Чармэйн он хотел видеть в последнюю очередь. Бывают же наглые бабы, пришла, как ни в чем не бывало, смотрит в глаза без стыда и совести. Целый месяц лгала не переставая, каждым словом, каждым делом. Все секрет свой оберегала, чтобы вывалить мерзкой горой посреди дома. Подхалимничала, лебезила, фу, мерзость! Людская мерзость. Лес хотя бы всегда честен с Дэмиеном и сам лесничий привык жить в простоте, говорить, что думает и делать, что говорит.

Почему он должен избегать своего дома? Именно он, своими руками построил бревно за бревном, сам выстругал лавку и стол. Чармэйн только гостьей была все это время, пусть возвращается откуда пришла и Тейла берет за собой. А говорить с ней Дэмиен не будет, хватит уши развешивать, строить из себя дурака.

Он развернулся и размашисто зашагал домой по своим следам. Даже не обернулся проверить, бежит ли Чармэйн за ним.

А она бежала.

Бежала изо всех сил, хотя еще мгновение назад казалось, что не выдержит и шага. Как только Дэмиен покинул хижину она поняла, что ошиблась, что бездействие хуже, много хуже, чем грубая правда. Она может потерять его навсегда, еще толком не обретя. Нет-нет, только не Дэмиена. Чармэйн верила, что ей дали всего один шанс стать счастливой и весь он сосредоточен в Дэмиене. Лишь он один заботлив, чуток, замечательно терпелив, но самое главное добр, той доверчивой добротой, которая открывает всю душу. Чармэйн будет за него бороться, будет, хоть нечего сказать в свою защиту. Она не будет оправдываться, а повинится во всем. Дэмиен наверное не захочет смотреть на нее. Наверное втопчет в землю, пришпилит злыми словами. Нет, нет это не Дэмиен, Чармэйн путает. Это тот, другой, так бы поступил.

Она вскочила, бросилась за дверь вслед за мужем, но увидела только темную тень, между деревьями. Побежала за ним, но все не могла нагнать. Дэмиен шел, а она бежала, воздух раздирал легкие, босые ноги жалили острые камни и Чарм казалось, что она не нагонит Дэмиена, а будет бежать бесконечно, постоянно возвращаясь по своим следам. Дэмиен шел по проторенной тропке, а ей под ноги попадались сучья, бурьяны, валуны, все мешало догнать его и не было сил окликнуть.

Дэмиен остановился между двух сосен, вытянувшись струной, не шевелясь. Только каштановая борода стелилась по ветру, да колыхались поля шляпы. Чармэйн поняла, что мучительно хочет дотронуться до сжатого в полоску рта, широких плеч, потертой от старости рубахи, которую она давно замышляла превратить в половую тряпку тайком от Дэмиена. Чарм захотелось увести его домой, заботиться о нем, любой ценой увидеть вновь тайную, счастливую улыбку. Как странно, — это чувство так отличается от того...

Дэмиен отослал ее в сторону, как назойливую муху. Она была готова, не роптала. Только когда он вдруг открыл глаза и зашагал прочь не выдержала, кинулась вслед, как преданная собака.

— Погоди, Дэмиен!

— Иди домой, Чармэйн.

— Я хочу с тобой.

Он не выдержал, остановился.

— Тебе все мало? Разве не достаточно?

Дэмиен развел руками в стороны, не находя нужные слова. Но Чармэйн и так поняла.

— Нет, послушай...

— Слышать не хочу, видеть не могу. Сделай милость — сгинь куда подальше и не показывай носа в лес. Он мой.

Дэмиен резко выдохнул, махнул рукой, досадуя на собственное косноязычие. Зашагал прочь, как можно скорее. А Чармэйн вдруг кинулась наперерез под ноги, бросилась на колени.

— Никуда не пущу. Ругай меня, бей, но только не гони.

Он остановился, не в силах пошевелиться.

— Я ведь люблю тебя, Дэмиен.

— Не ври, — резко выдохнул он. А потом, помолчав добавил, протянув руку: — Выпрямись Чармэйн и не становись передо мной на колени. Никогда.

Она оперлась на его шершавую, теплую руку, встала на ноги.

— Пойдем, я провожу тебя до хижины, — сказал Дэмиен.

Он крепко взял ее под локоть, повел за собой как малого ребенка. Солнце давно зашло за горизонт, осталось только звездное небо над головой и непроглядная темнота под ногами. Где-то слева завыли волки, но Чармэйн не испугалась. Наоборот, почувствовала себя защищенной в крепкой хватке Дэмиена, а он следил, чтобы не споткнулась о неровную тропку.

Они шли молча, лишь иногда Дэмиен одергивал ее резкими репликами — "Осторожно! Налево! Подними колено!" Чармэйн старалась слушаться, но ноги путались, подгибались, ей приходилось то и дело опираться на мужа. И каждый раз он вздрагивал.

— "Это хорошо, — успокаивала себя Чармэйн. — Это значит не все потеряно."

Небо прочертила огненная линия. Чармэйн только и успела, что уловить уголком глаз мгновенную вспышку. И горько пожалела, что пропустила — так нужно загадать желание именно сегодня! Она зачарованно смотрела вверх совсем обмякнув на Дэмиене, страстно желая увидеть еще одну падающую звезду.

И увидела. Не одну: огни расчеркивали всполохами черную гладь неба раз в три, а то и два вздоха. Звезды неслись как угорелые и тут же тухли, пока остальные спокойно и сыто подмигивали с насиженных мест. А Чармэйн повторяла про себя снова и снова те же слова, как заклинание — "пусть Дэмиен будет счастлив, пусть будет счастлив."

Небо манило и подмигивало, огненные следы двоились в глазах, мельтешили, звали за собой. Мерцающая бесконечность росла и завораживала, заслоняя все остальное. Тело Чармэйн стало очень легким, она чувствовала, что вот-вот воспарит как птица, прямо в середину хаотичного танца светил. Сделает один круг там наверху в белой колеснице, запряженной лебедями и рухнет на землю под руку со звездой.

— Чармэйн! — как через вату донесся голос Дэмиена.

— Мне плохо, — успела прошептать она и согнулась надвое в приступе тошноты.

Чармэйн проснулась от света, бившего в глаза. Тело сковывала непривычная слабость, тяжелая голова ныла, охватывая затылок тупой, давящей болью. Страшно хотелось пить. Она приподнялась на локтях, с трудом сощурила глаза, осматривая комнату.

Слава Богу, она дома! Только странно, что столько света, обычно в горнице полумрак из-за бычьего пузыря на окне. Беспорядок исчез, а в проеме появилась новая дверь из светлых досок с красной, квадратной ручкой. Окно странное, вроде не пустое, но чем затянуто не видно, а солнечные лучи рассеиваются радугой по полу. Со стола исчезла вышитая скатерть, открывая грубо обтесанные доски, ваза для цветов перекочевала на полку. Кажется, Дэмиен вновь заправляет домом.

Чармэйн откинула одеяло, спустила вниз одну ногу за другой. Нет, сесть не получится. Непонятная слабость тянет тело назад.

— Лежи, — окрикнул ее знакомый голос, — я как раз похлебку несу.

Дэмиен появился сбоку, из-за печи, держа в руке зеленую плошку. Сел прямо на кровать, зачерпнул ложкой варево, попробовал.

— Уже теплая, не горячая, все ждал, когда проснешься.

Потом зачерпнул еще раз, поднес ко рту Чармэйн. Она послушно глотнула — похлебка была пересоленной и немножко горькой: Дэмиен плохо почистил картошку. Чармэйн обнаружила, что голодна и без возражений опустошила посудину.

Вокруг все было родным и уютным, только Дэмиен глядел как-то странно, словно сквозь нее. Чармэйн тянула время, солнечно улыбалась, лишь бы понежится еще немного в теплой постели под опекой мужа.

Она откинулась на подушку, закрыла глаза. Слабость нахлынула внезапно, комната закружилась вокруг. Мышцы невыносимо болели во всем теле, особенно плечи. Съеденная похлебка комом застыла в животе, вчерашняя тошнота вернулась.

— Отдыхай Чармэйн, тебе нужно набраться сил, — заметил ее слабость Дэмиен.

— Я заболела, да?

Дэмиен дотронулся кончиками пальцев до лба.

— Сильный жар. Та же болезнь, что была у меня на прошлой неделе.

— Дэмиен, — Чармэйн посмотрела на него, распахнув глаза словно маленькая девочка. — Ты не прогонишь меня?

— Нет, по своей воле не прогоню, если сама не уйдешь, — Дэмиен замолчал, задумался о чем-то, а потом продолжил: — Тейл говорил о девушке из деревни, это была ты? Значит вы познакомились больше полугода назад, а то и раньше.