– Я замерзаю,– говорит Клэр и смотрит на часы.– Еще две минуты.

Взрывы веселья неподалеку указывают, что у кого-то часы спешат.

Я думаю о Чикаго в следующем веке. Больше людей, намного больше. Странный транспорт, но меньше дыр на дорогах. Появится жуткое здание, похожее на разорвавшуюся банку колы в Гранд-парке; Вест-Сайд постепенно выберется из бедности, а Саут-Сайд будет продолжать разрушаться. Наконец они снесут «Ригли-Филд» и построят там жуткий мегастадион, но пока что он возвышается над Норт-Истом, весь в огнях.

Гомес начинает отсчет:

– Десять, девять, восемь… И все подхватывают:

– Семь, шесть, пять, четыре, ТРИ! ДВА! ОДИН! С НОВЫМ ГОДОМ!

Хлопают пробки шампанского, зажигаются фейерверки и улетают в небо, мы с Клэр бросаемся друг другу в объятия. Время замирает, и я надеюсь на лучшее.

ТРИ

 13 МАРТА 1999 ГОДА, СУББОТА
(ГЕНРИ 35, КЛЭР 27)

ГЕНРИ: Кларисса и Гомес только что родили третьего ребенка, Розу Евангелину Гомолински. Мы даем им неделю передышки, потом сваливаемся им на голову с подарками и угощением.

Открывает дверь Гомес. Трехлетний Максимилиан висит у него на ноге и прячет лицо за коленом Гомеса, когда мы с ним здороваемся. Джозеф, которому всего год, более открыт, бросается к Клэр, крича: «Ба-ба-ба!», и громко рыгает, когда она поднимает его. Гомес закатывает глаза, Клэр смеется, и Джо тоже, и даже я начинаю смеяться над этой картиной полного хаоса. Их дом выглядит так, как будто ледник въехал в магазин с игрушками и все полетело в кучу: вокруг конструкторы «Лего» и брошенные плюшевые медведи.

– Не смотри, – просит Гомес. – Они все не настоящие.

Мы тестируем одну из виртуальных игр Клариссы. Она называется «Родительство».

– Гомес? – Голос Клариссы разносится из спальни.– Это Клэр и Генри?

Мы все идем по коридору в спальню. Я по пути бросаю взгляд на кухню. У раковины стоит женщина средних лет и моет посуду.

Кларисса лежит в кровати с ребенком на руках. Ребенок спит. Это худенькая девочка с черными волосами, и она похожа на ацтека. Макс и Джо светловолосые.

Кларисса выглядит ужасно (на мой взгляд. Клэр позднее утверждала, что выглядит она «прекрасно»). Она прибавила в весе и кажется измотанной и больной. Ей делали кесарево. Я сажусь на стул. Клэр и Гомес устраиваются на кровати. Макс забирается к маме и ныряет ей под руку. Он смотрит на меня и засовывает большой палец в рот. Джо сидит на коленях Гомеса.

– Она прекрасна, – говорит Клэр. Кларисса улыбается.– И ты выглядишь превосходно.

– Чувствую я себя ужасно, – отвечает Кларисса. – Но теперь все. У нас есть дочка.

Она поглаживает личико дочери, Роза зевает и поднимает крошечную ручонку. Глаза у нее похожи на черные щелочки.

– Роза Евангелина, – воркует Клэр. – Такая прелесть.

– Гомес хотел назвать ее Среда, но я настояла на своем.

– Ну, в любом случае родилась она в четверг, – объясняет Гомес.

– Хочешь подержать?

Клэр кивает, и Кларисса осторожно передает дочь на руки Клэр.

Увидев Клэр с ребенком на руках, я отчетливо вспоминаю наши выкидыши, и меня начинает тошнить.

Надеюсь, я никуда сейчас не исчезну. Я прихожу в себя и остро осознаю то, что происходит: мы теряем детей. Где они, эти потерянные дети, ходят, бродят как неприкаянные?

– Генри, хочешь подержать Розу? – спрашивает Клэр.

Я в панике.

– Нет,– слишком поспешно отвечаю я.– Я совсем холодный.

Встаю и выхожу из спальни, через кухню, к задней двери. Останавливаюсь на заднем дворе. Моросит. Глубоко дышу.

Открывается дверь. Появляется Гомес и становится рядом.

– Ты в порядке?

– Кажется, да. У меня там клаустрофобия.

– Да. Понимаю, о чем ты.

Мы молчим несколько минут. Я пытаюсь вспомнить, как держал меня отец, когда я был маленький. Помню, что мы с ним играли, бегали, смеялись, я катался у него на спине. Я понимаю, что Гомес смотрит на меня, а у меня по щекам текут слезы. Вытираю их рукавом. Кто-то должен что-то сказать.

– Не обращай внимания, – говорю я. Гомес делает неловкий жест.

– Я сейчас, – говорит он и исчезает в доме.

Мне кажется, что он не вернется, но он снова появляется с зажженной сигаретой в руке. Я сажусь на хилый стол для пикников, сырой от дождя и засыпанный еловыми иголками. Здесь холодно.

– Вы еще пытаетесь завести ребенка?

Вопрос меня поражает, но тут я понимаю, что Клэр, возможно, и делится с Клариссой всем, но, может быть, Кларисса ничего не говорит Гомесу.

– Да.

– Клэр по-прежнему расстроена… насчет выкидыша?

– Выкидышей. Множественное число. Было уже три.

– Потеря одного ребенка, мистер Детамбль, может рассматриваться как неудача; но потеря трех – это просто безрассудство.

– Ничего смешного, Гомес.

– Прости.– Гомес выглядит пристыженным.

Я не хочу говорить об этом. Не знаю, какими словами описать это и почти не могу говорить об этом с Клэр, с Кендриком и другими врачами, которым мы выложили нашу грустную историю.

– Прости,– повторяет Гомес.

– Пойдем внутрь.– Я встаю.

– А, мы им не нужны, они хотят поговорить о своем, о девичьем.

– Хм. Тогда ладно. Как насчет «Чикаго Капс»? – снова сажусь я.

– Заткнись.

Ни он, ни я не следим за бейсболом. Гомес ходит взад-вперед. Мне бы хотелось, чтобы он остановился или, еще лучше, ушел в дом.

– Итак, в чем проблема? – спрашивает он небрежно.

– С чем? С «Чикаго Капс»? Я бы сказал, места не хватает.

– Нет, милый Книжный Мальчик, не с «Капс». Почему у вас с Клэр нет детей?

– Это не твое дело, Гомес.

Он продолжает равнодушно ходить.

– Они хоть знают, в чем проблема?

– Отвали, Гомес.

– Ай-ай-ай. Что за слово. Я знаю одного великолепного врача…

– Гомес…

– Который специализируется на эмбриональных хромосомных расстройствах.

– Откуда, черт возьми, ты…

– Свидетель-эксперт.

– А-а.

– Ее зовут Амит Монтейг, – продолжает он. – Она гений. Ее показывали по телевидению, она завоевала все награды. И присяжные ее обожают.

– А, ну конечно. Если уж присяжные ее обожают… – саркастически начинаю я.

– Просто сходи к ней и поговори. Господи, я пытаюсь помочь.

– Хорошо,– вздыхаю я.– Спасибо.

– Это в смысле «Спасибо, мы прямо сейчас побежим и сделаем, как ты говоришь, дорогой товарищ» или «Спасибо, а теперь пошел вон»?

Я встаю, отряхивая сырые еловые иголки со штанов.

– Пойдем в дом, – говорю я, и мы идем.

ЧЕТЫРЕ

 21 ИЮЛЯ 1999 ГОДА, СРЕДА / 8 СЕНТЯБРЯ 1998 ГОДА
(ГЕНРИ 36, КЛЭР 28)

ГЕНРИ: Мы лежим в постели. Клэр свернулась, лежа на боку спиной ко мне, и я пристроился за ней. Около двух ночи, и мы только что выключили свет после долгого и бессмысленного разговора о наших репродуктивных неудачах. Теперь я лежу, прижавшись к Клэр, обхватив рукой ее грудь, и пытаюсь понять, вместе ли мы здесь, или я отстал.

– Клэр,– тихо говорю я в ее шею.

– М-м?

– Давай усыновим.

Я думал об этом неделями, месяцами. Кажется, это великолепный обходной маневр: у нас будет ребенок. Он будет здоровым. Клэр будет в порядке. Мы будем счастливы. Это очевидный ответ.

– Но это будет обманом, – говорит Клэр. – Это будет притворством.

Она садится, поворачивается ко мне, и я делаю то же самое.

– Это будет настоящий ребенок, и он будет наш. Какое в этом притворство?

– Я устала притворяться. Мы постоянно притворяемся. Я хочу сделать это по-настоящему.

– Мы не притворяемся. О чем ты говоришь?

– Мы притворяемся нормальными людьми, с нормальной жизнью! Я притворяюсь, что все в порядке, когда ты вдруг исчезаешь бог знает куда. Ты притворяешься, что все в порядке, даже когда тебя чуть не убивают, и Кендрик не знает, какого черта с тобой делать! Я притворяюсь, что мне все равно, что наши дети умирают… – Она рыдает, согнувшись пополам, лицо закрыто волосами, занавесь из шелка, скрывающая ее лицо.