– В мое время джентльмены приходили к обеду и знакомились с семьей.

– У нас ситуация… необычная. Шанса не выпадало.

– Интересно, почему. Если ты можешь прыгать с моей внучкой по лугам, то, конечно, можешь и в дом прийти, чтобы ее родители на тебя посмотрели.

– Я был бы счастлив, – говорит Генри, вставая, – но, боюсь, сейчас мне некогда, на поезд опаздываю.

– Минутку, молодой человек,– начинает бабушка, но Генри говорит:

– До свидания, миссис Миагрэм. Был очень рад наконец-то с вами познакомиться. Клэр, извини, мне пора…

Я протягиваю к нему руку, но тут раздается свист, Генри как будто затягивает в вакуум, и он исчезает. Я поворачиваюсь к бабушке. Она сидит на камне, руки вытянуты вперед, на лице выражение полнейшего недоумения.

– Что произошло? – спрашивает она.

Я начинаю объяснять. Когда я заканчиваю, она сидит, опустив голову, сжимая и разжимая сведенные артритом пальцы. Наконец поднимает голову и поворачивается ко мне.

– Но, Клэр, наверное, он дьявол.

Она произносит это абсолютно спокойно, таким голосом, словно сообщает, что у меня пальто криво застегнуто или что пора обедать.

Что ответить?

– Я думала об этом,– отвечаю я. Беру ее руки в свои, чтобы она перестала растирать их докрасна. – Но Генри хороший. Я чувствую, что он не дьявол.

– Ты говоришь так, как будто встречала десяток дьяволов, – смеется бабушка.

– Ты разве не думаешь, что настоящий дьявол был бы… ну, такой дьявольский?

– Я думаю, что если бы он захотел, то был бы славный, как ягненок.

Я тщательно подбираю слова.

– Однажды Генри сказал, что, по мнению его врача, он – новый тип человека. Знаешь, вроде следующего шага в эволюции.

– Это так же плохо, как и быть дьяволом, – качает головой бабушка. – Боже, Клэр, ну почему ты решила выйти замуж за такого человека? Подумай о детях, которые родятся у тебя! Прыгать в следующую неделю и возвращаться до завтрака!

– Но это будет так интересно, – смеюсь я. – Как Мэри Поппинс или Питер Пэн.

Она немного сжимает мои пальцы.

– Задумайся на минутку, дорогая: в сказках только дети наслаждаются приключениями. А их матери сидят дома и ждут, когда дети вернутся домой.

Я смотрю на смятую груду одежды на земле, там, где был Генри. Поднимаю и аккуратно сворачиваю.

– Я сейчас, – говорю я бабушке, нахожу коробку и кладу в нее одежду Генри. – Пойдем домой. Уже скоро обед.

Я помогаю ей подняться с камня. Ветер воет в траве, и мы сгибаемся под ним, когда идем к дому. Когда мы доходим до пригорка, я поворачиваюсь и смотрю на поляну. Пусто.

Через несколько дней я сижу с бабушкой и читаю ей «Миссис Дэллоуэй»[41]. Вечер. Я поднимаю глаза: кажется, бабушка спит. Перестаю читать и закрываю книгу. Бабушка открывает глаза.

– Привет, – говорю я.

– Ты по нему скучаешь? – спрашивает она.

– Каждый день. Каждую минуту.

– Каждую минуту, – повторяет она. – Да. Вот так вот, да? – Она отворачивается на бок и зарывается лицом в подушку.

– Спокойной ночи,– говорю я, выключая свет.

Стою в темноте, глядя на лежащую в постели бабушку, и меня заполняет что-то вроде жалости к себе, словно меня обидели. Вот так вот, да? Да.

ГЕНРИ: Клэр пригласила меня на ужин к себе в комнату. Еще ожидаются Кларисса, соседка Клэр по комнате, и Гомес, друг Клариссы. Без минуты семь по центральному поясному времени я стою в своем лучшем костюме в вестибюле дома Клэр, палец жмет на звонок, в другой руке нежные желтые фрезии и австралийское «Каберне», сердце выпрыгивает из груди. Раньше я у Клэр не был и с ее друзьями тоже не встречался. Я понятия не имею, чего ожидать.

Звонок разрешает тишину жутким хрипом, и я открываю дверь.

– Сюда, наверх! – раздается глубокий мужской голос.

Я иду четыре пролета вверх. Владелец голоса – высокий блондин с безукоризненной прической, с сигаретой и в футболке с надписью «Солидарность». Лицо знакомое, но я не припоминаю. Для человека по имени Гомес он выглядит слишком… по-польски.

Позже я узнаю, что настоящее его имя – Ян Гомолинский.

– Привет, книжный мальчик! – орет Гомес.

– Привет, товарищ, – отвечаю я и вручаю ему цветы и вино.

Мы смотрит друг другу в глаза, доходим до detente[42], и изящным жестом Гомес приглашает меня в квартиру.

Это одна из чудесных, бесконечно длинных, как вагон, квартир из двадцатых годов – узкий коридор с комнатами, которые крепятся к нему как шальные мысли. Здесь две эстетики – приземленная и викторианская. Они царят на фоне старинного вышитого кресла с тяжелыми выгнутыми ножками, стоящего под «бархатным Элвисом». Я слышу, как в конце коридора играет «I Got It Bad and That Ain't Good» Дюка Эллингтона. Гомес ведет меня в том направлении.

Клэр и Кларисса в кухне.

– Мои котята, я принес вам новую игрушку,– тянет Гомес. – Он откликается на имя Генри, но вы можете называть его книжным мальчиком.

Я взглядом встречаюсь с Клэр. Она пожимает плечами и тянется ко мне поцеловаться. Я быстро целую ее и поворачиваюсь пожать руку Клариссе, невысокой и приятно округлой, в завитках, с длинными черными волосами. У нее такое лицо, что мне сразу хочется что-то ей рассказать, просто чтобы увидеть ее реакцию. Этакая маленькая филиппинская Мадонна. Сладким голоском невинной девочки она говорит:

– Боже, Гомес, заткнись, сделай милость. Привет, Генри. Я Кларисса Бонавант. Пожалуйста, не обращай внимания на Гомеса, я просто держу его здесь вместо грузчика.

– И для секса. Не забывай о сексе, – напоминает ей Гомес. Он смотрит на меня: – Пива?

– Конечно.

Он ныряет в холодильник и вручает мне бутылку «Блац». Я откручиваю крышку и делаю большой глоток. Кухня выглядит так, будто в ней взорвалась кастрюля с тестом. Клэр видит мое удивление. Я внезапно вспоминаю, что она не умеет готовить.

– Все в процессе,– говорит Клэр.

– В процессе установки, – добавляет Кларисса.

– Мы будем это есть? – спрашивает Гомес.

Я перевожу взгляд с одного на другого, и мы все начинаем смеяться.

– Кто-нибудь из вас умеет готовить?

– Нет.

– Гомес может сварить рис.

– Только тот, который нужно залить кипятком.

– Клэр знает, как заказать пиццу.

– И еду из тайского ресторана – тоже заказать.

– Кларисса знает, как есть.

– Заткнись, Гомес, — в один голос говорят Кларисса и Клэр.

– Да уж… Ну, что это должно означать? – интересуюсь я, указывая на кошмар на столе.

Клэр вручает мне вырезку из журнала. Это рецепт курицы и рисотто с грибами шитаки, с цитрусовыми и кедровыми орешками. Это из «Германа», и ингредиентов штук двадцать.

– У вас это все есть?

– В магазин сходить я могу. – Клэр кивает. – Вот приготовить – это сложнее.

– Я что-нибудь из этого смог бы сделать, – говорю я, присматриваясь к кошмару поближе.

– Ты умеешь готовить?

– Да.

– Он умеет готовить! Ужин спасен! Возьми еще пива! – восклицает Гомес.

Кларисса смотрит с облегчением и тепло мне улыбается. Клэр, которая смотрела на меня почти испуганно, тихонько подходит и шепчет:

– Ты сильно злишься?

Я целую ее, чуть дольше, чем это можно в присутствии посторонних. Выпрямляюсь, снимаю пиджак и закатываю рукава рубашки.

– Дай мне фартук, – командую я. – Гомес, открой вино. Клэр, вытри эту лужу, она сейчас окаменеет. Кларисса, накроешь на стол?

Через час сорок три минуты мы сидим за обеденным столом и едим блюдо из тушеного рисотто и цитрусов. Все блюда щедро заправлены сливочным маслом. Мы пьяные, как суслики.

КЛЭР: Все время, пока Генри готовит обед, Гомес слоняется по кухне, отпускает шутки, курит и пьет пиво и, когда никто не смотрит, корчит мне жуткие рожи. Наконец Кларисса его ловит, сжимает шею пальцами, и он прекращает. Мы разговариваем в основном о банальных вещах: работа, школа, детство и тому подобное, о чем говорят люди, встретившись впервые. Гомес рассказывает Генри, что он юрист, представляет интересы угнетенных и брошенных детей, находящихся под опекой государства. Кларисса угощает нас своими подвигами на ниве «Люсус Натуре», крошечной компании по разработке компьютерных программ, они там пытаются заставить компьютеры понимать, что им говорят люди, и историями о своем искусстве: она занимается веб-дизайном. Генри рассказывал о библиотеке Ньюберри и странных людях, которые приходят читать книги.