– Правда?

– Правда. Хватит ныть, – говорит второй я, идеально подражая тону отца.

Мне хочется избить его, но зачем? Вдалеке играет музыка.

– Это Бах?

– Что? А, это в твоей голове. Это Алисия.

– Так странно.

О! Я бегу в ванную и почти успеваю.

КЛЭР: Почти все уже причастились, когда из двери появляется Генри, немного бледный, но идет сам. Возвращается обратно к центральному проходу и втискивается рядом со мной.

– Месса закончена, идите с миром, – говорит отец Комптон.

– Аминь,– отвечаем мы.

Мальчики у алтаря собираются, как косяк рыб, вокруг отца, и они торжественно идут по проходу; мы выходим следом. Я слышу, как Шерон спрашивает Генри, все ли в порядке, но не разбираю его ответа, потому что Хелен и Рут нас перехватывают, и я представляю им Генри.

– Но мы же встречались раньше! – хлопает глазами Хелен.

Генри встревоженно смотрит на меня. Я качаю головой, Хелен хитро улыбается.

– Ну, может, и нет. Приятно познакомиться… Генри.

Рут застенчиво протягивает Генри руку.

К моему удивлению, он пожимает ее и говорит:

– Привет, Рут, – прежде чем я успеваю их познакомить.

Насколько я вижу, она его не узнает. Лаура присоединяется к нам в тот момент, когда подходит Алисия, распихивая всех своей виолончелью.

– Приходите завтра ко мне, – приглашает Лаура. – Мои родители в четыре улетают на Багамы.

Все соглашаемся с энтузиазмом; каждый год родители Лауры улетают куда-нибудь в тропики в ту минуту, когда все подарки оказываются открыты, и каждый год мы слетаемся к ним, как только их машина скрывается за углом. Мы прощаемся с криками: «Счастливого Рождества!», и, выходя из боковой двери церкви на парковку, Алисия говорит:

– Фу! Я так и знала!

Везде глубокий снег, мир стал заново белым. Я стою неподвижно, смотрю на деревья и машины, через улицу, которая ведет к озеру и резко обрывается на берегу далеко за церковью. Генри стоит рядом и ждет.

Марк говорит:

– Пойдем, Клэр. И я иду.

ГЕНРИ: Когда мы подходим к двери Медоуларк-Хауза, уже около 1:30 утра. Всю дорогу Филип ругал Алисию за «ошибку» в начале «Тихой ночи», а она лишь молчала, глядя на темные дома и деревья. Все идут наверх, расходятся по комнатам, повторяя «Счастливого Рождества» около пятидесяти раз; все, кроме Клэр и Алисии, которые исчезают в конце коридора на первом этаже. Я не знаю, куда деваться, потом вдруг поднимаюсь и иду за ними.

– …полный придурок,– говорит Алисия, когда я просовываю голову в дверь.

В комнате бросается в глаза огромный бильярдный стол, купающийся в бриллиантовом свете подвесной лампы. Клэр выставляет шары, в то время как Алисия шагает туда-сюда в тени на границе света лампы.

– Ну, если ты намеренно его злишь, а он начинает злиться, то не знаю, что тебя огорчает, – говорит Клэр.

– Он просто такой чопорный, – говорит Алисия, рассекая кулаками воздух.

Я кашляю. Обе подпрыгивают, потом Клэр говорит:

– О Генри, слава богу. Я думала, это папа.

– Хочешь сыграть? – спрашивает Алисия.

– Нет, просто хочу посмотреть.

У стола стоит высокий стул, и я сажусь на него. Клэр передает Алисии кий. Она натирает его мелом и резко разбивает. Два полосатых шара падают в угловые лузы. Алисия отправляет туда же еще два, прежде чем промахивается, случайно, комбинированный триплет.

– О нет, – стонет Клэр. – Не повезло.

Клэр загоняет в лузу легкий шар, шар номер два, который стоял на краю лузы. На второй удар она посылает биток в лузу после номера третьего, и Алисия загоняет оба шара и выстраивает удары. Она загоняет все полосатые шары без колебаний.

– Восьмой шар, боковая луза, – говорит Алисия, и все кончено.

– О нет, – вздыхает Клэр. – Точно не хочешь сыграть? – Она предлагает мне кий.

– Давай, Генри, – говорит Алисия. – Эй, вы хотите чего-нибудь выпить?

– Нет, – говорит Клэр.

– А что у тебя есть? – спрашиваю я. Алисия включает свет, и в дальнем конце комнаты появляется прекрасный старинный бар. Мы с Алисией подходим к нему, и – о чудо! – здесь есть практически все, о чем можно мечтать. Алисия смешивает для себя ром с колой. Я колеблюсь при виде такого выбора, но наконец наливаю себе чистый виски. Клэр тоже решает что-нибудь выпить, и когда она высыпает на миниатюрный поднос кубики льда для своего «Калуа», открывается дверь и мы все застываем. Это Марк.

– Где Шерон? – спрашивает его Клэр.

– Запри дверь, – командует Алисия.

Он поворачивается, запирает и подходит к бару.

– Шерон спит,– говорит он, вытягивая из крошечного холодильника бутылку «Хайнекена». Отвинчивает крышку и медленно идет к столу. – Кто играет?

– Алисия и Генри,– говорит Клэр.

– Хм. Его предупредили?

– Заткнись, Марк, – говорит Алисия.

– Она – замаскированный Джеки Глисон[58], – уверяет меня Марк.

– Давай начинать,– говорю я, поворачиваясь к Алисии.

Клэр снова расставляет шары. Алисия разбивает. Виски скрыл все мои синапсы, все видится остро и резко. Шары разлетаются как фейерверк и расцветают новым узором. Тринадцатый номер кружится на краешке угловой лузы и падает.

– Опять полосатые,– говорит Алисия.

Она загоняет 15-й, 12-й и 9-й номера, прежде чем неудачная постановка заставляет ее предпринять нереальную попытку дуплета.

Клэр стоит на границе света, так что ее лицо в тени, но тело выходит из мрака, руки сложены на груди. Я снова смотрю на стол. Плохо дело. Загоняю номера 2, 3 и 6 легко и ищу, что бы еще загнать. Первый номер притягательно смотрится прямо перед лузой в противоположном конце стола, я посылаю биток в семерку, и он забивает первый номер. Я посылаю четверку в боковую лузу дуплетом, и случайно мне удается карамболем еще и пятерку загнать. Это просто удача, но все равно Алисия присвистывает. Семерка уходит без проблем.

– Восьмерку в угол,– указываю я кием, и она идет туда. Вокруг стола раздается дружный вздох.

– Эх, это было прекрасно, – говорит Алисия. – Давай еще.

Клэр улыбается в темноте.

– Щегольнуть тебе не удалось, – говорит Марк Алисии.

– Я слишком устала, чтобы сосредоточиться. И слишком зла.

– Из-за отца?

– Да.

– Ну, если ты его шпыняешь, он шпыняет в ответ.

– Любой имеет право на ошибку, – надувает губы Алисия.

– Где-то с минуту это звучало как Терри Райли, – говорю я Алисии.

– Это и был Терри Райли, – улыбается она. – Из «Танца Саломеи ради мира»[59].

– Как шалом попал в «Тихую ночь»? – смеется Клэр.

– Ну, знаешь, Иоанн Креститель, я подумала, что связь прямая, и если первую партию виолончели опустить на октаву пониже, звучит просто здорово, ляля– ля-ЛЯ…

– Но нельзя винить отца, что он обозлился, – говорит Марк. – В смысле, он знает, что случайно ты бы такое не сыграла.

Я наливаю себе вторую порцию.

– Что сказал Фрэнк? – спрашивает Клэр.

– Ну, он врубился сразу. Он вроде пытался понять, как подстроиться под это дело, вроде соединить «Тихую ночь» и Стравинского. Фрэнку ведь восемьдесят семь, и ему плевать, что я валяю дурака, если ему от этого весело. Арабелла и Эшли здорово разозлились.

– Да уж, не слишком профессионально, – сказал Марк.

– Какая разница? Это всего лишь церковь Сент-Бэзил, так ведь? – Алисия смотрит на меня. – А ты что думаешь?

– На самом деле мне все равно, – отвечаю я, подумав. – Но если бы мой отец это услышал, он бы очень разозлился.

– Правда? А почему?

– Он думает, что нужно уважительно относиться к каждому музыкальному произведению, даже если оно ему не очень нравится. То есть он не любит, например, Чайковского или Штрауса, но будет играть их очень серьезно. Поэтому он великий; он играет все так, как будто любит это всем сердцем.

– Ясно. – Алисия подходит к бару, смешивает себе еще один коктейль, обдумывает мои слова. – Знаешь, тебе повезло, что у тебя есть великий отец, который любит что-то, кроме денег.