нави все новые и новые полчища. Как ни стойко держались пришельцы, наступил миг, когда враги сомкнулись кольцом и стали теснить их. Число безобразных чудовищ только росло, а силы людей и Вельдаровых зверей таяли.

Торопча, нащупав последнюю стрелу в туле, отыскал глазами Древлеведа. Задержал дыхание, резко натянул тетиву… Но едва стрела сорвалась в полет, фигуру колдуна заслонило очередное вынырнувшее с того света страшилище.

Торопча обнажил меч. В гибель как-то не верилось. Не могли они так глупо проиграть после стольких испытаний!

Вдруг раздался оглушительный треск. Земля задрожала, валун заплясал под ногами — Торопча поспешил спрыгнуть на землю. Битва приутихла: противники невольно отстранились друг от друга.

А треск не смолкал, точно тысячи рук рвали по очереди огромные куски ткани. Рев демонов из грозного превратился в испуганный… В какой-то миг их плотные ряды распались, и стало видно, что…

Сама земля ожила, сбрасывая с покрова своего уродливые порождения нави. С безумной скоростью пошли в рост травы, кроша камни, рвались к небу древесные стволы и расползались вширь кустарники; и каждый стебель, каждая веточка, каждая былинка вцеплялись в чешуйчатые шкуры чудовищ, опутывали их когтистые лапы, стреноживали, упеленывали, давили, пронзали, прорастали сквозь их нечистую плоть, разрывая ее на части!

— Вельдар! — грянул клич лесовиков.

Владыка Эйаткунваута неподвижно стоял в кольце обороны. С воздетыми к небу руками, он был похож на идола.

— Закончите дело, дети мои, — прозвучал его голос.

— Вельдар!

Лесовики устремились вперед, добивая обездвиженных, искалеченных демонов.

А славиры в немом восхищении смотрели на волшебный лес. Лес-воин! Для них, возросших на почитании деревьев, словно ожили старинные предания — далекие, из детства, рассказы, которым только тогда и можно было верить непоколебимо…

Нехлад все видел несколько иначе. Даже при взгляде сквозь навь оставалось загадкой, как Вельдар сумел добиться от природы такого беспрекословного подчинения, но несомненно было одно: жизнь принесла в жертву самое себя. Лес-воин уже умирал: слишком много жизненных сил сжег этот невероятный рост. Через час пожелтеют и съежатся листья, пожухнет трава, завтра стволы начнут рассыпаться в труху, и много лет еще не будет родить земля на этом месте. Страшное оружие использовал Вельдар!

Страшное… Но каково пришлось самому Вельдару? Маг, посвятивший себя взращиванию жизни, — что чувствовал он, обрекая живое на смерть?

— А где же Древлевед? — спросил Радиша.

— Разве не видишь? — произнес Нехлад, поднимая повыше меч.

И люди увидели…

Как во сне, когда два образа накладываются друг на друга, встали вокруг них стены и башни, колонны и ограды — призрак древнего города, сквозь который был виден все тот же лес, окончательно уничтоживший руины.

Древлевед стоял перед высокой башней, останки которой на земле остались единственным свидетельством того, что здесь когда-то был город. Он тяжело опирался на копье и с ненавистью глядел из нави, понимая, что стал виден.

— Ждите здесь, — сказал Яромир людям и обернулся к Вельдару: — Идешь?

Тот не ответил. Взор владыки леса был прикован к Башне Слез.

Ставень хлопнул под порывом ветра, огонек светильника заметался, но Незабудка не стала прикрывать его. Будь что будет. Щека горела от пощечины, слезы стояли в глазах, не решаясь пролиться, и Данаила сквозь них казалась расплывчатой, словно клочок тумана.

Гул голосов внизу не смолкал.

Узница отошла в глубь покоя. Губы ее дрожали.

— Зачем? — опять спросила она, на сей раз шепотом.

Холодные пальцы коснулись вдруг горящей щеки. Незабудка отдернула голову, но царевна не опустила руку, погладила ее по волосам.

— Красивая… добрая… славная… зачем ты это сделала? Мало тебе доброты, захотелось подвига? Да посмотри же на меня! Ведь для меня же старалась, разве нет? Посмотри!

Какая она все-таки красивая! Холодная, величавая, но не ледяная. Совершенное лицо, только эти сумасшедшие глаза, как две черные топки…

— Думаешь, я безумна? Милая моя, а здесь нельзя иначе. Это не земля.

— Я знаю…

— Так зачем же ты разбудила моих людей? Зачем терзаешь меня? Ведь ты на гибель нас обрекаешь, благодетельница непрошеная!

— Гибель? — воскликнула Незабудка. — Какая еще гибель нужна, чтобы страшнее была, чем ваше заточение? Не сон, а бред сковал вас, вы больны!

Лицо Данаилы напряглось, точно она готова была рассмеяться. Незабудка ждала этого: смех был бы вполне безумен и означал бы только то, что целительский дар на самом деле не вернулся. Однако смеха не последовало.

— Да ты же ничего не знаешь… — ошеломленно произнесла царевна. — Кто привел тебя сюда?

— Маг по имени Древлевед. Но он только показал путь, а пришла я сама. С помощью вот этого, — ответила Незабудка, указав на светильник.

— Знакомая вещь, очень знакомая. Так, значит, Древлевед?.. Неважно. Еще один благодетель, — усмехнулась Данаила, но и в усмешке ее не было ожидаемой сумасшедшей неестественности. — Ты хоть что-нибудь знаешь о Хрустальном городе? Знаешь о том, что его погубил огненный демон Ангейр, призванный предателем Локрисом? Знаешь о том, что души людей, погибших в пламени адского пожара, были предназначены в жертву Ангейру?

Незабудка прижала ладони к щекам.

— Вы… все?..

— Когда я задыхалась в дыму, я вдруг увидела все иначе, как бы с изнанки. Разглядела слетевшихся демонов и души моих людей. От тел уже остались только угли, а души метались, ища выхода из пламени. Только выхода не было, ибо пламя было самим Ангейром. Это было так ужасно, что я едва не умерла раньше, чем дым съел мою грудь. Только вдруг снизошло озарение… — Данаила говорила спокойным голосом, точно не раз уже пересказывала эту историю, но Незабудка видела, что на самом деле царевна с трудом сдерживает дрожь. — Я видела холодные небеса и безучастные лица богов, которым мы поклонялись… и которых предали. Но я созвала души и в последний миг перенесла… сюда. Здесь, в башне, я могла их защитить. Правда, вскоре я поняла, что защитить — не значит спасти.

— Но почему же отсюда нет выхода?

— Да потому, что Ангейр по-прежнему здесь. Башню окружили орды демонов, только и ждущих, что чья-то душа, истомленная безысходностью, покинет убежище. Я могла бы держаться долго, но люди…

Она замолчала, и Незабудка спросила:

— Что же ты сделала?

— А ты еще не поняла? Люди по-прежнему были связаны со мной, и я… ну скажем, заставила их сойти с ума. Погрузила в счастливое забытье, в грезы безумия.

— Ты заставила сойти с ума саму себя?

— Можно сказать и так, — отводя взгляд, ответила Данаила. — Только теперь все равно. Потому что пришла ты, добрая наивная целительница. Пришла и взялась исцелять.

— Но почему… — Незабудка не находила слов. — Разве обязательно тот демон…

— Неизбежно, моя милая, неизбежно, — вздохнула царевна, выходя на балкон. — Разве здоровый человек выживет здесь? Смотри за окно, смотри — это мечты моих людей, — добавила она, указывая на город, образ которого уже обретал четкость и плотность. — Вот их мечта: чтобы все было по-прежнему, чтобы радостно и безмятежно текла жизнь. Жизнь! Они хотят жить. — Но как только выйдут из башни, Ангейр пожрет их.