Мимо них, пересекая дорогу, быстро прошел на ходу, поздоровавшись с Ильицким, военный. Он скрылся в дверях телеграфа.

— Это комвойсками — Тонконогий… — Ильицкий понял поворот головы Николая вслед удалявшемуся.

Когда они повернули обратно, Тонконогий уже вышел из телеграфа.

— Так и знал! — они снова встретились — Тонконогий шел с ад'ютантом.

— Ничего не слышно из Владивостока? — Ильицкий подошел.

— Ничего, — сообщение прервано…

— А оборона?

— Вот, как раз то, что сейчас надо организовать. Но со мной штаба нет. Гродековский еще не прибыл.

— Может, я чем могу помочь?

Невероятно глупая обстановка…

— Да! Вы?

Тонконогий думает.

… — Вот и еще товарищ, мы с ним вместе были в армии Лазо, на Забайкальском… Он там командовал участком фронта…

— Николай! — зовет Ильицкий.

Тот подошел.

— Вот, товарищ Тонконогий… — поздоровались… — можете нас использовать.

Буум-м м — доплыло эхо, глухое в солнечном ярком дне, как бы растворилось, заглушенное жарой.

Все повернулись…

— Это Раздольнинский туннель!.. хорошо — задержка чехам…

— На долго? — Николай смотрит на Тонконогого.

— Нет… вот почему и надо здесь организовать оборонительный рубеж — идемте в мой вагон, — там набросаем план обороны… пока стянутся части…

— А во Владивостоке есть какие-нибудь наши войска? — на ходу Ильицкий.

— В том-то и дело, что нет: все были отправлены на Гродековский фронт.

— Легко начали чехи…

— Легко!..

— А кончат?..

Вошли в вагон.

Уржжжжжшшш… — мотор заведен.

Крыло семафора прямо.

Жезл в руках моториста.

— Едем?

— Едем! — дверка захлопывается.

На полотне у стрелки стоят Тонконогий и Ильицкий.

— Живей возвращайся!.. — вдогонку.

Автобус плавно ускоряет ход.

Вот мелькнул семафор… Диска… и увалы пошли, потянулись слева от Китая… А справа — бледные очертания Сучанских хребтов.

На раз'езде замедляет ход…

Кто-то машет фуражкой…

Начальник раз'езда красный флаг выставил…

— В чем дело? — Николай из окна.

На подножку автобуса вскакивает военный в гимнастерке… на поясе наган… лицо потное, глаза мигают — и растерянные.

— Вы, товарищ, куда? — спрашивает.

— А вам что, товарищ?

— Подвезите меня — мне нужно до следующего перегона.

— А вы кто?

— Скажу потом — здесь неудобно…

— Едем! — мотористу.

Автобус ускоряет ход.

— Ну, товарищ?

— Я… в Хабаровск… от фронта — организовать тыл… сформировать отряды.

— Вы?… Кто послал?..

— Я!..

— Вы… Кто?

— Я! Комфронта Гродековского…

— Кто?

— Абрамов…

— Моторист — стойте!..

Жжжжиии… шшшшшшиии…

Дверь автобуса настежь:

— Сейчас же вылезайте.

— To-есть, как?..

— Без разговоров!.. — и челюсти Николая хрустнули… Глаза недобрым огоньком:

— Ну?..

Вылез…

— Место командующего там, на фронте!

— Я… знаю… вы…

— Вы — трус!..

…Колоссальные возможности! — думает: край, который таит в себе неисчерпаемые богатства, бесконечные возможности.

— Нет! — говорит — вслух: этот край должен победить. Вы знаете, что здесь есть?

— Ну? — несколько голосов.

— Как нигде, здесь есть удивительный материал: кованные люди, крепкие, таежные… С метким глазом и твердой рукой… — Они победят — не отдадут край…

— Сейчас?

— Все равно, когда — их будет!.. Посмотрите — вот они!

И он опирается о косяк окна, смотрит. Высокий, здоровый, с крепким затылком и шеей, широкоплечий.

— Ну! — и он поворачивается: золотая оправа очков блеснула — крупный нос, резко очерченные бритые губы, квадратный подбородок, — сила, чуть-чуть ирония чувствуется в этом большом открытом лице, темном от рамы кудрявых черных волос, с широкого лба — назад.

А внизу, под окнами корпуса на лужайке плаца и ниже в лог и на шоссе к вокзалу тянется колонна вооруженных людей.

Это — красногвардейцы с базы. Все здоровые, крепкие, загорелые ребята, есть и старики; все это — грузчики, возчики, крючники…

Словом — база Хабаровская, широкоштанная, живописная. Винтовки они несут, как хорошие дубины.

— Что, товарищ Краснолобов?

— Ничего!.. — они будут драться не плохо. Надо им только твердую руку, да военную голову… И этот человек — сам твердый и уверенный — любит настоящую кованную силу. Недаром он Преддальсовнаркома.

— Вот, задача — вам, военным, сделать из этой разношерстной буйной силы — крепкую, стойкую, дисциплинированную.

— Это значит — сделать Красную Армию!..

— Да-да! А теперь — доклады, товарищи, — Краснощеков[5] отходит от окна, садится к столу и начинается работа.

Заседание уже кончено — начали с рассвета.

Теперь проведение в жизнь решений.

И, как машина, методично, по-американски работает Краснолобов.

— Мобилизационный отдел окончен: его начальник сделал доклад — двадцать тысяч двинуты на фронт, уже в дороге…

— Амурские канонерки довооружены и уже форсируют в Уссури, к Ханке и на Амур к Николаевску, — докладывает только что назначенный молодой матрос — начальник Амурской флотилии.

— Продовольствие? — и Краснолобов подымает очки or блокнота, чуть улыбается: он знает — богат край продовольствием и фуражом.

Цифры быстро столбиками ложатся на блокнот.

Кончено. Точка. Итог солидный — можно быть пока спокойным.

Добавляет только:

— Не стесняйтесь! — где надо — крепче, тверже… вот план… — большая графика цифр и пунктов комиссару продовольствия передана.

«Фронт — это самое главное», — думает он, нажимает кнопку; коротко:

— Товарища Саковича.

Быстро, боком, с бегающими маленькими глазами, сутулый, худой, в очках, с высоким торчащим воротничком — шея в нем, как у гуся, болтается, — входит:

— Я, товарищ Краснолобов.

— Фронт?

— Самое неопределенное…

— Что?

— Будто бы наши немного потесне…

— Не будто бы, товарищ командующий, а точно — что?

Плечи командующего — треугольником — голова недоуменно качнулась.

— На фронт нам с вами надо, вот что, товарищ Сакович… А сейчас — к аппарату идемте!

— Товарищ Мировский, Тонконогий?

Говорит Краснолобов, — как фронт?..

И тягуче идет по ленте:

…тревожно, слабые участки фронта — мало сил… Только что подорван наш броневик. Начальник штаба сам выехал на броневике на выручку… — Шлите скорее организованную силу и командный состав.

Последняя буква на ленте, точка, и:

— Еду сам, — резко телеграфисту…

— Еще? — телеграфист остановился.

— Точка! — Саковичу — идемте в мой вагон…

На ходу:

— Скажите своему ад'ютанту: сейчас же паровоз — на фронт…

Ни зги.

…Свист ветра, да грохот колес.

А по бокам, по насыпи мелькают какие-то тени, что-то кричат, но…

— Ни черта не разберешь!..

Броневик — визгом в ущелье, еще темнее… Рельсы заворачивают влево, а там, из-за поворота — два глаза: фонари…

— Что?…

Паровоз! — столкновение!!.

— Стой!!!..

И с насыпи воплем:

— Стой! — стой! — стой! Тени машут, кричат что-то.

Тормоз рванул.

Как в лихорадке трясет броневик: искры из-под колес — не катится, а скользит по рельсам.

Близко глаза, огромные фонари — вот:

— Трах… — треск…

Миг — и всем ясно.

Крушение: где? Что? Почему?

Но с насыпи уже раздается звонкая команда начальника штаба:

— Команда броневика, сюда, к эшелону… — Один за другим в темноте, кубарем скатываются красногвардейцы с броневика: ничего — благополучно… Только — передняя площадка броневика — вдребезги, в щепы, да бедняге артиллеристу оторвало ногу…

— Несите в задний вагон товарища, — быстро та же команда.

К эшелону:

— А ты что, машинист, — знаешь, что броневик из Евгеньевки вышел… Почему выехали, где жезл?