Люба удержала его.

— Сегодня с нами пойдешь. Я пельменей настряпала, пивка припасла... Ну, чего ты? Борис, скажи-ка. Что молчишь?

— Женщин иногда слушаться надо, Санек. Пошли.

Санька охотно подчинился, и Люба про себя обрадовалась: сегодня будет еще возможность поговорить с обоими о заводе. Ничего, глядишь, потихоньку да полегоньку...

Теша себя мыслями, Люба повеселела. Но у самого дома, ожидая немного отставших Бориса с Санькой, она невольно прислушалась к голосу мужа:

— ...а завтра с утра в депо пойдем. Надо будет слесарям помочь.

Гостиничный номер Капитолины Николаевны — на седьмом этаже. Отсюда, из открытого настежь на, хорошо видна привокзальная просторная площадь с рядами ожидающих кого-то машин, сам вокзал, с полукруглыми окнами по фасаду, серые в вечернем уже освещении перронных ламп спины пассажирских поездов; по крыше вокзала, на световом табло, бегут и бегут слова: «Комната матери и ребенка находится...», «...заблаговременно компостируйте билеты...»

Гвоздева как-то умиротворенно смотрит на табло, на привокзальную суету машин и людей. Она только что приняла душ, переоделась, прибралась в номере. Сожительница ее, какая-то бухгалтерша из Прикамска, приехавшая на курсы, ушла в кино, предупредив, что вернется поздно. Что ж, спасибо ей, догадливая баба: поняла, что Капитолина Николаевна ждет кого-то. Впрочем, она особенно и не помешала бы. Посидеть поговорить можно и втроем. Просто ей хотелось закрепить личное знакомство с первым заместителем начальника дороги. Мужик он, кажется, не чванливый, компанейский и вполне современный. Знает, что может и что не может, и не скрывает этого. Нет, как все-таки хорошо, что она постояла утром в коридоре, выждала. Иметь такого знакомого в управлении дороги — об этом можно было только мечтать.

Только бы Желнин пришел! Пришел бы как человек, посидел с нею за бутылочкой вина. Они поговорили бы не только о делах. Очень у него были грустные глаза, когда сказал он о себе...

Капитолина Николаевна подошла к овальному большому зеркалу на стене. Она отражалась в нем вся — в темно-вишневом платье, с распущенными по плечам волосами, босая. Набегавшись за день на высоких каблуках, решила дать ногам отдохнуть, подумала, что обуется потом, едва услышит стук в дверь.

С улицы донесся длинный, раздражающий трамвайный звонок; Гвоздева глянула в окно, пытаясь понять, что же там происходит на остановке. Но трамвай вскоре ушел. Капитолина Николаевна перевела взгляд на вокзал, на спины вагонов, прикинула, что цистерны, наверное, давно миновали Красногорск и ночью, возможно, будут уже на заводе. Гаджиев, конечно же, останется доволен ею, начальником отдела сбыта, объявит благодарность или выпишет премию. А лучше бы и то и другое.

Приятно все же чувствовать себя что-то значащей в таких вот совсем не женских делах. Послал бы Гаджиев не ее, допустим, а Степанова, своего заместителя, толстого и неразворотливого, как слон. Вряд ли он что-нибудь тут провернул бы. День нынче в управлении какой-то сумасшедший, все бегали, фыркали — никого толком ни о чем не спросишь. Степняк — на что уж вежливый человек — и тот потом, к концу дня, когда она зашла спросить о цистернах еще разок, голос повысил, по шее себя похлопал: вот, говорит, где мне ваши цистерны! А чего, спрашивается, хлопать? Ты — подчиненный: сказали тебе — выполни. Псих какой-то!

Ноги приятно щекотала ковровая дорожка, освеженное душем тело отдыхало, блаженствовало. Поесть бы вот пора. На столике у нее все готово, но с полчаса она подождет. Если Желнин не позвонит и не придет... Но дверь в этот момент открылась, Капитолина Николаевна почувствовала, как по ногам потянуло теплым сквознячком; она повернулась, шагнула к дверям, надеясь еще успеть обуться, но опоздала: вошел Желнин, в руке — три розы в целлофане.

— Я вообще-то стучал, — сказал он, видя, что Капитолина Николаевна смущена. — Прошу простить.

— Это вы меня простите: пригласила гостя, а сама... Да уж больно хорошо босой!

— Примите от души! — Желнин с легким поклоном протянул ей цветы.

— Спасибо вам!.. Да стоило ли, Василий Иванович... — Капитолина Николаевна, зарозовев, взяла цветы, жестом пригласила Желнина к столу. — Селекторное совещание скоро, Капитолина Николаевна!.. Ну ладно, разве что стаканчик чаю... — он повесил фуражку на вешалку у двери, говорил, сидя уже у столика: — Ох, придется мне нынче голову на плаху класть за ваши цистерны, придется.

— У вас неприятности, Василий Иванович? — встревожилась Гвоздева. — Из-за меня?

— Нет пока... Да ничего! — отмахнулся он с преувеличенной бодростью. — Это ведь... как сказать, Капитолина Николаевна.

— Да, конечно, — неуверенно согласилась Капитолина Николаевна, сев напротив Желнина. Положила на колени белые, ухоженные руки, смотрела на гостя внимательно и ободряюще. Она уже поняла, что Желнин пришел к ней не просто как приглашенный, а, пожалуй, больше за теплым ее словом, за душевной поддержкой — видать, и правда что-то стряслось.

— Степняк что-то не так сделал, да? — мягко спросила она. — Я еще подумала: чего он по шее себя хлопает...

Искреннее участие было в глазах Капитолины Николаевны, и Желнин коротко и на этот раз более решительно повторил, что ничего особенного не случилось, и пусть она, Капитолина Николаевна, не думает ни о чем — мало ли в их железнодорожной жизни случается всяких происшествий. Конечно, он, Желнин, как первый заместитель начальника дороги, несет за все ответственность вместе с Уржумовым, но на то и щука в реке, чтоб карась не дремал...

Все это многословие и озадачило, и еще больше встревожило Капитолину Николаевну — она так толком и не поняла, что же там такое у них произошло, но бабьим своим сердцем почувствовала: Желнину было очень важно услышать ее, понять  к а к  она относится к нему...

— Я сейчас, чаю у дежурной спрошу.

Капитолина Николаевна встала и пошла из номера, а Желнин смотрел ей вслед и думал о том, какая странная все-таки штука жизнь: над ним висит теперь дамоклов меч, а он вот, вместо того чтобы что-то там предпринимать, сидит в номере у малознакомой женщины, собирается пить с нею чай и чувствует себя при этом почти счастливым. С чего бы так?.. Разумеется, он может поступить жестко и просто: приказа Степняку не давал, разговор о цистернах был, но мимоходом, вскользь, он, Желнин, просто поинтересовался, мол, как у нас обстановка на дороге с порожняком... Ну, а дальше что? Отстранен от работы Бойчук (отличный, кстати, диспетчер!), зависла грозовая туча над головой Степняка — переусердствовал мужик, явно перестарался — кто следующий? Он сам, Желнин? Да, но его вину еще надо доказать...

— Откройте, пожалуйста, Василий Иванович! — послышался из-за двери голос Гвоздевой, и Желнин вскочил, распахнул дверь. Капитолина Николаевна, с двумя полными чашками в руках, скорыми шагами пересекла комнату, поставила чашки на стол.

— Горячущие! — стала она дуть на пальцы. — Ф-фу-у...

— Ф-фу-у... — смеясь, стал дуть на ее надушенные пальцы и Желнин.

Они снова сели друг против друга.

— Давайте винца, Василий Иванович! Что-то захотелось мне рюмочку рислинга.

— Давайте, — неожиданно для себя согласился Желнин. — Выпьем — и снова нальем!

— Там посмотрим, — лукаво прищурилась Капитолина Николаевна. — Разве что еще за ваш день рождения?!

Она встала, прикрыла окно — стало тише; потом задернула шторы и зажгла настольную лампу у изголовья своей кровати, заправленной с девичьей аккуратностью.

Желнин с удовольствием следил за ее мягкими и ловкими движениями. Спросил вдруг:

— А вы, наверное, тоже одна? В командировки ездите, вагоны выколачиваете...

— Сын у меня. Большой уже, на первом курсе института. А муж... он умер, три года назад.

Желнин сидел задумчивый, с погрустневшим лицом. Мешал в чашке чай, говорил негромко:

— А у меня две дочери. Живут отдельно, с матерью — мы расстались с ней. Как-то не сложилось, хоть и долго прожили вместе... Такие вот дела, Капитолина Николаевна. Осталось в жизни: работа, работа... А вы смелая женщина, должен вам сказать. Не боитесь, что скажут о вас, мужчину в гости зовете.