— Не хочу с ним говорить. Просто… не хочу. Да, всё это мало меня радует. Можешь, конечно, считать, что я завидую — ведь вся та жизнь, о которой я когда-то мечтала, теперь у тебя. И даже мой мужчина…

— Он не твой.

Да когда же прекратятся эти странные поползновения Оли в сторону моего теперь жениха? Очень тревожная тяга.

— Ну да, — сестра нервно хохотнула. — Считай, как знаешь. Но дело не в зависти. Просто… я надеюсь, что когда-то Ренельд де Ламьер перестанет выворачивать мне душу наизнанку.

Я встала, больше не собираясь тратить на неё время. Затем поднялась к Ренельду: тот задумчиво уставившись в одну точку, смотрел на молчащий диск передающего войта. Всё это время он слышал наш разговор. Другая часть артефакта лежала у меня в сумочке, и я выложила её на стол перед месье дознавателем.

— Всё только подтвердилось, — он вздохнул. — Но многие её слова вызывают у меня очень большие сомнения. Она всё же пыталась на тебя давить. И пыталась повернуть твоё мнение в нужную ей сторону.

— Это ты о себе? О том, что она говорила о вас?

Чем чаще я возвращалась к этой мысли, тем неприятнее она становилась.

— Не только, — резковато отговорился Ренельд. — Вообще странно, что она так просто поверила в то, что некий мужчина, которого она не так уж хорошо знала, сумеет помочь ей восстановить ауру.

— Порой мы склонны верить в невозможное.

Ренельд сомкнул перед собой руки в замок, а затем взглянул на меня.

— Ну что ж. В любом случае мне пока остаётся опираться на неё слова. И как бы мало ей этого хотелось, а поговорить со мной всё же придётся. Мне нужны детали. Жаль, что от Ли по-прежнему никакой помощи.

— Ну да, она же не умеет говорить, — я усмехнулась, облокачиваясь на спинку кресла Ренельда.

Невольно заглянула в бумаги, что лежали перед ним: он продолжал работать над формулами Эдгара. Почти закончил. Надо же! Сам. Не прибегая к помощи заклятийника, который, насколько я знала, одновременно с ним бился над восстановлением формулы ловушек. Теперь недостающая часть этой головоломки в виде Ли должна была ускорить работу.

— Шинакорны могут говорить, — Ренельд вздохнул. — Может, ты сочтёшь меня сумасшедшим, но я…

— Говоришь с Лабьетом. Я знаю.

Герцог повернулся ко мне с выражением полнейшего недоумения на лице. Вообще замечательное выражение: оно подходит месье логичному-до-мозга-костей дознавателю так же, как седло — корове. Но в такие мгновения он становился слегка забавным.

— Я где-то прокололся?

— Нет, — я погладила резные завитки, обрамляющие спинку. — Просто я сама его слышала. Недолго. После того, как случайно поглотила часть твоей ауры.

Ренельд хлопнул ладонью по столу и вдруг рассмеялся.

— И много ты успела услышать?

— Достаточно. Но ничего особо важного. Скажи, почему Конфетка?

Герцог неспешно и даже грациозно встал. Я уже научилась распознавать это вот выражение его малахитовых глаз. Лёгкий насмешливый изгиб губ.  И больше всего мне хотелось убежать из-за того, что бежать не хотелось.

— Разве это не очевидно? — он накрыл руку, которой я держалась за кресло, своей. — Для того, кто обладает тёмной аурой — светлая, нечто вроде ароматной сладости. С пряностями, фруктами или ягодами. Многослойная, может быть, даже с каплей ликёра внутри. Бездна — это почти чистый лист ощущений. Темнота и холод. И оттого любой поток твоей ауры внутри меня — это как вливание сиропа прямо мне под кожу.

Я сглотнула, совершенно зачарованная тембром его голоса. И всё же как хорошо, что сегодня не забыла надеть бархатку с вайлетом! Герцог смотрел на меня спокойно и испытующе, словно чего-то ждал. А должался того, что у меня почему-то разгорелись румянцем щёки. Будто в его словах было что-то личное. Может быть, даже интимное.

— Прозвище дал тебе Лабьет. Он ещё более чувствителен к светлым аурам, чем я, — добавил Ренельд. — И распознал твою ещё в тот день, когда мы проснулись в одной постели.

— Что же… Теперь у нас не осталось секретов друг перед другом, — я улыбнулась, стараясь совладать с растущим по всему телу мягким жаром. Который просто необходимо было унять — желательно с помощью месье дознавателя. Прямо сейчас!

Опасные мысли...

— Нет-нет, — Ренельд покачал головой, чему-то усмехаясь. — У тебя ещё полно секретов, которые я просто жажду разгадать. И собираюсь сделать это в самое ближайшее время.

Я была почти уверена, что после разговора со мной Ренельд ещё не раз пытался продавить Оли. В общем-то ему было всё равно, что разговаривать с ним она демонстративно не желает. Я даже предложила ему поговорить с ней вновь, но месье упрямый дознаватель только отмахивался.

Пожалуй, молчание Оли — немалый удар по его гордости. А напирать слишком жестоко он не мог: отчасти из-за меня. Но это лишь вопрос времени, когда сестра расскажет обо всём, что он пожелает узнать. Таков уж Ренельд де Ламьер.

Всё, что происходило в застенках Марбра, постоянно меня тревожило. Я пыталась отвлечься на дела — и получалось с трудом. А сегодня вокруг меня внезапно развернулась совершенно загадочная деятельность слуг. С самого утра — поразительная, нарочитая предупредительность сквозила в каждом направленном на меня взгляде, в каждом сказанном слове.

Меня не покидало ощущение, что мои камеристки знают гораздо больше. Их прямо-таки распирало, но они явно получили приказ помалкивать. От кого бы это? Дайте подумать...

Но долго маяться от любопытства не пришлось. По возвращении с прогулки я вдруг обнаружила на своей постели аккуратный бело-голубой букет из гортензий и кустовых роз, довольно сильно смахивающий на тот, какие положены невестам.

Из него кокетливо торчала крохотная записка. Только при виде неё моё сердце тут же заколотилось, заскакало, словно девица после первого поцелуя с возлюбленным.

“Надеюсь, ты ещё не передумала становиться моей женой. Будь готова к вечеру”.

Это была самая странная и скрытная подготовка к церемонии. Никакого шума, никаких толпящихся в моей комнате девиц. Я приняла ароматную ванну  — совершенно не торопясь, наслаждаясь спокойным предвкушением того, что сегодня случится. Сейчас моё состояние и близко не было похоже на ту лихорадку в первую попытку стать женой Ренельда де Ламьера.

Только самые доверенные служанки помогли мне надеть почищенное после предыдущих разъездов платье. Кажется, за эти дни я даже слегка похудела: пришлось затягивать корсет плотнее.

— Ещё немного, и вам понадобился бы меньший размер! — посетовала камеристка.

Ну да, с такими тревогами я рисковала скоро превратиться в собственную тень. Пока же отражение в зеркале являло мне вполне сносную картину. Да, щёки чуть опали, скулы стали выделяться сильнее. Удивительно, как я не обращала на это внимание раньше. Но сейчас мне хотелось нравиться своему жениху — потому я разглядывала себя особенно придирчиво.

— Не нужно сложной причёски — попросила я служанку, когда та взялась укладывать мои волосы.

И та с готовностью одобрила моё желание. Только убрала локоны от висков, закрутила, закрепила шпильками и нарядной заколкой, а мягкие волнистые пряди оставила ниспадать по плечам и спине. Так чуть лучше — образ не такой острый.

После всех сборов меня проводили вниз — но не по главной лестнице, где можно было встретить кого угодно — я вышла на задний двор.

Уже заметно стемнело. Вечер поздний, а я не чувствовала ни капли усталости— лишь лёгкую, приятную взбудораженность.

Через миг к крыльцу подъехала поблескивающая лаковыми дверцами карета. Лакей помог сесть внутрь — и я, шурша нижними юбками, наконец плюхнулась напротив Ренельда.

— Поедем вместе? В нарушение всех традиций? — хотелось убрать с лица вуаль, чтобы рассмотреть жениха во всей красе.

— Мы не раз спали в одной постели. К чему эти условновсти? — поддел меня месье свадебный дознаватель.

— Не льсти себе. Ничего не было.

— Я думаю… было всё, что нужно, — он загадочно улыбнулся. — И вообще. Так я смогу видеть тебя перед собой чуть дольше. А это несказанное удовольствие.