— Ничего, ничего, прошло, — сказал капитан. Потом, жестом отсылая сестру, спросил: — Спасательные средства?

— Все готово, сэр.

Каюта слегка качнулась и замерла.

— Крен? — спросил капитан.

— Возрастает, но медленно.

— Будет шторм?

— Барометр падает, правда тоже медленно.

— Будет ветер… — Капитан посмотрел на затрепетавшую оконную занавеску. — На рассвете сажайте оставшихся людей на катера…

— Есть, сэр.

— Словом, действуйте как надо… У вас все?

— Нет, сэр. Вы предпочтете судно или катер?

— Я останусь на «Глории»…

— Но, сэр…

— Не будем обсуждать этот вопрос. Я принял решение. Разве вы не видите, что я умираю? И мое право умереть там, где я хочу…

— Да, сэр. Виноват, сэр!

— Прощайте, Сэм. Я бывал к вам несправедлив, как и к бедняге Томсену… Он не виновен… Идите… Я надеюсь на вас… Доктор!.. — Он показал глазами на обнаженную руку. Сестра, стоявшая со шприцем, присела на край дивана.

Старший помощник дождался, пока сестра впрыснула в вену капитана лекарство и, наложив на ранку вату, смоченную в спирте, встала с дивана.

— Вы ничего не намерены мне передать? Вы что-то писали?

— Пока нет. — Капитан прикрыл веки.

Врач шепнул старпому:

— Зайдите через час. Прошу вас.

Старший офицер, оглядываясь на капитана, медленно вышел из каюты.

Капитан спросил:

— Доктор, сколько я еще продержусь в сознании? Говорите прямо, как мужчина мужчине!

— Три-четыре часа. Потом мы сделаем еще укол. Перенесем на спасатель…

— Три часа меня устраивает. Не станем терять времени… Мне стало легче… Совсем легко… Мэри! Попросите прислать ко мне мистера Гордона. Немедленно! Каюта 203. Доктор! Достаньте из среднего ящика письменного стола конверт… запечатанный. Да, да, вот этот… Благодарю вас… Здесь адрес… Если вдруг… передадите. Хотя я обязательно продержусь. Только немного отдохну.

— Спать вам нельзя, — сказал врач. — Не закрывайте глаза. Крепитесь!

— Понимаю, доктор. Засыпать мне еще рано… Ну что, Мэри?

— Мистер Гордон сейчас придет.

— Чен не появлялся? Хотя служба его подошла к концу, и он был идеальным слугой. Мне он больше не нужен… Не знал, что так приятно, когда кто-то тебя жалеет. Странное чувство… Вы, милая Мэри, своими слезами влили в меня какое-то бодрящее средство. Словно я изрядно выпил…

Капитан умолк и не проронил больше ни слова, пока не пришел мистер Гордон.

— Дэв! Что с вами?

— Все отлично, Стэн! Доктор, Мэри, оставьте нас вдвоем.

Капитан показал профессору глазами на кресло:

— Садитесь. Доктор гарантирует мне три часа… Немало, Стэн… Я достаточно пожил, временами неплохо. Даже прекрасно! Помните Скалистые горы? Ранние утра возле горной реки. Форель… Как это было необыкновенно… — Он помолчал, собираясь с силами. — Теперь, как вы говорите, конец третьего акта. Финал… Должен сказать что-то поучительное, как герои вашего Шекспира… Как трудно, Стэн… Если бы вы знали. Вы были правы во всем… Судно погубил я, Стэн… Бедняга Томсен не виновен… Вот в чем истина… Тихий Спиро говорил вашему другу правду. Чевер негодяй, но я хуже его… Погубить свое судно для капитана страшнее, чем убить собственного сына… Мне не будет прощения, Стэн, даже на том свете… Больше нет сил… Прочитайте письмо… Вы все поймете… Может быть… — Он недоговорил. Голова, дернувшись, упала набок.

После десяти минут бесплодных усилий врач сказал:

— Какой был сильный и мужественный человек! Катастрофа убила его…

Медицинская сестра Мэри тихо рыдала в кресле.

Профессор подошел и пальцами опустил веки Дэвиду Смиту. Взял конверт, прочитал четко написанный адрес:

«Моему другу Стэнли Гордону».

Тимоти Чевер и его компаньон Рафаэль Минотти сидели на веранде виллы Чевера. Не было еще двенадцати. Стояла ясная весенняя погода. С океана тянул бриз, полоща парусиновый тент. На столе были ваза с фруктами, бутылка легкого калифорнийского вина, три хрустальных бокала.

Минотти сказал, оторвавшись, от чтения газеты:

— Вы снабдили их отличными фотографиями. Все-таки какое внушительное судно наша «Глория»! Прекрасны портреты Джейн, этого борзописца Тома и особенно твой, Тим: лицо у тебя полное достоинства, благородства. И вот здесь: «Катастрофа произошла в одном из самых опасных и таинственных районов Мирового океана, где ежегодно бесследно исчезают десятки судов…» Опять же сравнения с Бермудским треугольником. Они находят, что «море дьявола» гораздо коварнее. И дальше: «Над местом гибели судна стоит непроницаемая пелена тумана…» — Он бросил газету на пол. — Капитан Смит оправдал наши надежды, выбрал самое удобное место. Теперь главный виновник катастрофы наверняка уже вышел из игры. Необходимо…

Мистер Чевер предостерегающе поднял руку:

— Погоди, Раф.

— Да, да, плохая примета опережать события, все же мы можем быть довольны, и стоит выпить по этому поводу. Где же ваша Эва?

— Вот и она.

Вошла Эва О'Брайнен в белом элегантном платье, но босая.

— Что нового? Вижу, Эва, по твоему лицу — что-то случилось.

— Да, Тим. Телеграмма. Смит умер от сердечного приступа.

Минотти усмехнулся:

— Думаю, ему помогли умереть. Я говорил тебе, Тим, что я нашел ему отличного слугу…

— Китайца?

Эва спросила:

— Думаете, китаец его отравил?

— Нет, Эва, китаец Чен сообщит нам подлинную причину смерти.

— Это очень важно, — сказал мистер Чевер. — Нас бы вполне устроил инфаркт, как и пропажа без вести еще нескольких человек.

— Не беспокойся, Тим. Святой отец после неудачи в Гонолулу наизнанку вывернется, а сделает все что надо. Тебе же следует лишь регулярно посылать запросы об их судьбе.

— Не поздно ли? Я думаю, что все пассажиры уже покинули судно.

— Ты должен понять, что тебе необходимо почаще тревожиться о родной дочери и богоданном зяте.

Мистер Чевер болезненно поморщился:

— Прошу тебя, не называй без нужды эту особу моей дочерью.

Освещая прожекторами борт «Глории», с востока подходил японский пароход «Саппоро-Мару». Промерив глубину, японцы встали к подветренному борту. С «Глории» подали широкий трап, и по нему устремился людской поток. Хотя матросы лайнера сдерживали пассажиров, выстроившись вдоль коридоров, убеждая, что никто не останется, что судно заберет всех и что скоро подойдут другие суда, пассажиры, не слушая, бежали, теряя близких, звали их, слышался истерический плач, лаяла собака.

Худенький мальчик Фред, напрягая все силы, под градом толчков и ударов молча катил к трапу тележку со слепым дедушкой.

Патрик-Клем нес на руках миллионершу Пегги Пульман, спрятав ее сумку с драгоценностями в свой чемоданчик. Изнемогая под непосильной ношей, он вопил:

— Дорогу! Пропустите! Больная мать! Сжальтесь! — Его не пропускали вперед, но и не толкали, как Фреда.

Старший помощник Гольдман приказал транслировать музыку. Из репродукторов хлынула джазовая какофония, еще более ускорив темп движения, усилились крики и стоны. Джаз, захлебнувшись, замолк. Полились звуки «Венского вальса», несколько ослабив возбуждение пассажиров. Посадка пошла без задержки. Палуба спасателя заполнялась все плотнее и плотнее. Уже были забиты все каюты, коридоры, но капитан судна, пожилой человек, немало повидавший на море, все не решался отдать приказание прекратить посадку. Решил за него океан: налетел ветер, японское судно высоко подняло на волне, лопнули швартовы. Люди, «находившиеся на трапе, попадали в воду. Матросы с „Саппоро“ спасли десятка два человек. Почти столько же погибло. В их числе была и миллионерша Пегги Пульман. Патрик-Клем выпустил ее из рук, прижав к груди чемоданчик, с ним он и был выхвачен из воды матросами. Мальчик Фред успел перекатить кресло с дедушкой на палубу парохода. Удалось прорваться на „Саппоро“ и Малютке Банни с мисс Брук. Джейн, Томас и мистер Гордон даже не пытались попасть на пароход. Джейн сказала: