С завязанными глазами Чармейн чувствовала себя неуверенно. Но видимо они перешли на ровную местность, под ногами похрустывали лежалые иголки. И пахло свежо — росой и хвоей.

Тейл долго водил ее, Чармейн начала переживать, что преждевременно кончится нить. Освободившиеся лоскутки она прятала за лиф платья.

Наконец Тейл остановился, с разбегу Чармейн влетела в его спину в руке затрещал плащ из стрекозиных крыльев. Она таки загубила его. Чармейн открыла рот, чтобы извиниться, но Тейл прижал палец к ее губам и приказал молчать.

Что происходило она не видела. Вдруг послышался звук, будто ворочался огромный пласт земли, затем перестуком дождевых капель затарабанили оземь мелкие камушки и комья земли.

«Он открывает холм. Вот бы посмотреть как!»

Тейл вытряхнул из ее ладони остатки плаща, жесткой хваткой перехватил запястье и потащил за собой вперед. За спиной ухала сова. Запах изменился, теперь пахло свежей землей. Звуки шагов глухо отдавались от стен коридора, ботинки скользили на ровном камне под ногами.

Впереди послышался тонкий детский всхлип. Еле слышный, но Чармейн узнала бы его из тысячи. Она рванулась вперед, но теперь ладонь, прежде тянувшая за собой, теперь приказывала погодить.

— Это же Ветерок!

— Сейчас возьмешь его, — прошептал Тейл. — Но сначала нужно представить тебя Королю-под-холмом.

Он встал позади нее, осторожно снял повязку, опаляя шею горячим дыханием. Чармейн заморгала и открыла глаза.

Она стояла в просторном зале. С высокого арочного свода свисали мириады искрящихся сосулек, под ногами простирался мраморный пол с золотым рисунком. Свод поддерживали белоснежные колоны, их обвивал искусно вырезанный из мрамора плющ. Свет шел из прозрачных ваз, наполненных сияющими желтым головешками. Края залы утопали в темноте. Прямо напротив стоял трон, на нем восседал настоящий король. Величественный, с ровной спиной и чертами лица человека молодого, с седыми волосами и бородой. На голове покоилась настоящая золотая корона с россыпью бриллиантов. Она переливалось еще ярче ледяного потолка.

Ветерка видно не было.

«Кто это? Неужели Хозяин леса?» — подумала Чармейн и склонилась в почтительном поклоне.

— Кого ты привел, сын? Неужели городское отродье?

Тейл выступил вперед, закрыл своим телом Чармейн от человека на троне. Произнес спокойным голосом, будто объясняет очевидные вещи:

— Она нужна нам, чтобы выкормить ребенка, отец.

Король на троне подался вперед, вцепившись в поручне, произнес страстно и сердито:

— Ты принес людского младенца, теперь его мать. Позор и разруха — раньше под холмом никогда не ступала человеческая нога. В ребенке течет кровь городских, он никогда не вырастет защитником леса. Лучше бы ему умереть спокойно..

Чармейн закусила губу. Король на троне смотрел с презрением, его слова звенели в ушах похоронным маршем. Ей нужно сделать все, что угодно лишь бы Ветерка не тронули!

Тейл почтительно поклонился, подошел ближе к трону. Дальнейший разговор не предназначался для Чармейн, но видимо обросшие шерстью уши дарили по звериному острый слух, потому что она разобрала каждое слово.

— Отец, выслушай меня. У нас нет другого выхода. Или мы сумеем возродить род фейри, или без нас завеса рухнет и волшебному лесу придет конец. Остались только мы с Нендаранель. Я сделал, то что приказал ты. Наш ребенок родился ущербным.

— Не упоминай его! — злым шепотом прервал журчащую речь Тейла король на троне.

— В Чармейн течет волшебная кровь, ее отец твой брат Гладхтирит. Ребенок наш на три четверти по крови. По духу будет фейри только если вырастет под холмом. Отец, вспомни, как я поступил вопреки своей воли, покорился твоей, и что из этого получилось. Нас слишком мало, чтобы произвести потомство. Нет другого выхода, нужны люди.

— Ты должен придерживаться традиции и надеяться на Хозяина леса.

Чармейн делала вид, что осматривает обстановку. Подземный зал был величествен и красив. В нем сочеталась дикая природа с тщательно подобранными рукотворными украшениями. Плиты пола, белые с серыми прожилками украшала серебряная резьба, сложная, с переплетающимся узором. Чармейн засмотрелась на нее, потом мысли переключились на Ветерка и она не заметила, как перестала вслушиваться в важный разговор. Очнулась только когда король на троне воскликнул:

— Она не гостья, а пленница! Уведи прочь с моих глаз!

Тейл молча кивнул, подошел к застывшей Чармейн, взял ее за запястье и потащил за собой. Только прошептал еле слышно, одними губами:

— Прости.

Они свернули в один из темных закутков, оказавшимся туннелем, ведущим вглубь холма. Почуяв хозяев, на стенах загорался мох и взлетала искорками светящаяся мошкара.

Коридор закончился глухой дверью, за ней обнаружилась крошечная затхлая комнатка без окон. В углу стояла кровать с металлическим изголовьем в виде листвы и гроздей винограда. В углу глубокая яма, видимо отхожее место. Столик с гнутыми ножками, на котором стоял кувшин и таз.

Тюремная камера.

Чармейн нервно усмехнулась. Этого она от фейри не ожидала. Ей казалось… Впрочем, что она знала о сыновьях леса?

Она не сопротивляясь зашла в комнату, села на кровать, осмотрелась. У потолка заметно темное отверстие, закрытое решеткой. Для вентиляции, чтобы не задохнулась.

Тейл взял в руки кувшин, и не глядя на Чармейн произнес:

— Скоро вернусь с водой и приведу Ветерка. Не беспокойся, я позабочусь о том, чтобы ты ни в чем не нуждалась.

— Стыдишься? — едко спросила Чармейн.

— Да. Стыжусь.

Тейл вышел за дверь, на прощание обернулся.

— Меня зовут Саэдримон.

Чармейн осталась одна. Комнату освещал ровным желтым светом мох на потолке. Яма в углу неприятно темнела, казалось вот-вот из нее заявится огромная сороконожка. Чармейн вздрогнула. Она вспомнила, что совершенно одна. Если сумасшедший король, ни во что не ставящий человеческую жизнь, прикажет ее запереть, оставить без еды и воды, то Тейлу придется послушаться.

Бедные, бедные фейри!

У них не рождаются дети, как впрочем и в полупустом Ахтхольме. Между ними существует связь. Всему есть причина. У Чармейн была всего одна догадка — оба вызвали на себя гнев Хозяина леса.

Дверь бесшумно отворилась. Вошла Кувшинка с Ветерком на руках. Его щечки осунулись и весь он выглядел изможденным и усталым. Чармейн вскочила на ноги, протянула руки к сыну…

Ее остановил резкий жест Кувшинки.

— Я принесла твоего. Хранила, как могла. Что ты сделала с моим?

— О-он, он у Дэмиена, — пролепетала Чармейн.

— У меня нет молока. Будешь кормить Ветерка, а Истильвер пусть пропадает?

— У меня хватит на двоих, — покладисто согласилась Чармейн. Лишь бы наконец ощутить тяжесть своего сына в руках, насладится запахом, защитить от всего мира.

Ветерок ел плохо, видимо был слишком изможден. У Чармейн болело сердце, да так, что казалось, невозможным дышать. Он готова была отрезать себе руку, чтобы забрать его страдания.

Кувшинка стояла рядом и смотрела. Чармейн мешал назойливый взгляд, но вслух она ничего не сказала.

Закончив кормить Ветерка, она уложила его на постель, тот тут же открыл глаза и занервничал, пришлось устроить на коленях. Кувшинка протянула Чармейн стеклянную бутылку. Так и смотрела пока Чармейн сцеживалась, извернувшись, чтобы не потревожить уставшего ребенка.

— Ты сама отказалась от Кукушонка. Мы приняли его как родного. И вообще, я ничего не понимаю. Почему ты заговорила со мной? Вернее, почему все это время молчала?

Кувшинка заметно расслабилась, наблюдая как белые струйки наполняют бутылку. Видимо очень беспокоилась за своего ребенка. Зря, конечно, Чармейн успела привязаться к подменышу и сама бы предложила ей передать бутылочку. Выкармливают же иногда близнецов. Тем более, что Ветерок так слаб, что грудь еще полная.

— Я молчала из-за запрета отца говорить с людьми. Фейри никогда не нарушают свое слово, оно связывает нас словно стальные канаты. Вы можете обещать, забыть обещанное, вам все прощается. Я думала, что нам нет. Готовилась назвать тебе имя своего сына перед смертью. Зачем жить, если его у меня забрали?.. Но я тут, а значит люди и фейри не так отличаются друг от друга. Можно жить и отказавшись от своего слова.