— Все вы, товарищи, знаете: вышел новый приказ министра о повышении скоростей движения. Говорить вам, для чего это сделано, думаю, не надо — время предъявляет к транспорту повышенные требования... Я приехал на вашу дорогу не столько инспектировать, сколько помочь... Приказ, разумеется, есть приказ, его надо выполнять.

— Вы можете меня спросить, — продолжал Климов, прямо обращаясь теперь к машинистам из первого ряда, — нас-то зачем собрали?

— Вот именно! — сказал кто-то из середины красного уголка.

— Да... — Климов на мгновение замолчал. — Но нам бы хотелось поговорить с вами, рабочими, узнать ваше мнение о дальнейшем улучшении эксплуатационной работы. Это сейчас вопрос дня. Вы, наверное, чувствуете, как много внимания уделяется сейчас железным дорогам. И это не случайно. На дворе 1976 год, началась десятая пятилетка. Промышленные силы страны бурно развиваются, заводы требуют все больше и больше сырья, материалов. Но сырьевые запасы в европейской части Союза подистощились, мы стали возить больше сырья из Сибири. Это привело к увеличению объема перевозок, протяженности их. Возникли проблемы, о которых мы раньше и не подозревали...

— Через пару недель начнется лето, — продолжал замминистра, — пора отпусков, пора очень трудная для нас с вами. Я бы сказал — жаркая. Увеличивается количество пассажирских поездов, напряжение на всей сети, и на вашей дороге в частности, заметно возрастет. И мы полагаем, что новый приказ министра будет кстати. Этим летом мы должны быстрее и четче возить грузы и пассажиров, должны достичь вершины в перевозках — как в количественном, так и в качественном отношении. Я призываю вас, товарищи, со всей серьезностью отнестись к решению стоящих задач.

Климов с прежним достоинством вернулся на свое место, сел.

Необычная, серьезная тишина стояла в красном уголке. Деповский люд размышлял...

— А что, собственно, изменилось? — вполголоса спросил Борис, обращаясь и к Саньке, и ко всем своим соседям. — Третьих путей, что ли, настроили? Где быстро ездить-то?

— Да ты встань, Борис, скажи! В самом-то деле! — сзади кто-то настойчиво подталкивал Шилова в спину.

Поддерживаемый одобрительным гулом голосов, Борис вытянул руку вверх, поднялся вслед за нею. Увидел, что Климов одобрительно кивнул головой: «Пожалуйста, пожалуйста!» — и, выждав тишину, повторил:

— Я, товарищ заместитель министра, не понимаю, что, собственно, изменилось, допустим, на нашей дороге? Мы что-то не чувствуем пока...

— Сортировку бы сначала развили, чтоб она переваривать успевала...

— А грузовым машинистам каково? Мы-то, ладно, поедем...

— Написать все можно, бумага стерпит, — загудели, заспорили голоса.

— Я тоже что-то не понял, уточните, пожалуйста, — не вставая, сказал Климов. По его лицу пробежала тень неудовольствия, и сидящий рядом начальник депо беспокойно завозился, растерянно и в то же время гневно-предупреждающе поглядывая на собравшихся.

— Мысль у меня такая. — Борис чувствовал, что с каждым произнесенным словом становится спокойнее. — Повышение скоростей — дело, конечно, хорошее, как говорится, большой резерв. Вот я и спросил: что изменилось на дороге, за счет чего мы будем обеспечивать высокую скорость?

— Что изменилось? — с тонкой, снисходительной улыбкой поднялся Климов. — Время, дорогой товарищ... простите...

— Шилов, — подсказал начальник депо.

— Так вот, товарищ Шилов, время изменилось, оно требует от нас: быстрее, лучше, дешевле!

— Нет, я серьезно, — упрямо стоял на своем Борис.

— И я с вами вполне серьезно разговариваю, — в голосе Климова появились жесткие нотки, но он тут же постарался смягчить их. — Сеть железных дорог страны находится сейчас в... сложном, я бы сказал, положении, мы не везде справляемся с перевозками. На то есть разные причины... Так вот, приказ министра — одна из мер, направленных на улучшение работы железнодорожного транспорта. Мы ведь не только поднимаем скорости движения поездов, а предусматриваем меры по ускорению оборота вагонов, развитию подъездных путей промышленных предприятий, улучшению взаимодействий со смежниками. Словом, я не стану перечислять все пункты этого важного документа — желающие могут подробно ознакомиться с ним. Что же касается вашей дороги конкретно, то, я думаю, мы попросим ответить на этот вопрос товарища Уржумова. Прошу, Константин Андреевич. Ответьте, пожалуйста, машинисту, видите, какой он принципиальный.

Уржумов встал, знаком усадил все еще стоящего Шилова. Сказал негромко:

— Машинисты задают в общем-то правильный вопрос, Георгий Прокопьевич. Высокие скорости движения требуют серьезной и длительной подготовки всего нашего хозяйства, и прежде всего материального обеспечения развития узлов, сортировочных станций.

— Вот правильно начальник говорит!

— Да бросьте вы! Сверху получше видать.

— Поедете, мужики. Приказ-то вышел.

— Ну и что, что вышел! Новый напишут.

— Ага, держи карман шире.

Начальник депо, красный от переживаний, безуспешно пытался навести порядок, стучал пробкой по графину.

Наконец угомонились. В наступившей тишине отчетливо было слышно каждое слово Уржумова:

— То, что я сказал, приходится, конечно, просто констатировать сегодня. Приказ есть приказ, его надо выполнять. Ехать действительно нужно быстрее и возить больше. Никуда от этого не денешься. Но и правде в глаза стоит посмотреть...

Уржумов сел; красный уголок сосредоточенно и напряженно молчал.

— Дела-а, — вздохнул кто-то.

И этот вздох, и это протяжное «дела-а...» вдруг прорвали плотину общего трудного раздумья. Загомонили десятки голосов:

— Чего там, мужики, думай не думай...

— Опять все лето на сверхурочных сидеть?..

— Партийные-то чего молчат? Шилов! Синицын!

Откуда-то из середины поднялся крепкий черноволосый человек — машинист Синицын, смущенно тискал в больших сильных руках фуражку.

— Да я-то что... Думаю, ездить надо, стараться. Сверхурочные там, не сверхурочные... Пассажиры не должны страдать. Вот. Диспетчера пускай не держат, а мы поедем.

— Вот, правильно, товарищ! — с места громко, чтобы слышно было и в задних рядах, сказал Климов. — Это — настоящий разговор!

— Да Синицыну что, — пробился сквозь вновь занявшийся шум высокий и по-петушиному задиристый голос. — У него жена небось не скандалит, если он на работе задерживается. А моя баба сказала...

Над рядами голов возникла фигура мужичка в поношенной рабочей куртке, хохолок непокорно торчал на его макушке. Мужичок что-то хотел, видно, еще сказать, но красный уголок дружно зашикал на него:

— Политработу с ней проведи!

— Пускай на железную дорогу работать идет!..

Начальство за столом поднялось — конец, стало быть, собранию. Люди потянулись к выходу.

В центре радиостудии — просторной, с высокими, пропускающими много света окнами, со схемой дороги на одной из белых, обитых дырчатым пенопластом стен — массивный, отливающий коричневой полировкой стол. По ближней к двери ножке стола взбирается толстый жгут кабелей связи. Это нервы дороги. Нервы сходятся в одну точку — в продолговатый, матово поблескивающий серой краской микрофон. Обычно у микрофона, в торце стола, сидит Уржумов, начальник дороги. Пришедшие на селекторное совещание его заместители, начальники служб ждали его и сегодня. Уржумов только что вернулся с заседания коллегии министерства, где докладывал о причинах затяжного сбоя в работе магистрали. О причинах этих начальники служб, разумеется, знали, сами составляли общую справку, но важно было теперь узнать мнение членов коллегии, принятое по докладу Уржумова решение.

Лица у собравшихся хмурые, сосредоточенные. Оставшееся до начала совещания время каждый тянет по-своему: один рисует на листке бумаги замысловатые фигуры, другой читает что-то из принесенной с собою папки, третий, откинувшись на спинку стула, задумчиво глядит в окно на запылившиеся тополя в сквере, четвертый сел к столу, но тут же встал, принялся ходить по студии... Лишь начальник связи, подтянутый, стройный человек, занят неотложным делом: снял трубку стоящего перед ним внутреннего телефона и что-то говорит, подняв серые внимательные глаза к схеме, на которой то и дело вспыхивают красные яркие лампочки.