— Я про ведьм много читала. По молодости интересовалась, — смутилась она.

Я хмыкнула и поняла, что не стоит слишком близко к сердцу воспринимать ее слова. Но все же из любопытства спросила:

— А почему ты думаешь, что Анжела не захотела силу принимать?

— Если ведьма от силы рода отказывается, не видать ей покоя. Будут разные несчастья сыпаться. И Анна Даниловна, скорее всего, страшной смертью умирала. Интересно, куда дар подевала? Абы кому не передашь ведь…

— В любом случае, нас-то это не касается, — заметила я. — Они обе умерли, значит, и дар этот ведьминский тоже. Ладно, мам, спасибо за то, что рассказала. Пойду я, наверное, спать лягу. А то завтра вставать спозаранку.

— Хорошо, дочь. А ты, кстати, подумай насчет молодого человека того… Ну, о котором я говорила.

Мать снова завела прежнюю волынку, и я поспешила завершить разговор:

— Да, подумаю, конечно. Все, спокойной ночи, мам.

Допив остывший чай и еще несколько минут тупо просидев у экрана, я и правда пошла спать. Впечатления сегодняшнего дня долго еще витали перед глазами, мешая успокоиться и уснуть. Но, наконец, я все же провалилась в дремотное состояние. Правда, какое-то странное и непривычное. Мне казалось, будто я и не сплю вовсе, а лежу с открытыми глазами и смотрю в угол, где на стуле оставила сумку. А от сумки разрастается вверх по стене темная тень. Ощущение такое жуткое, что хочется вскочить с постели и включить свет. Но я не могла даже двинуться.

Видела, как тень обретает очертания женской фигуры в элегантной шляпке и костюме в стиле Коко Шанель. Лица не видно, но я почему-то отчетливо знаю, что глаза обращены ко мне. Сверлят и изучают, будто стремясь выудить всю подноготную из моей головы. Скрипнула старая половица, словно под чьей-то ногой, и я заорала, пробуждаясь от сна. Тут же потянулась к торшеру и включила свет. Сердце бешено колотилось, едва не выпрыгивая из груди. Я расширенными глазами уставилась в угол, где только что то ли во сне, то ли в полуяви видела тень. Там не было ничего угрожающего. По-прежнему лежала моя практичная большая черная сумка, про которую мать говорила, что туда ведро картошки влезет. Никаких страшных ведьм в костюме от Коко Шанель и шляпках. И все же, снова ложась спать, я не стала выключать свет. Решила, что так будет спокойнее.

Противный пронзительный звук ворвался в тяжелую, будто свинцом залитую голову. Некоторое время я пыталась не обращать на него внимания, но от этого становилось только хуже. Сознание неохотно возвращалась, не позволяя больше игнорировать отвратительный звон. В какой-то момент я осознала, что это. Звонят в дверь. Это открытие пружиной подбросило меня с кровати. Путаясь ногами в одеяле, которое утянула за собой, я бросилась к двери. С запозданием осознала, что на мне лишь дурацкая пижама со слоненком из мультика, а видок явно оставляет желать лучшего. Но это я уже поняла, когда стало слишком поздно и распахнутая дверь открыла взору сверкающего белозубой улыбкой Бориса.

Я ойкнула и тут же бросилась обратно в комнату, на ходу крича:

— Заходи. Я сейчас.

Закрывшись в ванной комнате и торопливо приводя себя в порядок, я слышала доброжелательный голос Бориса:

— Проспала, Танюш? Ну, ничего страшного. Мы ведь никуда не торопимся.

Я с отвращением уставилась на свое отражение: рыжая всклокоченная шевелюра навевала стойкие ассоциации с клоуном из цирка, глаза красные и воспаленные, лицо такое бледное, что веснушки видны еще отчетливее, чем обычно. Выругавшись, я торопливо приняла душ и запоздало поняла, что не захватила с собой даже халата. На минуту представила, как продефилирую перед Борисом в одном полотенце и с ужасом отогнала страшное видение. Не с моей фигурой решаться на такие отчаянные меры. Для начала сбросить бы килограммов десять. Вздохнув, снова напялила дурацкую пижаму и все же вылезла из своего убежища.

Из кухни доносился соблазнительный аромат кофе, и на лицо наползла глупая улыбка. Борька мне кофе сделал. Это было так приятно и неожиданно, что я даже стала напевать, облачаясь в бесформенную футболку и неизменные джинсы. Волосы торопливо расчесала и собрала в пучок. Только после этого двинулась на кухню, где на старой грубо сколоченной табуретке сидел Борис. Перед ним стояла чашка кофе, вторую он заботливо придвинул в мою сторону.

— Вот, решил, что не помешает. Может, еще позавтракаешь?

— Нет. — Я замотала головой. — И так из-за меня задерживаемся. Да и не хочется ничего. — Желудок приготовился предательски заурчать, но я изо всех сил напрягла мышцы, чтобы этого избежать. Хотя какие там мышцы? Это я себе явно польстила.

Я бухнулась на свободную табуретку и, обжигаясь, торопливо стала пить кофе. Ни один еще напиток не казался таким вкусным. В первый раз в жизни мужчина сварил мне кофе. Осознание этого делало начало дня не таким ужасным, как я думала.

— Извини, я, видно, будильник забыла поставить, — сообщила я с покаянным видом. — А потом заснуть долго не могла. Вот и вырубилась так, что даже звонок в дверь не сразу услышала.

— Я заметил, — усмехнулся Борис. — Твоя соседка уже даже выглянула через цепочку и сказала, что полицию вызовет. Видно, за маньяка меня приняла.

— Петровна, — догадалась я. — Не обращай внимания. Бабушка одинокая, вечно лезет в дела соседей.

— Наоборот хорошо, что есть такие неравнодушные старушки. Я даже спокоен за тебя теперь, — неожиданно сказал Борис. — А то иной раз переживаю. Девушка одинокая, мало ли, что случиться может.

Моя челюсть медленно отвисла, я даже чашку отставила. Такое признание со стороны Бориса полностью выбило из колеи. Он беспокоится обо мне? Не послышалось? Сердце наполнилось приятным теплом, но я не позволила себе долго раскатывать губу. Вернув челюсть на место, перевела разговор на другую тему:

— Няня нормальная оказалась? Дениска не капризничал?

— Немножко капризничал. Но после того, как она ему сказала, что испечет шоколадное печенье, успокоился. Правда, заставил пообещать, что на обратном пути ты к нам заедешь.

— Конечно, заеду, — подтвердила я и для убедительности кивнула.

— Дениска так к тебе привязался. Только и слышу: тетя Таня то, тетя Таня другое. А недавно, представляешь, заявляет мне: «А можно тетя Таня с нами жить будет?» — Борис рассмеялся, но почему-то глаза остались серьезными.

Я почувствовала, как к щекам приливает горячая волна. Постаралась больше ничем не выдать того, что ощутила при этих словах. Одновременно удовольствие и горечь от осознания невозможности такого счастья.

— Ничего, немного повзрослеет, все пройдет у него, — потупившись, хрипло сказала я. — Ему не хватает матери. Вот и все.

Как всегда, при намеке на Анжелу Борис умолк. Отвернулся к окну и о чем-то задумался. Я быстро встала и поставила чашки в раковину. Решила, что помою потом.

— Ну, я готова. Можем ехать.

Борис кивнул и поднялся. Я схватила со стула в комнате сумку и мы, наконец, вышли из квартиры.

В машине почему-то царила напряженная тишина, хотя обычно мы всегда находили, о чем поговорить. Но сейчас разговор не клеился. Борис выглядел чем-то расстроенным, я же казнила себя за то, что снова растравила ему душу. Ну, зачем понадобилось опять говорить об Анжеле? Ему и так нелегко. Неожиданно осознала, что я тоже мешаю Борису начать новую жизнь. Всегда останусь для него человеком, неразрывно связанным с бывшим женой. Пока я рядом, ему не освободиться от нее. Боль, которую при этом почувствовала, заставила закусить нижнюю губу почти до крови. Но я не имею права быть эгоисткой и дальше. Мама права, я должна жить своей жизнью, а не тешить себя иллюзиями.

Я глянула на светлый затылок Бориса и ощутила, как к глазам подступают слезы при одной мысли о том, что больше никогда его не увижу. Наши взгляды встретились, и он обеспокоенно произнес:

— Эй, ты чего? Что случилось?

— Все нормально, — сдавленно проговорила я. — Соринка в глаз попала.