— Не прибедняйся, тоже хорош. Я за Тейлом так не бегала, как за тобой

— Значит, мне есть чем гордится.

— Правда это странно, Дэм? Что можем спокойно говорить о них, не скрываясь друг от друга.

— Это хорошо, Чармейн.

— Раз так, — Чармейн перебралась лежать прямо на живот мужа и заглянула к нему в лицо, — то скажи, понимаешь ли ты, что Фейри нас разлучат?

Дэмиен встрепенулся, но Чармейн крепко держала его и не дала увернуться от ответа.

— Тейл может забрать меня под холм в любую минуту. Я сама согласилась тогда стать его суженой и теперь не знаю, как от него освободиться… А ты молчишь, будто ничего не происходит…

— Я сам не знаю всех тайн леса. Но послушай, Чармейн, раньше он и вправду мог тебя утащить под холм, и не знаю почему промедлил, но теперь-то, ты больше не одна, а на ребенка в твоем чреве заклятия не наложено.

— Ребенок его, Дэмиен, — хрипло прошептала Чармейн. — Это, ты ведь тоже понимаешь.

Дэмиен резко вывернулся из ее объятий, оттолкнулся от пола и сел, ссутулившись.

— Ладно, Чармейн, я все понял. Раз сама напросилась, то держись, — сказал он, поджав губы. — Чужой ребенок… Отчего не дождалась меня, Чармейн? Почему я должен делить любимую женщину с другим? И Тейл… Ты не могла бы выбрать другого любовника? Любого из Вирхольма я бы пережил, он бы не мелькал перед глазами, ты бы его забыла со временем. Чужой ребенок… Ты думаешь, я смогу полюбить его, Чармейн?

— Ты спрашиваешь меня?

Чармейн обняла спину мужа, гладила плечи и перебирала волосы, всем своим естеством пытаясь облегчить обиду Дэмиена, которую она же нанесла.

— А кого спрашивать? Ты мой единственный друг, мне не с кем советоваться. — Дэмиен хмыкнул, а Чармейн со стыдом поняла, что отобрала у мужа поддержку фейри. — Так скажи, смогу ли я стать ему отцом?

Чармейн развернула Дэмиена к себе, подняла лицо за подбородок, поцеловала во влажные глаза, в нос, в губы.

— Я думаю, что как только ты начинаешь о ком-то заботиться, то любовь сама находит дорогу к сердцу.

Они посидели в тишине лоб ко лбу. Дэмиен выдохнул и обнял Чармейн, отдавшись ее ласке. Часть прозрачной преграды между ними растворилась в небытие.

Через некоторое время, они стыдливо оделись и принялись наводить порядок в хижине. Дэмиен разбирал холщовые сумки, а Чармейн вновь принялась за котомку.

— Смотри, — сказал он ей, разворачивая льняную тряпицу.

У него в руках была брошь в виде маленькой птички с гроздями ягод в клюве.

— Оберег моей матери. Я сказал о твоей беременности, она передала украдкой, полагая, что тебе будет нужнее.

— Птичка, Дэмиен! Совсем как сотворил единорог. Думаешь совпадение?

— Думаю тебе следует носить ее не снимая.

Чармейн отложила в сторону синюю бархатную шкатулку, которую держала в руках и приколола к груди брошь.

— Что тут? — спросил Дэмиен, указывая на шкатулку.

— Не знаю. Тяжелая.

Странная шкатулка, без оберега на бархате. Чармейн подцепила металлический язычок и открыла замок. Под зеркальцем на крышке, на блестящем сатине лежал цилиндр похожий на стило, один конец заостренный из белого блестящего металла, а на втором три пера.

Чармейн взвесила стило на руке. Увесистое, древко отполировано, а на острие желобки.

— Новый вид ручки? — спросил Дэмиен. — Никогда такой не видел. Посмотри на металлическое острие — похоже на золото, но белое. Красиво.

— Может отец послал последнее изобретение. Подожди, я попробую написать.

Но стило, обмакнутое в чернила, только царапало бумагу, написать не удалось ни слова. Слишком острый наконечник. Чармейн хмыкнула, вытерла чернила и положила неудачную ручку на самую верхнюю полку, где лежали вещи, которыми редко пользуются.

Недомогания, сопровождавшие первые недели беременности прошли и теперь Чармейн чувствовала себя сильной, быстрой и живой. Работа спорилась, Чармейн хорошела с каждым днем, а муж оттаял.

Если он возвращался домой засветло, они частенько гуляли рука об руку. Он водил ее то к высокому водопаду, в облаке водяных капель — если подойти поближе будут жалиться и щекотаться, кутать в морозную свежесть. То показывал естественные хижины под ветками кустарника. На земляном полу, устланном сухими листьями было мягко и уютно, а ветки над головой шелестели в такт ветру и убаюкивали. Дэмиен уложил Чармейн оземь и они любили друг друга, а потом там и заснули. Ближе к утру Чармейн вся закоченела и попросилась домой. Дэмиен вел ее, крепко держа за руку, а в траве по обе стороны тропинки то и дело вспыхивали светлячки, освещая дорогу, хотя их вечерний час давно прошел.

Чармейн давно поняла, что окружающий лес с каждым днем все больше воспринимает ее как свою. Да и она, кажется, меняется, раз может слышать мельчайшие шорохи, различать запахи и двигаться со звериной ловкостью. Хотя, мать говорил во время беременности чувствительность к запахам естественна…

Фейри она тоже стала чуять. По крайней мере, когда подходила к водоему, всегда знала, Кувшинка поблизости или нет. Эльфийка интересовалась Чармейн, часто сидела украдкой под мостками, иногда поглаживала холодной ладонью руки Чармейн, когда та стирала.

Чармейн пыталась с нею заговорить, сначала ласково и тихо, как с пугливой зверюшкой, потом, после молчания в ответ, сказала с вызовом:

— Выходи, я знаю, что ты прячешься. С твоим братом я наговорилась, отчего и с тобою не перемолвится?

Кувшинка выплыла, и, послав Чармейн озорной воздушный поцелуй нырнула в глубину водоема, окатив на прощание водой от макушки до подола.

Чармейн отряхнулась, подумав немного, сняла платье постирать и его тоже, раз уже все мокрое. Кувшинка ей нравилась, несмотря на то, что доводы рассудка призывали ее опасаться. Уж слишком хрупкой казалась лесная дева подле крепко сбитой Чармейн.

Дэмиен, некстати вернувшийся домой, задумчиво смотрел на жену, в насквозь мокрой нательной рубахе. Чармейн смутилась и торопливо рассказала о проделке Кувшинки.

— Раньше она реже сюда наведывалась. Скорее всего за тобой наблюдает. Они знают о беременности, как же не знать?

— Дэмиен… — прошептала Чармейн только сейчас осознав, витающую в воздухе мысль. — Фейри заберут ребенка…

— Нет, Чармейн, — сказал Дэмиен, помогая нести корзину с отжатым бельем. — Забрать они не смогут, пока он не вырастет и сам не согласится. Только обменять на своего, но на кого менять?

— Подожди…

Чармейн остановила мужа, обдумывая внезапную догадку. Почему она раньше этого не увидела?

— Я ничего не понимаю. Если они не могут забрать ребенка под холм, то зачем я была Тейлу нужна? Послушай, Дэм, мы что-то упускаем… Они знают больше нашего.

— Или ты права, или все наоборот. Фейри просчитались, забыв о человеческой сущности. Думаю, Тейл хотел соблазнить тебя, сделать ребенка да забрать в лес. Я помню, как он рассказывал о суженой из Вирхольма, хвалился легкостью, с которой соблазнил невинную девушку. Ты быстро сдалась, дав обещание, но надежды не оправдала. Все не беременела. Он злился, вымещал раздражение на тебе… И никак не мог предположить, что людская природа переменчива и данное обещание ты можешь забрать обратно.

— Значит он ожидал, что я буду любить его всегда?

— Представь себе да. Если я начну к тебе к тебе относится как к ненужной вещи, сколько времени пройдет, пока от меня откажешься?

Чармейн буркнула в ответ что-то несвязное, отводя глаза.

— Вот-вот. А природа — иная. Сколько ее не жги, не руби, она воздаст любовью, прорастет новой порослью. Природа непредсказуема и переменчива, но постоянна в своей преданности и всепрощении. Фейри по своей основе прежде всего дети природы. Дав обещание, Тейл не заберет его обратно. Ты все еще его суженая, а то, что есть между нами всего лишь сезонное помешательство. Бунт капризного ребенка.

— Я поняла… Тейл ждет, что я сама к нему вернусь, раз обещала. И в этом наша сила.

— В этом наша сила. В способности нарушать обещания.