Да, надо потолковать с Уржумовым, сгладить острые углы. В конце концов, министерские планы делаются здесь, на дороге, забывать о настроении ее руководителя нельзя. К тому же Уржумов — кандидат в члены бюро обкома партии, часто встречается с Бортниковым, первым секретарем, а тот — член ЦК. Подумаешь тут...

Во второй половине дня, отдохнув, Климов позвонил из вагона Уржумову и любезно пригласил его вечером «на чашку чая».

...Уржумов появился в назначенное время. Климов видел, как остановилась у вагона черная, сверкающая в вечерних огнях станции «Волга», как неожиданно молодо, легко вышел из нее начальник Красногорской дороги.

В тамбуре, приветливо улыбаясь, стояла уже приодетая проводница Рита, но Климов, тоже вышедший в тамбур, взглядом велел ей посторониться, дать ему место. Он подал руку Уржумову, хотя и расстался с ним несколько часов назад, пропустил вперед, гостеприимно распахнув перед гостем дверь.

— Прошу, прошу! — радушно говорил Георгий Прокопьевич, мало сейчас похожий на самого себя — в спортивном шерстяном костюме, немного суетливый и чересчур, пожалуй, заботливый. — Мундир свой сразу снимай, Константин Андреевич. Да и туфли, если желаешь. У нас тут тапочки на выбор.

Уржумов не стал противиться предложениям хозяина вагона. Да и самому хотелось освободиться от галстука, от запылившихся туфель.

— Рита уже пельменей нам наготовила, пойдем-ка в салон. — Климов увлек Уржумова в глубину вагона.

— Я все переживала: не опоздает ли Константин Андреевич, — с милой улыбкой на круглом лице вставила проводница — широкая в кости молодая женщина в белой блузке и серой форменной юбке. — Сварила и беспокоюсь — остынут.

— Скажешь тоже — опоздает! — Климов простецки похлопал Уржумова но плечу. — На железной дороге работаем, не где-нибудь.

В просторном салоне было по-домашнему уютно, прибрано. Небольшой стол в середине накрыт белой скатертью, уставлен вином, закусками. Вдоль стен — мягкие просторные диваны в ковровых чехлах, удобные кресла, под ногами, на полу, — зеленый ворсистый палас. В дальнем углу на специальном кронштейне — телевизор.

Климов перехватил взгляд Уржумова, рассматривающего вагон с заметным интересом.

— Вот, считай, полжизни здесь провожу. И кабинет, и столовая, и кинотеатр.

— У меня у самого жена как-то спрашивала: ты в вагоне прописан или дома? — усмехнулся Уржумов.

— О женах лучше не вспоминать, — подхватил Климов. — Завтра собирался со своей итальянцев послушать в Большом, да теперь вот... — он махнул рукой. — Дела.

— Дела мы закончим быстро, Георгий Прокопьевич, — Уржумов с улыбкой кивнул на стол. Он уже догадался о цели приглашения. — Через час фирменный наш уходит в Москву, «Красногорец». Можем прицепить.

— А! — отмахнулся Климов. — Обойдемся в этот раз и без Большого... Садись-ка к столу. Что наливать?

Они, коротко сведя рюмки, выпили.

— Пельмени сейчас подать, Георгий Прокопьевич, или позже? — спросила бесшумно возникшая у стола Рита.

— У гостя, у гостя сначала надо спрашивать, Риточка! — укорил проводницу Климов.

Женщина вспыхнула, повторила вопрос, обращаясь теперь к Уржумову.

— Несите, несите!

Через минуту на столе парило круглое блюдо с ароматно пахнущими пельменями.

— Это ее, фирменное, — похвалил проводницу Климов. — Все мои гости остаются довольными.

— По логике вы у меня в гостях должны быть, Георгий Прокопьевич. Я и жене наказывал, чтоб...

Климов протестующе поднял вилку.

— Не любитель я по квартирам визиты наносить. Тут, в вагоне, чувствуешь себя как.... — он пощелкал пальцами, ища сравнение, — как на передовой, что ли. И на работе, и дома. Рельсы под ногами. Не дадут свернуть ни налево, ни направо.

— Да, рельсы, — как-то неопределенно вздохнул Уржумов, и было не понять: разделяет ли он двусмысленность этой фразы.

— Ну, братец ты мой! С таким настроением к начальству в гости ходить не рекомендуется. Давай-ка еще!

— Георгий Прокопьевич, поговорим лучше, — Уржумов осторожно, двумя пальцами, отодвинул налитую до краев рюмку. — Я же понимаю, не ради этого, — он кивнул на стол, — мы здесь.

— Хорошо, раз понимаешь...

— Вот вы в свое время тоже начальником дороги были...

— Хочешь сказать — в твоей шкуре? — хохотнул Климов.

— Пусть будет так, — согласился Уржумов. — Вот вы насели на меня: дорога хромает, Уржумов не тянет... А не так это. Конь я, конечно, старый, но тянуть еще могу.

— Ты, Константин Андреевич, сразу на личности переходишь. Полагаешь, что вас, старых коней, и воспитывать не надо?

— Крайности какие-то, Георгий Прокопьевич. Не мальчик я. На голове, — Уржумов тронул рукой волосы, — серебро давно.

Климов завозился на своем стуле, с заметным раздражением отодвинул тарелку с пельменями. Нет, не так, не так идет их разговор. Надо было сразу взять инициативу в свои руки, задать нужный тон!

— Что ты, Константин Андреевич, как медведь, напролом лезешь. Не успел старший начальник рта раскрыть, а ты... Давай передохнем, балет вон посмотрим.

Климов поднялся, подошел к телевизору, чуть прибавил звук.

— Вот вытурите меня, пойду в наш железнодорожный институт, к студентам, — сказал Уржумов, думая о своем. — Есть что молодым сказать.

— Ах-ах-ах! — театрально воздев руки, покачал головою Климов. — Сплошная мелодрама.

Он опять вскочил на ноги, стал ходить по вагону.

— Позвал, понимаешь, человека в гости, хотел мирно потолковать, а он...

Голос Климова сорвался, угас. За окном вагона тяжело загрохотало — к станции подходил грузовой поезд. Оба они слушали долгий этот грохот, повернувшись к окнам, с чрезмерным вниманием приглядывались к проскакивающим бортам, давая понять друг другу, что лучше помолчать, радуясь на самом деле такой естественной и очень нужной теперь в их трудном разговоре паузе.

Климов раздвинул пошире занавески на окне.

— Вы что же, грузовые поезда по пассажирским путям пропускаете? — несколько озадаченно спросил он.

Уржумов тоже подошел к окну, стал рядом.

— Да, Георгий Прокопьевич. Причем длинносоставные. Следующий этап — тяжеловесы. Будем просить министерство о соответствующем разрешении.

— Тяжеловесы — это, пожалуй, неплохо придумано, неплохо. — Климов говорил одобрительно, а глаза его были холодны и сердиты. Он нервно задернул занавеску, вернулся к столу. Не сдержал себя, напустился на Уржумова:

— Такие вещи надо согласовывать, Константин Андреевич, — говорил он начальственным, недовольным тоном. — В главке движения, в локомотивном знают? Разрешили? Это же не просто — взял шесть тысяч тонн груза и поехал. Путь, локомотивы...

— Проверяем пока, считаем, Георгий Прокопьевич. — Уржумов оставался спокойным.

— Считаем!... Считайте, но и мы должны быть в курсе дела!.. А эта идея с пропуском грузовых чуть ли не по перрону — твоя?

— Нет, Исаева.

— Вот как! А если дров наломаете, с кого тогда спрашивать будем? Тоже с Исаева? Нет, Константин Андреевич, с начальника дороги спросим.

Уржумов пожал плечами.

— Зачем по этой мелочи в министерство обращаться, Георгий Прокопьевич? Расписание пассажирских поездов мы не нарушаем, безопасность гарантируем... Вот с тяжеловесами потрудней задачка будет. И все же эффективней, чем...

Уржумов замялся, смолк, а Климов подхватил, откровенно теперь уже злясь, понимая, что разговор ничего не изменил, не дал:

— Чем повышение скоростей движения, это хочешь сказать, Константин Андреевич?

— Пусть будет так. — Уржумов встал. — В одно лето выполнить все мероприятия, предусмотренные приказом, невозможно. Я, пожалуй, пойду, Георгий Прокопьевич. Дела есть в управлении, да и вам надо отдохнуть.

— Заботливый какой!.. Садись. Сейчас чаю еще попьем, — Климов явно тянул время, не желая завершать разговор на такой вот ноте. — Рита! — позвал он. — Чаю принесите!

Молчал, подперев щеку кулаком, смотрел в сторону, куда-то в угол салона.

— Поговорили, называется!.. М-да-а... А что я буду министру докладывать, а, Константин Андреевич? Ну, ты войди в мое положение, черт возьми!